В Москве состоялась презентация переведённой на французский книги С.Мальсагова о Соловецком концлагере
Созерко Мальсагов (1895-1976) – уроженец Ингушетии, бывший царский офицер, участник Белого движения. В 1923 г. был арестован Закавказским ЧК, в 1924 оказался на Соловках. В мае 1925 г. он, совместно с 4 товарищами, совершил побег из Соловков в Финляндию. В том же 1925 в Риге выходит его книга – «Соловки. Остров пыток и смерти», которая в 1926 была опубликована в Великобритании под названием «Адский остров». Книга стала одним из самых первых свидетельств о советском концентрационном лагере на Соловках, ещё ленинского образца.
О дальнейшей судьбе С. Мальсагова на сайте hro.org:
С 1927 по 1939 гг. Мальсагов жил в Польше и служил в Польской кавалерии. Начало Второй мировой войны встретил в боях в Поморье в качестве командира эскадрона, попал в плен в сентябре 1939 года и как польский офицер был вывезен в лагерь для военнопленных в Германию. Из плена бежал, сражался в диверсионных отрядах на территории Франции как боец польского сопротивления. После войны С.Мальсагову было предоставлено право на въезд в Великобританию, где он получил статус военного беженца Польской армии.
См. также рассказ о судьбе автора на сайте www.galgai.com.
В парижском издании книга Мальсагова вышла под одной обложкой с воспоминаниями Николая Киселёва-Громова «Лагерь смерти в СССР. Великая братская могила жертв коммунистического террора». Автор этой книги также совершившил побег из СЛОНа в Финляндию, в 1930 г.
Ниже приводится отрывок из книги Мальсагова «Адский остров», рассказывающий об обстоятельствах легендарного побега. Публикация осуществляется по изданию: Мальсагов С.А. Адские острова: Советская тюрьма на Дальнем Севере / пер. с англ. Ш.Яндиева. – Нальчик: Изд. центр «Эль-фа», 1996. – 127 с.
С. 99 – 106
Часть 3. Наш побег
ГЛАВА 3. НАШ ПОБЕГ: ПЕРВЫЙ ЭТАП
Первоначальный успех — Следуя нашими путями — Бессонов в роли диктатора — Следы преследователей — Западня.
Мы рубили лес до восьми часов утра. Именно в это время проходит товарный поезд, следующий с Попова острова в Кемь. Поэтому было бы очень опасно бежать раньше. Когда поезд скрылся из виду, Бессонов подал ранее условленный знак — поднял свой воротник. Мы сзади набросились на солдат и нам удалось сразу же разоружить одного из них. Второй оттолкнул Мальбродского и Сазонова, которым было поручено обезвредить его, и поднял дикий крик. К счастью, мы находились в трёх милях от лагеря. Я сбоку ударил красноармейца, и он упал.
Я был за расстрел обоих солдат: они были коммунисты и служили в войсках ГПУ, но Бессонов убедил меня не делать этого, поскольку акт мести в данной ситуации совершенно не принес бы никому никакой пользы. В этот момент кубанский казак, который от удивления рухнул на землю, простер к нам свои руки и взмолился: «Братишки, не убивайте!» Мы успокоили его;
«Чего ради ты поднял такой шум, дурень? Никто и не думает тебя убивать. Свобода, которую ты имел на Соловках, дарована Калининым, а мы сейчас по-настоящему освобождаем тебя. Поступай как знаешь. Если ты вернешься в лагерь, расстрел неминуем. Идти с нами — рискованное дело. Или, если желаешь, отравляйся на юг, в свою Кубань. Мы обойдемся без тебя. Так что, поступай как знаешь».
Казак пошел с нами. Его фамилия была, между прочим, Приблудин. Еще раньше мы условились твердо следовать намеченному пути, во что бы то ни стало достичь русско-финской границы. Главная цель — благополучно пересечь ее, поэтому взяли западное направление. Мы прошли 12 миль точно на север вдоль железнодорожной насыпи, ведя с собой двух красноармейцев. После 9 миль одного из них мы послали в западном направлении, а второго отпустили, пройдя 11 миль. При этом у обоих отобрали ботинки. По нашим предположениям, они не смогли бы добраться до лагеря раньше следующего утра, даже если бы отыскали обратную дорогу.
