О моральном и политическом смысле покаяния
70-летие массовых расстрелов в Бабьем Яру стало на Украине событием медийным. Два наиболее популярных политических ток-шоу в прямом эфире: «Шустер Live» и «Большая политика с Евгением Киселёвым» посвятили этой теме часть своего эфирного времени. В программу Евгения Киселёва пригласили специалистов-историков (в том числе, автора этих строк). У Шустера о том, «должны ли украинцы принести извинения за Холокост», рассуждали политики (и философ Мирослав Попович). В обеих программах, даже в обсуждении настолько сложного, деликатного и важного вопроса, проявились родимые пятна всех телешоу: спешка, преувеличения, аплодисменты наиболее однозначным и простым высказываниям, перескакивание на другие темы (в данном случае на празднование хасидами Нового года в Умани и попытки партии «Свободы» сделать себе на этом политический пиар). В тоже время, ни в той, ни в другой программе ни разу не прозвучали жёсткие ксенофобские высказывания (столь привычные, например, на интернет-форумах), что, возможно, свидетельствует о постепенном осознании «неприличности» таких тезисов в публичном пространстве.
А через несколько дней после телеэфира мне довелось принимать участие в любопытнейшей дискуссии «о ненасилии», организованной Восточноевропейским институтом развития в Музее искусств Богдана и Варвары Ханенко (одном из лучших музеев Киева). После слов о наследии и влиянии Махатмы Ганди и Рабиндраната Тагора, автор этих строк попробовал поставить проблему повсеместного присутствия насилия в современном украинском обществе: в моделях общения и в политике, насилия в семье и насилия по отношению к животным. Для объяснения своих тезисов я обратился к двум важным историко-социо-психологическим исследованиям проблем насилия и сопротивления ему: к книге французского исследователя Жака Семелина «Без оружия против Гитлера. Гражданское сопротивление в Европе в 1939–1945 гг.» и к работе известного немецкого ученого Харальда Вельцера «Палачи. Почему обычные люди становятся исполнителями массовых убийств».
Книга Вельцера построена вокруг допросов немцев – участников массовых расстрелов в Бабьем Яру. Так Бабий Яр оказался среди тем разговора, приуроченного к Международному дню ненасилия. Выступавший после меня Виталий Кононов, один из основателей и лидеров украинской Партии зелёных, неожиданно вспомнил поставленный в программе Савика Шустера вопрос и дал на него однозначный ответ (что, подчеркну, не сделал ни один участник обсуждения в студии): Да, украинцы должны извиниться за своё соучастие в Холокосте. После этих слов дискуссия о ненасилии приобрела ощутимый (к счастью, только вербальный) скандальный оборот. Из зала тут же раздались выкрики: «А Шептицкий?»
Слушая эти реплики, я вспомнил свои ощущения от разнообразных дискуссий о «трудных вопросах» и «преодолении прошлого» в Польше, России или Румынии: наивная уверенность в собственной невиновности; склонность собственные неприглядные поступки объяснять обстоятельствами, а неприглядные поступки других – особенностями их характера (в том числе, национального); неумение хотя бы попытаться понять «другого» и, в тоже время, страстное желание, чтобы поняли, услышали и утешили нас; бегство от ответственности, прикрытое рассуждениями о том, что «ведь не мы начали» или же «мы были более слабой стороной, вынужденной защищаться» и т.д.
В украинских разговорах о соучастии в реализации нацистской политики массового уничтожения евреев, как правило, акцентируется именно то, что порабощенный народ без своего государства не может нести ответственности за политику, инициированную оккупантами на его территории. Кроме того, прямые проявления насилия по отношению к евреям (например, погромы в начале немецко-советской войны в Восточной Галиции) часто объясняют исключительно рациональными соображениями: евреи отождествлялись с советской властью, погромы были формой мести за обнаруженных после отхода Советов жертв массовых расстрелов заключенных в тюрьмах.
Аргументы «мы – слабая сторона», «не мы начали» усиливаются рассуждениями о том, что «ведь участвовали не только мы».
Помню, как на одной из киевских дискуссий о памяти, присутствовавший в зале бывший народный депутат кричал о том, что «пусть сначала сами евреи покаются за юденраты», по-видимому искренне не понимая весь цинизм своего призыва. Собственно, и о юденратах, и о зондеркоммандах
Наконец, существует позиция, которую можно назвать спасительной верой в незнание. На всё той же дискуссии о ненасилии один из профессоров-историков прямо заявил, что сознательно не говорит своим студентам о том, «какой национальности было большинство офицеров НКВД». По-видимому, добрые намерения коллеги исходили из уже упомянутой (и, подчеркну, более чем сомнительной) логики рационализации ксенофобии. Мол, зная о процентном присутствии евреев в рядах НКВД, погромы 1941 года становятся совершенно понятными и оправданными. Фактически логика замалчивания повторяет логику Сталина, решившего не говорить о Холокосте, или логику послевоенной Югославии, наложившей табу на публичное обсуждение недавней братоубийственной войны.
