История протестов в Германии
Немецкий историк Лотар Диттмер представляет несколько ярких эпизодов протестных движений в истории Германии, стартуя с самого начала Нового времени: крестьянские движения, революция 1848 г., борьба женщин за эмансипацию, антивоенные выступления 1920-х, сопротивление национал-социализму – эти сюжеты попадают в фокус очерка. Эта историческая справка была подготовлена в качестве рекомендаций для участников немецкого школьного конкурса 1998 г., на котором была заявлена данная тема.
Автор – Лотар Диттмер. Источник: Spuren – Suchen, 1998 N 12, c. 6 – 15.
Примеры протестов в Германии, начиная с раннего Нового времени
«Вставай, простой человек! Ты должен идти вперёд, вперёд! Теперь им не помогут ни просьбы, ни молитвы, справедливость идёт перед нами!»
Десятки тысяч крестьян подбадривали себя подобными песнями, когда в 1524-1525 гг. они отправлялись на борьбу со своими курфюрстами и князьями. Восстание было вызвано в первую очередь экономическими причинами: многие крестьяне в начале XVI столетия вынуждены были отдавать больше половины своих доходов на земельный налог и различные косвенные сборы, среди которых были налог на вино и пиво, мясо, рис. Крестьяне были вынуждены выполнять любые требования землевладельцев. Такое положение дел всё более и более ощущалось как чистая, неприкрытая тирания. Часто доходов крестьян не хватало даже на то, чтобы устроить достойную свадьбу, крещение или похороны.
«Вставай, простой человек! Весенний ветер здесь! Ты должен идти вперёд, вперёд! Фортуна на нашей стороне, и бог знает, кто выйдет победителем»
Крестьянская война 1524-1525 гг. охватила почти всю Южную Германию: от Эльзаса, Тироля и Штирии она распространилась также на Франконию, Тюринген и Саксонию. И требования воодушевлённых реформаторами восставших становились всё более радикальными, они начали приобретать политическую окраску. Крестьяне ссылались не только на идею «общей пользы», но и на Евангелие. Призывая вернуться к идее «божественного права», они требовали отмены крепостного права, усиления самоуправления, свободных выборов пастора и свободы евангелической проповеди.
«Ответ» от правящего сословия пришёл быстро и был беспощадным. Неискушённые в военных делах и к тому же, плохо вооружённые мятежники были сокрушительно разбиты в мае – июне 1525 года; главари подвернуты пыткам, искалечены, повешены или обезглавлены. Около 75 000 человек были убиты на поле сражения или повешены.
«Довольно мы голодали!»
Такого в Рóстоке ещё не было. В описаниях современников о событиях 1790 года говорится: кто не присутствовал при этом, «не может себе даже представить, до какой степени опустошены и разрушены были дома ограбленных торговцев».
Потрясённый летописец был свидетелем беспорядков и бесчинств, которые были направлены против повышения цен на продукты, в особенности на зерно. «Чернь» – подёнщики, работники мануфактур, ремесленники, молодёжь, женщины, – вдруг объединились и на несколько дней взяли под контроль город. Повстанцы задерживали повозки с зерном, которые приходили в Росток, и продавали по умеренной цене населению, а «ростовщиков» ждала расплата – разбой, грабёж и разрушения.
Такие протесты не были организованными, но они следовали определённой логике. Их цель заключалось в том, чтобы оказать влияние на цену жизненно важных продуктов питания. До беспорядков дело доходило лишь в том случае, когда городская власть не принуждала торговцев к «справедливой» цене. В Ростоке через шесть дней всё успокоилось, по крайней мере, на ближайшие 10 лет. Летописец облегчённо сообщал: «Уже сотня мятежников сидит под арестом, и число арестованных ежедневно увеличивается».
«Германия – вот наш лозунг!»
