«Когда он поднимался на постамент, площадь – свидетельствую – замирала»
Короткая жизнь Юрия Галанскова – даже не роковые 37, а только 33, заслуживает большой биографической книги. Впервые попытка собрать его поэтическое, публицистическое и эпистолярное наследие была предпринята в 1980-м. Сборник вышел за границей (Юрий Галансков. Франкфурт-на-Майне: Посев, 1980), российское издание состоялось только в 1994 г. Книга была дополнена новыми документами, но и к этому изданию есть что добавить и немало…
Галансков известен главным образом как один из родоначальников и мучеников диссидентства. Помнят главным образом «процесс четырех», тесно связанный с делом Синявского-Даниэля и трагическую смерть в мордовских лагерях. В меньшей степени на слуху ранний период его недлинной жизни, связанный с вольными поэтическими чтениями у памятника Маяковскому 1960–1961 – легендарная Маяковка (Маяк). Маяк был уникален для тогдашнего культурного ландшафта Москвы, проявлением стихийной свободы молодых людей (по выражению Владимира Буковского, «Гайд-парк по-советски»), послесталинского высвобождения из морока страха, анемии, скованности и безъязычия. Многие персонажи Маяковки впоследствии стали знаковыми фигурами независимой общественной жизни 60-х – 70-х.
Воспоминания
В 1996 г. «Мемориал» выпустил книгу «Мы предчувствие… предтеча» – первый сборник документов и материалов о Маяке, который подготовила Людмила Поликовская (1940-2017). Она сама бывала на Маяковке и Галансков запомнился ей таким:
Высокий, худощавый брюнет, с порывистыми движениями и глазами библейского пророка. Когда он поднимался на постамент, площадь — свидетельствую — замирала. Не потому, что стихи были гениальны — потому, что это были именно те — дерзкие — слова, которых ждала, с которыми была заодно молодая, не желающая повторять ошибки отцов аудитория. «Человеческий манифест» Юрия Галанскова был знаменем и паролем «Маяковки».
В книге ему посвящены три главы. В первой напечатан «Человеческий манифест», во второй опубликовано его «Письмо в Комитет Государственной Безопасности», третья названа «Интервью с умершим поэтом» (в ней Людмила Поликовская предприняла эксперимент и попробовала рассказать о поэте его стихами).
Юрий Галансков — самая светлая фигура «Маяковки», поэт-«политик», чьи политические убеждения и действия никогда не расходились с общечеловеческой моралью — ибо шли не от ума, но от сердца.
Читатель, наверное, уже заметил: почти все главные фигуры «Маяковки» представлены в этой книге обширными интервью-биографиями от детских лет до нынешнего дня. Побеседовать с Юрием Галансковым, увы, уже невозможно.
Приведем фрагменты из других интервью, включенных в книгу, они свидетельствуют: и личность, и стихи Юрия Галанскова обладали мощным воздействием.
Владимир Батшев
Поэт, не застал первую Маяковку, в 1965-м участвовал в попытках группы СМОГ возобновить чтения
— Вон, видишь, сидит?
— С беломориной?
— Как ты рассмотрел, что он курит?
Действительно, «Беломор»! Пошли, познакомлю…
— Неудобно.
— Что значит неудобно! — Губанов начал сердиться. — Подумаешь — вождь! Кто его так назвал? Его никто не помнит! Он — вчерашний вождь. А я — вождь сегодня!
Я хмыкнул.
— Угу, Сталин — это Ленин сегодня. А ты, Леня, — Галансков сегодня.
Во всех рассказах о площади Маяковского фигурировало несколько фамилий. Обычно в таком порядке: Осипов, Кузнецов, Бокштейн — «они сейчас сидят», гордо заявлял рассказчик, Щукин — «он сейчас стихов не пишет», Буковский — «вы еще все гордиться знакомством с ним будете»
и — Галансков.
— «Человеческий манифест»!
— «Феникс»!
— Он залез на памятник Маяковскому!
— Его поэмы мы знали наизусть!
— Юрий Тимофеевич — это человек!