Такое замалчивание – одна из разновидностей фальсификации истории. Другая её разновидность – купирование или даже переписывание документов. Например, руководство Организации Украинских Националистов (ОУН) уже в октябре 1943 года, в истинно орвелловском стиле, издало приказ подготовить «специальный сборник документов, доказывающих, что антиеврейские погромы и ликвидации проводили сами немцы, без помощи украинской полиции»
В последнее время всё более популярной становится позиция, которую можно назвать «покаянием с условиями» или, точнее, условным покаянием. Как правило, эта позиция выглядит так: «А пусть они признают Голодомор».
До недавнего времени официальный Киев убеждал все страны признать Голодомор «геноцидом украинского народа», однако сам отнюдь не спешил признавать геноцид армян, осуществленный во время Первой мировой войны в Турции. Не желая портить отношения со стратегически важным южным соседом, Украина отказывалась понимать аналогичную («стратегическую») логику других стран, не спешивших официально признавать Голодомор.
Особого внимания заслуживает логика, которую можно описать так: «Частично покаяться, чтобы ещё больше гордиться».
Я уже говорил об этом в тексте об украинских интерпретациях «Волынской резни» 1943 года. Фактически, следуя такой логике получается, что если признать ошибочность и даже преступность антипольской акции УПА или элементы антисемитизма в идеологии и практиках ОУН, то можно будет затем спокойно гордиться антисоветской борьбой подполья. Такой подход достаточно далёк от «критического патриотизма» или «демифологизации истории» уже потому, что он использует болезненную и сложную рефлексию о вине для самоутверждения и укрепления чувства гордости.
Ещё интересней в этой связи модная формула «Прощаем и просим прощения».
Принятие такой формулы (в тех же польско-украинских отношениях), если отнестись к ней серьёзно, а не просто как к дипломатической формальности, подразумевает выравнивание грехов. «Прощаем и просим прощения», вопреки кажущейся толерантности и открытости, – лишь переформулировка старого, как мир, «око за око». Заложенное в нем выравнивание способствует снятию ответственности точно так же, как и рассуждения о том, что «не мы начали»: все виноваты, все покаялись, все свободны.
Позволю себе высказать предположение, что за популярностью паритетных формул прощения прячется стереотипный взгляд, что признание своей вины или ошибки (тем более, «в одностороннем порядке») – это проявление слабости. При этом, ознакомление с «защитными» стратегиями в украинской, российской или любой другой дискуссии о коллективной вине и ответственности подсказывает нам, насколько эти стратегии не национальны, не локальны и свойственны человеческой природе как такой. Это ещё одно доказательство того столь же очевидного, сколько и трудно воспринимаемого факта, что нет «плохих» и «хороших» народов.
Отдельная непростая проблема: как и почему мы можем чувствовать стыд или гордость за поступки наших предков? Кого мы считаем предками? Что у нас общего с теми людьми и их выбором в необычайно трудных ситуациях? Да и возможно ли коллективное покаяние в принципе?
Ведь чувства и переживания такой глубины по определению индивидуальны. Сергей Аверинцев в своё время писал о сомнительной эффективности предотвращения будущих социальных бед путем создания стены из «чересчур готовых благонамеренных формул». Но возможны ли какие-то иные способы проникновения в массовое сознание? Что необходимо для такого проникновения? Как эти мысли могут и должны быть высказаны? Каждый из упомянутых вопросов открывает широчайший простор для размышлений. Я бы обратил внимание, прежде всего, на умение произносить трудные и горькие и тяжелые слова. И важнейшую предпосылку их рецепции: веру в то, что говорящий испытывает чувство глубокой солидарности, общности с теми, к кому он или она обращается. Собственно, не в этом ли феномен Махатмы Ганди или Нельсона Манделы?
На уровне же индивидуальном (по определению, более глубоком), другого пути, кроме как культивирования сложности и чувства собственной ответственности за каждое своё слово и действие, по-видимому, нет. Первым шагом к формированию ответственной позиции и выходу за рамки мышления в порочном круге предъявления взаимных счетов для оправдания насилия является отказ от языка агрессии и различных модификаций защитной логики. Ответственная и открытая позиция не ждёт инициативы от других и не боится первого шага. А универсальный смысл урока Холокоста мы можем почувствовать в наших ежедневных практиках: в отношении к людям другого цвета кожи и другой религиозной традиции, в возвращающихся в европейскую политику тенденциях к закрытости государственных и общественных границ, в неконтролируемом пейоративном словоупотреблении (чего стоят те же «лица кавказской национальности»).
В категориях коллективной памяти и массовой политики вопрос ток-шоу Шустера можно переформулировать, например, так: Нужно ли нам извиняться за что-либо в истории? Способны ли мы принести извинения и без объяснительных уловок признать свою вину в чём бы то ни было? Самое важное в этих вопросах то, что ответственное и рефлексивное извинение стало бы актом принятия ответственности за свою историю, моментом утверждения субъектности Украины, индикатором взросления её общества.
По теме:
«Шустер Live» / «Как Украине быть Европой и кто виноват в Холокосте?» / Дата эфира: 30 сентября 2011 г.
«Большая политика с Евгением Киселёвым» / Помимо прочего, «Неудобный вопрос: есть ли в современной Украине антисемитизм? Потерянный Киев: почему 70 лет назад Украина сдалась фашистам? И кого было больше среди тогдашних украинцев – партизан или коллаборационистов?» / 30 сентября 2011 г.