18 и 19 октября 1817 года около 500 студентов и преподавателей праздновали с жителями города Эйзенаха трёхсотлетие Реформации и годовщину Лейпцигской битвы. Они слушали патриотические речи, пели о свободе и вечером 18 октября направились, сопровождаемые праздничной музыкой и звоном колоколов, с базарной площади Эйзенаха к замку Вартбург. Там праздник превратился в политическую манифестацию. Громко зазвучали требования введения конституции, раздался призыв к объединению нации, а ненавистные студентам книги и символы власти – прусский уланский корсет и австрийская палка капрала — быстро оказались в огне. Гарантированное право на свободу и на участие в принятии решений в объединённом немецком государстве – вот требования, которые в 1817 году, во время Вартбургского праздника, разделяли не только студенты, но и более широкие слои граждан – университетские преподаватели, писатели, либеральные чиновники, новые предприниматели. Люди встречались, спорили, праздновали, пели и строили планы на будущее – пока не вмешалась власть. Когда студент-теолог Занд убил в марте 1819 года популярного драматурга и борца со студенческим движением Августа фон Коцебу, в Германском союзе было решено основать центральное ведомство, которое начало охоту по государственному заданию за сторонниками «Молодой Германии». Однако гражданское движение уже нельзя было заставить молчать. «Когда нас посадили под арест», – вспоминает писатель Фриц Ройтер, – «среди нас ещё не было демократов, но в тюрьме мы все ими стали». Бунтари уходили в подполье, эмигрировали в соседние государства, чтобы оттуда обличать власть. Особенно популярной формой собраний оппозиционеров стали возникавшие повсюду и на первый взгляд безобидно выглядящие объединения. В мужском певческом союзе, например, большое внимание уделялось, помимо общения, свободолюбивым народным песням, а в греческих обществах шло горячие обсуждение форм власти под видом интереса к греческой истории.
После июльской революции 1830 года большие публичные празднества окончательно превратились в региональные и даже национальные места встреч оппозиционеров. Объединения и союзы – от хоров, гимнастических обществ до объединений печатников, – выступали в защиту национальных и демократических идей. Листовки, протестные брошюры и, прежде всего, газеты возвещали в небывалом до сих пор масштабе наступление нового времени. Власть в ответ на это готовилась применить силу.
«О, республиканские женщины!»
«Женщина благородного вида с бледными, тонкими чертами лица подошла с ружьём в руках к головной части отряда. Её горящие глаза выражали непреклонную смелость, сжатые губы едва сдерживали проклятия. Это была женщина революции. И таких женщин было много. Да здравствуют женщины нашего отечества!»
Однако об участницах революции, «амазонках» и «солдатах в юбках» в таком возвышенном тоне в 1848 году писали редко. Потому что независимая женщина, курящая сигары и обладающая боевым задором, даже в глазах продвинутых граждан выглядела провокационно. Поэтому только в немногих местах мужчины и женщины стояли действительно плечом к плечу на баррикадах.
Но во время революции 1848 года в Германии женщины впервые принимали активное участие в событиях. Они присутствовали на политических собраниях, работали в демократической прессе, шили флаги и военные знаки различия национальных цветов, собирали деньги и одежду для партизанских отрядов, обеспечивали борцов на баррикадах продуктами и лекарствами, а также помогали тем, кто скрывался от властей.
Участие в революции изменило самосознание женщин и привело к тому, что они начали серьёзно воспринимать свои собственные интересы. Возникали демократические женские объединения и журналы, которые выступали за демократизацию общества, охватывающую как мужчин, так и женщин. Потому что, как утверждает в первом номере «Женской газеты» в апреле 1848 инициатор движения Луиза Отто-Петерс, мужчины не знали и не знают, что такое эмансипация: «Когда они говорят о народе, они не включают в него женщин».
Поражение революционеров поначалу похоронило и мечты о полной эмансипации. Многие активистки уехали в изгнание, другие опять вошли в традиционные женские роли. Однако участницы событий 1848-1849 гг. на десятилетия запомнили размах событий и выдвинутые требования.
«Привет с забастовки»
Целых 150 дней бастовали текстильщики из города Криммичау в Саксонии в 1903-1904 гг., требуя десятичасового рабочего дня. Борьба осталась безуспешной, но она стала примером невиданной демонстрации солидарности: рабочие со всей Германии собрали больше миллиона марок для того, чтобы поддержать бастующих коллег. Фотографии борцов за десятичасовой день из Криммичау демонстрируют растущее самосознание рабочего класса. Рабочие выглядят по-праздничному в воскресной одежде, в шляпах и галстуках, женщины – в хороших платьях или со свежевыглаженными белыми фартуками. Никаких «тупых и грубых» пролетариев, всё выглядит продуманным, спокойным и благоустроенным.