Владимир Буковский
Инициатор и организатор Маяка
Одним из наиболее часто читаемых на «Маяке» произведений был «Человеческий манифест» Юрия Галанскова. Читал его и сам автор, и ребята-актеры. До сих пор не знаю, действительно ли это хорошие стихи, и не могу оценить: слишком кровно они связаны со всей памятью о тех временах, мы воспринимали «Человеческий манифест» как симфонию бунта, призыв к непокорности.
Выйду на площадь
и городу в ухо
втисну отчаянья крик!.. —Это звучало над площадью Маяковского, словно здесь и сейчас найденное слово.
Вадим Помещиков
Участник чтений на Маяковке, друг Аполлона Шухта и Юрия Галанскова
Галансков предлагал то, на что даже мы, восемнадцати-девятнадцатилетние экстремисты, были неспособны:
Идите по трупам пугливых
Тащить для голодных людей
Черные бомбы, как сливы,
На блюдища площадей.После Юркиных стихов казалось, что нельзя ни просто разойтись, ни продолжать слушать что-то другое — надо вот сейчас, немедленно, идти и брать эти «черные бомбы» — именно такого эффекта он и хотел добиться.
Владимир Буковский
В Юркиных стихах было то, что мы ощущали, чем мы жили:
Это — я,
призывающий к правде и бунту,
не желающий больше служить,
рву ваши черные путы,
сотканные из лжи.Как и он, мы чувствовали: из этого отчаяния, бунта произрастает, возрождается свободная и независимая личность:
Не нужно мне вашего хлеба,
замешанного на слезах.
И падаю, и взлетаю
в полубреду,
в полусне…
И чувствую, как расцветает
человеческое
во мне.Действительно, это был человеческий, а не узкополитический манифест.
Евгений Штеренфельд
Друг Юрия Галанскова. Охранял выступавших на Маяке поэтов от атак комсомольского оперативного отряда
Два человека делали руками «корзиночку», сажали его, и он читал стихи, сидя — так было лучше видно: постамент-то там невысокий.
Владимир Вишняков (Ковшин)
Поэт и актер, участник чтений на Маяке
…На площади он бывал не так уж часто — за ним охотились.
Его хотели спровоцировать и на чем-нибудь взять. Судя по всему, он занимался не только «Маяковкой».
Алена Басилова
Поэтесса, на Маяковке стихов не читала, но в особняке на Садовом кольце, где она жила, регулярно собирались поэты площади. Его назвали «Маяковкой-2»
Его все-таки нашли — дали по физиономии, скрутили руки. Я не выдержала и бросилась выяснять отношения с этими подонками. Как они смеют бить поэта!
Разговаривать со мной не стали, скрутили руки и мне и запихнули меня в ту же машину, в которую только что бросили Галанскова. Привезли нас в какой-то штаб оперативного отряда. И тут, на моих глазах Юру стали избивать. Зверски. Били головой о стену, ногами в живот, приговаривая: «Будешь писать стихи?» И он каждый раз отвечал: «Буду!»
Исследование
В 2017 команда филологов и историков (А. Баденков, Евг. Вежлян, Дм. Ермольцев, Г. Кузовкин, М. Щукина и др.) начала изучение поэтического бума времен Оттепели. Неофициальную страницу этого бума – Маяковку выбрали первым объектом исследования. Команда планирует выпустить новое издание книги Людмилы Поликовской.
В мае 2018 Марина Щукина, Геннадий Кузовкин и Дмитрий Ермольцев впервые получили доступ к уникальному источнику – к следственному делу Ильи Бокштейна, Эдуарда Кузнецова и Владимира Осипова. Их арест стал частью репрессивной компании по уничтожению Маяковки. Из всех троих поэтом стал только Илья Бокштейн (1937–1999), у памятника он выступал не со стихами, а с крамольными антикоммунистическими речами. Не были декламаторами и два его однодельца. Эдуарда Кузнецова (р.1939) и Владимира Осипова (р.1938) следователи допрашивали не только о вольнолюбивых разговорах, планах печатать листовки и создать подпольную анархо-синдикалистскую группу. От Осипова и Кузнецова особенно настойчиво добивались признаний о намерениях совершить покушение на Хрущева. В конце концов всем троим предъявили обвинения в «антисоветской агитации» (ст. 70 УК РСФСР) и в создании «антисоветской организации» (ст. 72). В лагере в мировоззрении молодых людей произошли перемены. Оба стали символическими фигурами национальных движений: Кузнецов – еврейского, Осипов – русского.