Мы дошли до домика железнодорожника и попросили его продать нам хлеба (у нас было шесть червонцев, собранных за время подготовки к побегу). Но стрелочник (очевидно коммунист) отказал нам. Пришлось забрать пищу силой. Мы нагрузили Приблудина, Мальбродского и Сазонова продовольствием и прошли еще три мили на север. Затем повернули на восток, потом на юг и возвратились почти в то же самое место, из которого два дня назад начали свой поход на север. Мы пересекли железнодорожную насыпь и взяли курс прямо на запад.
В течение этих первых дней мы шли без остановок целые сутки. «Привалы», обозначенные в дневнике Бессонова (он вел его на внутренней стороне переплета своей Библии), были лишь минутными остановками на еду. Но скоро начала сказываться усталость. Дорог не было, наш путь пролегал по влажной почве, покрытой густым низким слоем растительности, и по бесконечным болотам.
Бессонов, который сам утвердил себя в ранге безжалостного диктатора, потрясал винтовкой перед носом каждого, кто останавливался хотя бы даже на минуту, и грозил убить на месте. В тот момент он казался нам жестоким, но теперь я понимаю, что беспощадная строгость нашего командира в большей степени определила успех побега.
Мы еще раз резко изменили направление и продвинулись к югу, в сторону реки Кемь. Здесь нас настигла метель. Сильный ветер валил с ног. Мои ботинки развалились совсем, но, к счастью, у меня оказалась пара старых калош, которыми я и воспользовался, предварительно обмотав ноги тряпьем. Возможно, этот ужасный буран, принесший столько лишений, в то же время и помог нам, снег замел наши следы.
Хлеб закончился. У нас осталось 30 кусочков сахара. Мы вынуждены были ввести «голодный паек» и тщательно делить каждую крупицу. В этот момент мы подходили к деревушке Подужемье.
Около деревушки нам бросились в глаза следы чекистов. Так как Бессонов был обут в пару казенных ботинок, отобранных у одного из красноармейцев, мы смогли сравнить следы и убедились, что прошли солдаты войск ГПУ. Здесь же просматривались отпечатки лап собак-ищеек. Мы поняли: за нами охотятся с собаками.
Было решено следовать на запад вдоль берега реки Кемь без всяких отклонений. Я так обморозил ноги, что временами на глазах появлялись слезы от боли.
Но не оставалось ничего другого, как идти дальше и дальше. Приблизительно в десяти милях от Подужемья мы встретили двух карелов. Они пришли в ужас от нашего каторжного вида. Карелы сообщили, что вся республика оповещена по телефону о том, что с Соловков бежали пять человек. За поимку каждого беглеца обещали десять пудов муки. Они видели 10 чекистов с собаками. Кроме того, катер из Кеми с шестью военными на борту патрулирует реку.
Мы попросили у карелов хлеба и табаку. Они дали нам две буханки и пакет махорки, за что мы заплатили им три рубля. У них не было сдачи. Карелы посоветовали свернуть в сторону на 25 миль от Подужемья к молочной ферме. Через некоторое время мы обнаружили на этой ферме вполне профессиональную засаду. Но я не думаю, что два карела умышленно направили нас туда.
Обычно, приближаясь к обитаемым местам, мы ложились на пару часов на землю и наблюдали, кто входит и кто выходит из них. И на сей раз было проделано то же самое. Но ничего подозрительного мы не обнаружили. Сазонов, Мальбродский и Приблудин остались в укрытии. А Бессонов и я направились к ферме; он открыл дверь, но уже с порога издал дикий вопль: «Красные!». Распахнув дверь, Бессонов увидел три прямо на него наставленные винтовки. Будучи на редкость хладнокровным человеком, он и в этой ситуации не утратил самообладания, быстро захлопнул дверь и начал стрелять сквозь нее.
Я устремился к нему. Красноармейцы все еще безмолвствовали. Было глупо вступать с ними в бой, и мы решили отойти в лес. Но для этого необходимо было пройти мимо окна, и чекистам ничего не стоило перестрелять нас оттуда, как куропаток. Бессонов занял позицию удобную, рядом с конюшней, откуда можно было бы в любой момент открыть огонь по окну, если вдруг там появится солдат. Я стоял с другой стороны с винтовкой наготове. Через некоторое время мы, покидая наши посты, сами отдали себе команду: «Бегом марш!» — и были почти у самого леса, когда к берегу от устья Шомбы, притока Кеми, подплыл катер с шестью солдатами на борту. Те красноармейцы, что находились в доме, повыпрыгивали из окон с противоположной стороны, выходящей к реке. В перестрелке уже не было никакого смысла. Однако Бессонов стрелял в катер. Чекисты выскочили на берег и бросились к лесу. Откуда ни возьмись,—появилась другая лодка, заполненная плачущими женщинами и детьми из семей карельских рыбаков. Мы поспешно скрылись в лесу.