На смену сжатым кулакам и спонтанным революционным проявлениям пришло взвешенное и грамотно дозированное протестное поведение – забастовка с собраниями, обсуждениями, голосованиями, требованиями и, там, где это необходимо, с целенаправленными акциями протеста. Фотография стала о новым средством самопрезентации протестующих. Тысячекратно размноженная, она была отправлена в виде почтовой открыткой по всей стране. «Привет с забастовки» – она призывала получателей к выдвижению собственных требований. Все участники вскоре обнаружили пропагандистскую пользу фотографии: благодаря техническим возможностям, одно событие могло привести к солидаризации или даже к политическому успеху, и в то же время – как в случае текстильщиков из Криммичау, – не забывались конкретные цели забастовки.
«Вмешательство в божественный порядок»
Инженер Карл Хайнрих Штир, пламенный сторонник кремации, обеспечил себе с помощью завещания посмертную известность – когда 10 декабря 1878 года заработал первый крематорий в тюрингском городе Гота, инженер распорядился, чтобы при открытии первого крематория в Германии его тело эксгумировали и затем сожгли.
Штир, как и другие приверженцы кремации – медики, санитарные врачи и просвещённые граждане – был убеждён в прогрессивности этого метода. Все они утверждали, что кремация – целесообразная, современная и, к тому же, занимающая меньше места альтернатива погребению.
Противниками верящих в прогресс и технику сторонников кремации были, прежде всего, люди, связанные с церковью. Они осуждали эту форму похорон как нехристианскую, потому что она противоречила телесному возрождению. Сопротивление возникало также и в консервативных кругах буржуазии. Там считалось в высшей степени неуважительным сжигать людей как топливо в современных аппаратах для кремации. Сначала кремация была дорогим удовольствием для избранных и обладала культовым статусом: тот, кто открыто на неё решался, свидетельствовал, таким образом, о своём прогрессивном образе мыслей. Публикации в прессе, конгрессы, объединения и объявления распространяли эту идею.
Тем не менее, в 1910 году уже 6094 человека в Германии выбрали этот способ похорон. Только после 1918 года, когда большинство крематориев оказались в коммунальном владении и цены на кремацию значительно понизились, кремирование стало массовым.
«Война? Никогда больше!»
«Довольно людей умерло! Никто не должен больше пасть!» писала Кете Кёльвиц незадолго до конца Первой мировой войны в социал-демократической газете «Вперёд». При этом в начале войны художница превозносила «отважную готовность к смерти» и «высшую славу культурного народа». Только многочисленные потери этой войны и смерть её собственного сына Петера на западном фронте подтолкнули её к переосмыслению. Тысячи людей чувствовали себя в конце войны так же, как Кете Кёльвиц. Движение сторонников мира стало массовым. В 1927 году «Немецкое мирное общество» насчитывало более 30 000 участников, состоявших в 300 местных группах, а конкурирующая «Мирная картель» – 22 союза с 100 000 участников. Многие знаменитости участвовали в этих обществах: Альберт Эйнштейн, Курт Тухольский, Генрих Манн.
Почти всё время Веймарской республики движение за мир было политически активным. И хотя с начала большая часть населения была на стороне этого движения, в 20-е годы оно постепенно уходило с политической арены.
Народные инициативы с призывами к запрету броненосцев в 1928 году стали последними инициативами движения за мир до того, как в Третьем рейхе его деятельность запретили. Именно к запрету символического строительства больших военных кораблей призывали участники движения за мир: «Неужели всего через 10 лет после окончания войны все многомиллионные жертвы забыты, так что сегодня мы опять хотим строить новые военные машины, не боясь того, что нас сотрут с лица земли?». Очевидно, активисты забыли, что плебисцитный проект запрета на строительство броненосцев и с самого начала потерпел поражение. Только 3% имеющих право голоса высказались за народную инициативу, в то время, как требовалось набрать 10%. Предостережения об опасности новой войны, набирающей силу НСДАП и опасности Гитлера в последние годы Веймарской республики уже мало кто хотел слушать.