Политические дела в советское время окутывала завеса секретности. Адвокатам приходилось получать спецдопуск. Лишь благодаря тому, что копии обвинительного заключения и протокол обыска предписывалось вручать обвиняемым и обыскиваемым, не все бумаги были запрятаны под замок и оставались недоступны для ученых более полувека. Два документа вошли в книгу «Мы предчувствие… предтеча». Обе бумаги: обвинительное заключение по делу «маяковцев» и протокол обыска у Эдуарда Кузнецова удалось сохранить. Они были переданы в архив «Мемориала». Однако даже в 1990-х, когда готовилась первая книга о Маяке, доступ к самому делу, получить не удалось, о чём автор весьма сожалела.
Сейчас пять томов архивно-следственного дела и коробка для вещдоков хранятся в Государственном архиве Российской Федерации (Ф. 10035). Коробка с вещественными доказательствами казарменно-желтая картонная. Тома в старых – еще сталинских лет – синеватых обложках, проклеенных красной тканью по корешкам. На обложках делопроизводственные штампы, включая штамп о рассекречивании.
ДЕЛО №… по обвинению Бокштейна И.В., Осипова В.Н., Кузнецова Э.С. по ст., ст. 70 ч. I и 72 УК РСФСР –
надпись сделана чернилами синего цвета, за прошедшие годы чернила порядком подвыцвели.
Первый том – начало драматического детектива. Здесь протоколы и постановления о задержании и аресте главных действующих лиц. Тюремные документы – анкеты арестованных, отпечатки пальцев, фотографии – юные, просто мальчишеские лица… Личные обыски в тюрьме, изъятие вещей, документов и денег, квитанции на изъятое. Всё это «зачин» драмы, которая будет длиться до декабря. За тюремными бумагами идут уже следственные протоколы – обысков и допросов. У всех троих изымают стихи, иногда они записаны скопом: «Пакет с написанными на пишущей машинке различными стихами упаднического характера неизвестных авторов – 133 листа» (из протокола обыска у Владимира Осипова). Допросы записываются следователями от руки, но, видимо, ход дела докладывается начальству, поскольку вместе с рукописными подлинниками помещены машинописные копии.
Читая дело в зале архива, забываешь, что находишься в Москве ХХI века. Сквозь протокольный канцелярит начала 1960-х звучат голоса арестованных «маяковцев». Заговорили и те, кто приходил на площадь не ради «стихов и свободы»: свидетельские показания дают члены комсомольских отрядов, якобы случайные прохожие, на самом деле дежурившие у памятника по заданию госбезопасности.
В следственном деле, как и в книге «Мы предчувствие… предтеча», Юрий Галансков среди главных действующих лиц. В первом и во втором томах, где сосредоточены показания подсудимых и свидетелей его имя упоминается свыше двухсот раз (точный подсчет даст еще большую цифру).
Дело о Маяке было заведено больше полувека назад, а изучение началось только в конце мая 2018 и еще идет – в деле более 1000 листов. К новым фактам о вольнолюбивых стихах и беседах на Маяковке, в компаниях друзей, о создании неподцензурных журналов и организации выставок тогда гонимых, а теперь знаменитых художников, добавляются наблюдения о фабуле дела, о том, что было главной целью следователей, о линиях защиты, которые выбирали арестованные и свидетели.
Сегодня мы публикуем протоколы двух обысков. Это первая публикация материалов дела. Ее подготовили М. Щукина и Г. Кузовкин. Разумеется, исчерпывающий комментарий к этим документам еще впереди. Сейчас первоочередная задача: изучить полностью архивно-следственное дело. Столь же важно найти и записать воспоминания тех, кто читал или слушал стихи на площади. Нам уже удалось найти нескольких человек, отрывочные сведения о которых в связи с Маяком содержатся в партийных донесениях, – в книге не было интервью с ними. Мы просим откликнуться всех, кто бывал на площади. Если в личных архивах сохранились снимки, аудиозаписи или кинокадры чтений, портреты участников, будем признательны за сообщение об этом (адрес: Mayak1958.2018@gmail.com).