ГЛАВА 4. УЖАСНЫЙ ПЕРЕХОД
Сазонов — плотовщик — Горькое разочарование — Кладовая косарей — Грабеж коммунистической фермы — Неминуемая гибель — Плавательный рекорд Сазонова.
Мы продолжили свое изнурительное путешествие через болото, поросшее густыми кустарниками. Надежда сменилась в наших сердцах отчаянием. Время от времени мы без сил падали на землю от истощения и усталости. Мои обмороженные ноги причиняли ужасную боль. Мы продолжали следовать почти строго на юг вдоль реки Кемь, а затем повернули на запад. Таким образом, падая и поднимаясь снова, непрестанно проваливаясь в болотистую воду, мы покрыли 25 миль. Впереди показалось большое озеро. На его берегу было несколько рыбацких хижин, но дома никого не оказалось. Мы прихватили немного съестного, оставив на камне червонец с запиской следующего содержания: «Простите, но нужда заставляет нас заниматься воровством. Вот вам червонец».
Длительное время мы не представляли, как перебраться через озеро. Попытались обойти его вокруг, прошли десять миль — и никакой надежды, всюду вода. Тогда Сазонов, выросший вблизи водоема, смастерил несколько необычных маленьких плотов, связывая чем попало планки. В ход было пущено все, что имелось в нашем распоряжении: ремни от винтовок, пояса, рубахи. После этого Сазонов перевез нас на противоположный берег. Мне запомнилось, что переправа по озеру отняла у нас последние силы. Воскрешая теперь в памяти весь пройденный в те страшные дни путь, я не могу понять, как нам удалось выдержать такое напряжение (физическое, психическое) и не пасть замертво где-то в карельских торфяниках.
Но, очевидно, Богу было угодно сохранить нас, выведя из густых болотных зарослей, чтобы мы засвидетельствовали перед всем миром: святые пределы Соловецкого монастыря превращены нечестивым правительством в места неизбывной муки.
Переправившись через озеро, мы решили двигаться строго на запад. Вокруг простирались бесконечные болота без всяких тропинок. У нас не осталось ни кусочка хлеба. В течение трех дней сильный голод был единственным нашим ощущением, поэтому на четвертые сутки, рискуя угодить в засаду, мы все-таки отправились на поиски хлеба. Охотясь за съестным, мы набрели на деревянную дорогу, которая пролегала через болото. Очевидно, ее построили англичане. На ней мы не обнаружили чьих-либо следов. Проведя военный совет, единодушно решили свернуть на север в надежде найти жилье. Прошли 12 миль—ни души. Через некоторое время мы поравнялись с другим озером. На противоположном берегу виднелась большая деревня. Можно было расслышать голоса и собачий лай. Мы медленно доплелись до берега. Бессонов и Сазонов долго стояли у самой воды и громко кричали: «Эй, кто-нибудь!». Наконец нас услышали. Подплыла лодка, на веслах сидел карел. «Можно ли раздобыть у вас хоть сколько-нибудь хлеба? Мы заплатим». «Хлеба раздобыть можно сколько угодно. Да и всего другого тоже,— ответил честный рыбак,— но в деревне чекисты с Соловков. Они разыскивают вас».
Мы опять углубились в заросли кустарника. Беспрерывно шел дождь, стояла сырая и ветреная погода. Более четырех дней мы ничего не ели, а только курили. В конце концов наша группа вышла к деревянной тропинке, проложенной над водой. Она привела нас к маленькому домику среди болота. Мы тщательно осмотрели это местечко, но не обнаружили ничего съестного. Четверо из нас пытались под дождем развести костер из хвороста, а Бессонов продолжал исследовать окрестности. Из своей разведки он вернулся внезапно, держа в руках пять караваев черного хлеба. По пути Бессонов с жадностью поедал кусок за куском. Сначала я думал, что это галлюцинация, вызванная голодом. Но нет же! То был настоящий хлеб, причем в изобилии.