«С этим направлением должно быть покончено»
«Напряжение разрядилось так, что даже в анналах самых скандальных балаганов не могло бы найтись ничего похожего», – так описывает театральный критик премьеру пьесы «Перед восходом солнца» 20 октября 1889 в театре Лессинга, которая окончилась ужасными взаимными оскорблениями и драками зрителей.
Спектакль, посеявший раздор среди публики, был театральным дебютом молодого Герхарда Гауптмана. Как и другие молодые художники и люди искусства, Гауптман называл себя натуралистом и хотел безжалостно и открыто показать существующие общественные отношения на сцене. Его пьеса о богатом и пьющем фермере Краузе шокировала нарушениями табу: прежде всего, актёры говорили на обычном силезском диалекте. Гауптман снискал одобрение, но посыпались и удары критики. Противники говорили о «свинстве», «грязи», «распущенности», «таланте, избравшем неправильную дорогу». Скандалы, подобные этому, часто возникали в Германии в 1890-е годы. В них речь шла о морали и эстетике, но, прежде всего, о том, что позволено искусству, а что нет. После Первой мировой войны в условиях отмененной политической цензуры противостояние обострилось. В 20-е годы в искусстве появились социальные темы, возникли образы «маленьких людей». Политическое искусство, особенно кабаре и карикатура, переживало расцвет, общественность спорила по поводу многочисленных экспериментов – от импрессионизма до дадаизма. Первая выставка дадаистов в Берлине в 1920 году, представлявшая собой полное отречение от классического искусства буржуазии, оценивалась многими просто как вздор, но некоторые считали её вредной. В «Немецкой ежедневной газете» анонимно высказывает своё мнение один из посетителей: «Когда я выхожу на свежий воздух, у меня появляется ощущение, что некоторых людей в Германии слишком много».
«Организованная преступность не может вспомнить ни одной победы»
18 февраля 1943 года, в день, когда Йозеф Геббельс в берлинском дворце спорта провозгласил «тотальную войну», в Мюнхенском университете были схвачены брат и сестра Ханс и Софи Шолль. Они с друзьями несколько месяцев раздавали самодельные листовки, в которых в том числе писали: «С математической точностью Гитлер ведёт немецкий народ прямо в пропасть. Гитлер не может выиграть войну, он может её только продлить!.. Расстаньтесь уже сейчас со всем, что связано с национал-социализмом».
Ханс и Софи Шолль, участники общества «Белая роза», имевшего последователей в Заарбрюкене, Фрайбурге, Гамбурге, Берлине и Кёльне, уже 22-го 1943 февраля года были вместе со своим другом Кристофом Пробстом приговорены «Народным судом» под руководством Фрейслера, к смерти, а через несколько часов казнены. На одном и следующих процессов в апреле были вынесены ещё три смертных приговора.
Общество «Белая роза» привлекало особенное внимание, но ни в коем случае не было единственным в своём роде. Сопротивление национал-социалистическому режиму существовало с самого начала и принимало различные формы. Многие видели в этом возможность сопротивляться непрерывному давлению и унификации в обществе, на работе и даже в частной жизни; другие были достаточно смелыми, чтобы оказывать поддержку ближним, предоставлять убежище преследуемым или содействовать их бегству за границу.
Организованное сопротивление возникло раньше всего среди тех, кто с момента приказа о поджога рейхстага в февраля 1933 подвергался преследованиям – среди коммунистов. Одна из коммунистических групп заговорщиков, так называемая «Красная капелла» имела последователей даже в различных министерствах. У неё также были разного рода контакты с гражданским сопротивлением, в котором участвовали социал-демократы, евангелические и католические священники, вплоть до представителей вермахта.
Но несмотря на появление организованных очагов сопротивления, более характерными для сопротивления национал-социализму были именно попытки одиночек противостоять системе с помощью акций неповиновения и проявлением гражданского мужества. Будь то студенты, которые раздавали листовки, священники, которые шли вместо еврейских женщин и детей в газовые камеры, или женщины, которые тайком передавали продукты проходящим мимо заключённым концлагерей – все они стали символами «другой Германии».
Перевод с немецкого Анны Лауринавичюте