Эта публикация появилась благодаря общественной инициативе, поэтому сказать слова признательности тем, кто участвует в исследовании и/или содействует ему – наш приятный долг. С удовольствием благодарим всех волонтеров и сообщаем, что исследование поэтического бума и Маяка открыто для волонтерского участия. Сердечная признательность дарителям, которые уже нас поддержали пожертвованиями, благодаря им удалось оплатить оформление доверенностей для доступа к делу. Много значит для нас информационная поддержка, спасибо всем, кто предоставил ее, отметим особенно действенную помощь коллег из «Прожито». Мы дорожим возможностью обращаться к экспертам И. Ахметьеву, Дм. Зубареву, Г. Суперфину, В. Орлову. Добавим, что все они не ограничивались только экспертным участием, за что мы поблагодарим их особо.
Документы
Обыски происходили в день ареста Осипова и Кузнецова. 6 октября обыскали квартиру Галанскова на Ленинском проспекте, потом — квартиру его родителей в Голутвинском переулке. В тот же день Галанскова в первый раз допрашивают по делу (всего допросов будет пять). После второго, — видимо, поняв мотивы и логику органов, — Галансков пишет письмо главе Московского управления КГБ и направляет копию — с отдельным обращением главе партии и государства — Хрущеву. Интонация этого письма беспрецедентна. Автор — не проситель, он ведёт переговоры и объясняет риски, которыми грозит осуждение молодых людей и положительные стороны их освобождения. Это письмо было опубликовано спустя 7 лет (за границей) и заслуживает отдельного разговора (его текст доступен, см. электронную версию книги).
Бланки протоколов отпечатаны типографским способом и заполнены от руки. Шрифтом выделен типографский текст бланка.
№1
Протокол обыска в квартире родителей Ю.Т. Галанскова. 6.10.1961
ПРОТОКОЛ
Мы, сотрудники управления КГБ по г. Москве майор Хабибуллин, капитан Чучан [Чуган — ? — публ.], мл. сержант Вадбольский
на основании ордера постановления управления УКГБ по г. Москве
от 5 октября 1961 г. в присутствии Бобрышева Александра Антоновича, проживающего по 3- Голутвинскому п-ку <…> и Власовой Зинаиды Степановны, проживающей ул. Дмитрова <…>
руководствуясь ст. ст. 169-171 176 177 УПК РСФСР, произвели обыск Галанскова Юрия Тимофеевича
в кв. №4 дома № 7/9
по улице переулку 3-й Голутвинский пер.
Изъято для доставления в управление следственного управления КГБ:
1. Блокнот, на первой странице запись начинается со слов Пастернака: «Гул затих. Я вышел на подмостки…с [Первая строка стихотворения «Гамлет» из цикла в романе «Доктор Живаго», Юрий Галансков опубликовал это стихотворение в «Фениксе». – публ.]. На последней странице имеется запись «царствование Петра I» на 44 листах.
2. Машинописный текст, начинающийся со слов «Бей брешь…», заканчивающийся словами «это есть последний и решительный бой…» на белой нелинованной бумаге на одном листе[1].
[Подпись «Галанскова» – видимо, подпись матери. Подписи двоих понятых. Две страницы бланка (Л. 48об и 49) не заполнены и перечеркнуты. – публ.]
Перечисленные в протоколе <…> материалы <…> не опечатаны
Обыск производился с 14. 20 [время окончания обыска не обозначено. – публ.]
Протокол составлен в 2 экз.
Примечание: во время обыска присутствовала мать Галанскова Екатерина Алексеевна
Галансков Ю.Т. от подписи отказался
подписи понятых
подписи сотрудников управления КГБ
Подпись Е.А. Галансковой
копию протокола получил Галанскова
6 октября 1961 г.