Несомненно, домик принадлежал карельским косарям. Зимой они переносят съестные припасы в дом, поскольку летом до них невозможно добраться — болота превращаются во внутреннее море. Недалеко от избушки Бессонов обнаружил деревянное укрытие, похожее на гигантский гриб. Оно открывалось посредине, и прямо под ним были сложены сотни огромных караваев, три мешка крупы, мешок соли. Наша радость не знала границ. Мы решили хорошо отдохнуть. К счастью, вероятность чекистской засады в центре болота могла быть полностью исключена, поскольку доступ сюда практически был невозможен, кроме как по найденной нами тропинке. Из этого хлеба мы приготовили отвар, зажарили мясо и сварили суп. Мы прожили в избушке, пока хлеба не осталось по пяти буханок на каждого.
Потом — опять на запад. Вода, вода, вода — без конца. Мы шли около недели, имея по пяти буханок на каждого. Найденная тропинка вывела нас к уединенной молочной ферме. Мы спрятались, стали внимательно прислушиваться и через некоторое время отправили Сазонова раздобыть пищу. Когда он вернулся с хлебом и маслом, нам бросилось в глаза, что из избушки выбежала крестьянка и заспешила к лодке, брошенной на берегу. Было ясно: в этом доме живут коммунисты, и женщина направилась за красноармейцами. Мы несколько раз выстрелили в ее сторону, она испугалась и вернулась в дом.
Мы дочиста разграбили этих коммунистов: забрали кадку масла, много белого хлеба и всю имеющуюся рыбу. У нас оказалось так много провизии, что даже Бессонов и я, которые обычно шли во главе отряда только с одними винтовками и прокладывали путь, теперь несли на плечах каждый по мешку.
К этому времени наша одежда превратилась в лохмотья. Колючие кустарники все изодрали в клочья. Ботинки разваливались прямо на глазах. Наши бороды взлохматились и свалялись, лица были невероятно грязные, на коленях и локтях зияли дыры. В общем, мы выглядели, как людоеды или беглецы-каторжники.
Пробираясь через лес по узкой тропинке, мы наткнулись на следы солдатских ботинок и окурок от самокрутки. Так как у нас не осталось больше табаку, мы с жадностью схватили окурок, и каждый сделал no две затяжки. Сазонов и Мальбродский настаивали на том, чтобы покинуть опасную тропинку. Мы вышли к реке. Поиски брода заняли три часа, но его так и не удалось обнаружить. Нам пришлось опять вернуться на покинутую тропинку.
После длительного пути мы вышли к месту, где четко просматривались следы многих ног. Это подсказало нам, что граница совсем рядом. Но установить, хотя бы приблизительно, где она, мы не могли. У нас не было карты, и никто не знал, сколько миль нужно пройти, чтобы достичь Финляндии. Стрелка компаса показывала нам только, где находится запад, и это все.
Мы осторожно пошли по следу. В тот момент, когда наш отряд огибал маленькую возвышенность, из-за большой скалы посыпался град пуль. От неожиданности я застыл на месте как вкопанный. Пущенные в нас, чуть ли не в упор, 50 или 60 пуль просвистели мимо, никого не задев. Нам были видны вспышки от производимых со скалы выстрелов. Мелькнула догадка, что попали в засаду, устроенную с обеих сторон тропинки. В данной ситуации спас нас лес, особенно густой в этом месте.
Мы разбежались в разные стороны среди деревьев. Стрельба продолжалась долго. Возможно, это было столкновение с советским пограничным отрядом.
Быстро продвигаясь в западном направлении, мы вновь остановились у реки. Брод так и не был найден. Попытка обогнуть реку тоже ни к чему не привела: мы проделали долгий путь и в итоге вернулись на прежнее место. Через несколько дней выяснилось, что по этой реке проходила граница между Россией и Финляндией. Она считалась непреодолимой, поэтому ее не охраняли ни финны, ни русские. Но мы должны были перебраться через реку, она преграждала нам путь на запад. Сазонов переплыл на противоположный берег. Мальбродский нырнул в воду и стал тонуть. Сильным течением его понесло вниз. Я с трудом вытолкнул Мальбродского на берег. Меня самого отнесло на несколько ярдов ниже, я уже начал захлебываться, но вовремя уперся стволом своего ружья в речное дно и сумел удержаться на поверхности. Мы не знали, как поступить. Вконец обессилевшие и измученные, несколько раз безрезультатно бросались в воду и каждый раз возвращались на берег.
Спас нас Сазонов, который вновь продемонстрировал свое умение покорять любое течение: он каждого из нас по очереди переправил на противоположный берег на собственной спине.