ГАРФ. Ф. 10035. Оп.1. Д. П-73626. Т.4. Л.48-51об.
№2
Протокол обыска в квартире Ю.Т. Галанскова на Ленинском проспекте. 6.10.1961
ПРОТОКОЛ ОБЫСКА
Мы сотрудники управления КГБ по г. Москве майор Хабибуллин, капитан Чучан, мл. сержант Вадбольский
на основании ордера постановления управления УКГБ по г. Москве
5 октября 1961 г. в присутствии Андреевой Антонины Алексеевны, Коченова Анатолия Васильевича, проживающих в Москве по Ленинскому проспекту <…>
произвели обыск Галанскова Юрия Тимофеевича
В кв. № 60 дома №89 по улице / переулку Ленинского проспекта
Изъято <…> следующее:
1. Сборник стихов, отпечатан на машинке, переплет картонный розовый, первый стих называется «Обезьяний танец», последний — «Земля», заканчивается словами «Репейник ей вцепился в провода» [стихотворение Г. Сапгира – публ. ]; текст на 51 листе, бумага нелинованная канцелярского формата.
2. Сборник стихов, первый стих начинается со слов: «Сторож склада дед Кузьмич…» [автор — Игорь Холин — публ.] (текст заканчивается «… капли пота, смрад»; на 14 страницах (листах), внешние приметы сборника такие же, как у первого сборника[2].
3. Стихи на 6-ти страницах белой бумаги, обложка из такой же бумаги, на лицевой обложке имеется запись «Человеческий манифест. М. 1960 г. Галансков Ю.», оборотная обложка чистая, на 6-й стр. стихи оканчиваются словами «на мраморе тела крест». Москва. 1960 г.». Текст рукописный[3].
4. Текст, на первой странице рукописный текст [так – публ.]: «Учредительный манифест Всемирного Союза сторонников Всеобщего разоружения», машинописный текст начинается со слов «7 июля 1961 г. в «Правде»… и заканчивается на 6-м листе словами «… в мире порядок и законность»[4]. Текст всего на 7 листах белой нелинованной бумаги канцелярского формата.
5. Машинописный текст начинается со слов «Устав Всемирного союза сторонников всеобщего разоружения», заканчивается словами: «других поступлений» (так), бумага белая, нелинованная, на 3 -х листах.
6. Рукописный текст под названием «Учредительный Устав Союза сторонников всеобщего разоружения» на 6 листах, заканчивающийся словами «…присутствующих делегатов»[5].
7. Сколка машинописного текста на 7 листах, на 1-ой странице отпечатано «К проекту программы ВССВР» (имеется рукописный текст «Учредительный манифест всемирного союза сторонников всеобщего разоружения»), машинописный текст заканчивается словами «порядок и законность»[6].
8.Текст под названием «Учредительный Устав Всемирного Союза сторонников всеобщего разоружения. «ВССВР», заканчивается словами «…других преступлений», на 3-х листах.
9. Рукописный текст на 10 листах белой бумаги линованной в линейку, тексты на каждой странице начинаются со слов: «Задачи общества…», «Принимая во внимание», «Учредит. устав», «в данный момент», «Независимость и действие, «но мы не намерены», «В этом смысле…», «Он стал выполнять…», «Как только, в процессе…», «ЦК — учредители».
10. Сборник текстов на 9 листах, на обложке подпись Галанскова, первый стих называется «Воевали — воевали», последний — «не будет голодных, не будет нищих», бумага белая нелинованная, стихи отпечатаны на машинке.
11[7]. Журнал «День поэзии», издательство “Московский рабочий» за 1956 г., с рукописными пометками на стр. 152. 157, 158, 159, 160, 161[8].
12. Два письма на нелинованной бумаге, каждое письмо на 2-х листах, адресованы «Юре», без даты, первое заканчивается словами «желаю счастья», второе — «Но Нестерова ты узнал?», со слов Галанскова, эти письма он получил от Гинзбурга А.И.
13. Два стихотворения на 2-х листах белой нелинованной бумаги, текст машинописный, первый стих называется «Стук стук стук», второй — «В письме на юг». Со слов Галанскова[,] стихи написаны ленинградским поэтом Бродским[9].
14. «Поэма рассвета» Н. Горбаневской[10], отпечатана на машинке на 5 листах нелинованной белой бумаги, заканчивается словами «Я жгу костер, глаза мои пропахли Пожаром».
15. Общая тетрадь в коричневой коленкоровой обложке, бумага линована в клетку, на восьми листах написаны стихи. Первый стих начинается словами «солдаты ели хлеб…», последний стих заканчивается словами «будет заря колебаться».
16. Общая тетрадь, обложка из серой плотной бумаги, на 1-й странице текст начинается со слов «В лохмотья мозга», на последней странице текст кончается словами «Я верю в зверства и совершенство». Бумага тетрадная линованная в клетку.
17. Блокнот «Адреса и телефоны», на первой странице написано «Помещиков Вадим Алексеевич»[11], на последней записан телефон «Эдуард Д–1–80–77».
18. 3 листка бумаги и конверт с телефонами и фамилиями (фамилии Бродский, Чудаков[12], Вишняков[13], Сабгир [так – публ.] и др).
19. Почтовая открытка адресована Швейгольцу В.Н.[14], отправитель [–] Галансков.
20. Письмо в конверте на одном листе, отправитель Гинзбург, получатель Галанскова Г. [15]
21. Письмо в конверте, отправитель Ентин Л.Г.[16], получатель Галансков Ю. На 4-х листах.
22. Текст на одном листе бумаги, начинающийся со слов «Генрих, я так…», подписан «Л. Ентин».
23. Образец машинописного текста на одном листе белой нелинованной бумаги, изготовлен на машинке, находится у него в комнате, машинка № 46101187. «Ундервуд» портативная.
Перечисленные в протоколе в пунктах с № [прочерк] по № [прочерк] включительно материалы опечатаны гербовой печатью № не опечатаны Управлением КГБ при СМ по г. Москве в [прочерк] сверт[ок?] [прочерк]
При обыске арестованного и других присутствующих лиц от Галанскова заявлены жалобы
1. На неправильности, допущенные при обыске, и заключающиеся по мнению жалобщика в Галансков заявил, что изъятые материалы к делу Бокштейна отношения не имеют, поэтому он протестует против обыска.
<…>
Обыск производился с 09. 00 до 13. 30
<…>
Примечание: «Поэма рассвета», указанная в пункте №14 протокола обыска, передана жене Галанскова — Галансковой Галине Владимировне, по ее просьбе, как принадлежащая ей. Галанскова Г.В. присутствовала во время обыска.
[Подписи]
6 октября 1961 г.
ГАРФ. Ф. 10035. Оп.1. Д. П-73626. Т.4. Л. 50-51об
Галанскова не арестовали по делу о Маяке, хотя о его близости к аресту есть прямое документальное свидетельство. Именно его фамилия стоит первой в Постановлении о выделении материалов для дополнительной проверки (22.12.1961. Т. 4. Л. 69-70). Буковский, например – седьмой в списке из восьми пунктов[17]. Отсроченная угроза кары висела над Юрием Галансковым все последующие годы. Но он и не пытался жить незаметно, твердо идя навстречу своей высокой судьбе.
Как говорит Ирена Вейсайте, «можно провести аналогию между нашей жизнью и произведениями искусства, которые обязаны иметь структуру, ритм, не говоря уже о ясных идейных и ценностных ориентирах». В построении своей жизни Юрий Галансков оказался не меньшим поэтом, чем в своих стихах.
[1] В Постановлении (22.12.1961): тексты, указанные в 1 и 2 пунктах, отнесены к сборникам «стихов пессимистического и упаднического содержания», там же решено их «как материалы, не имеющие отношения к настоящему делу, не представляющие материальной ценности и не подлежащие распространению – уничтожить».
[2] В деле (Т.2. Л.52-53) имеется подписанное следователем УКГБ при СМ СССР по г. Москве, капитаном Мальцевым Постановление об определении материалов обыска у Галанскова» (22.12.1961. – далее Постановление (22.12.1961)). Оно утверждено полковником Борисенковым – начальником следственного управления. В Постановлении тексты, указанные в 1 и 2 пунктах протоколов, отнесены к сборникам «стихов пессимистического и упаднического содержания», там же решено их «как материалы, не имеющие отношения к настоящему делу, не представляющие материальной ценности и не подлежащие распространению – уничтожить».
[3] В Постановлении (22.12.1961): «Материалы, указанные в пунктах 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 13, 15, 16 и 23 протокола обыска, представляющие из себя проекты создания так называемой “Всемирной организации сторонников мира” и стихотворение под названием “Человеческий манифест” как имеющие отношение к настоящему делу, приобщить к выделенным материалам на Галанскова Ю.Т».
[4] Один из вариантов текста, который был позднее опубликован. см. п.7.
[5] Другой вариант, в опубликованном тексте процитированные слова не обнаружены.
[6] Впервые под заголовком ««К проекту программы…» напечатан за рубежом (Русская мысль. 1968. 20.04). Текст доступен в интернете: http://www.antimilitary.narod.ru/antology/galanskov/galanskov_projekt.htm – публ.
[7] В Постановлении (22.12.1961): «Материалы, указанные в пунктах № 11, 12, 14 [см. прим. №2], 17, 18, 19, 20, 21, 22, как не имеющие отношения к настоящему делу, но могущие представлять определенную ценность для Галанскова, возвратить ему обратно».
[8] Некоторое представление о том, что в этих пометах привлекло внимание обыскивающих, узнаем из протокола допроса (20.10.1961). Следователь Мальцев задал вопрос только об одной помете: «Вопрос: 6 октября 1961 года во время обыска у вас на квартире обнаружена и изъята книга «День поэзии» издания 1956 г. На странице 160 названной книги сделана подпись простым карандашом: «Можно сказать только одно: что культ личности является следствием зла, а не само зло. Зло надо искать! Со злом предстоит борьба!» Кем исполнена эта надпись?
Ответ: Эта надпись исполнена мною. Сделал я ее в 1956 г. вскоре после покупки этой книги.
Вопрос: Что вы хотели сказать этой подписью?
Ответ: По моему мнению, культ личности Сталина есть следствие отсутствия контроля со стороны общественных организаций над исполнительными органами снизу доверху, авторитарности Сталина и крайне тяжелой международной обстановки» (Т. 2. Л.64об). По сообщению Дм. Азиатцева (19.06.2019), помета, о которой идет речь в протоколе допроса, выполнена на статье Александра Яшина «Что же такое структурная почва в поэзии?: Соображения в связи со статьей Н. Н. Асеева» (День поэзии. М., 1956. С. 159-160); статья Н. Асеева «О структурной почве в поэзии» была напечатана там же (С. 155-158). На стр. 160 речь о культе личности не идет (этого словосочетания в статье Яшина вообще не удалось обнаружить), но на стр. 159 есть фраза: «Применительно к искусству все осложнялось господством одного личного вкуса. Вот почва, которая породила тревожные явления и в советской литературе, в советской поэзии». Эта и другие пометы не были признаны криминальными, и журнал вернули владельцу (см. прим. №7).
[9] Тексты см. http://www.world-art.ru/lyric/lyric.php?id=7331 и http://www.world-art.ru/lyric/lyric.php?id=7365
[10] Ранняя поэма Н.Е. Горбаневской, возвращена по требованию Г.В. Галансковой (Симоновой), см. об этом далее.
[11] Выше цитировался фрагмент из его воспоминаний.
[12] Сергей Иванович Чудаков (1937—1997), поэт и журналист. В 1950-х гг. учился на факультете журналистики МГУ, отчислен со 2 курса. В 1957—1969 гг. печатался в газете «Московский комсомолец», журналах «Знамя» и «Театр». Автор Самиздата: стихи опубл. в журн. «Синтаксис» (1959). В 1973 г. Иосиф Бродский откликнулся на слухи о гибели Ч. стихотворением «На смерть друга» В 1974 г. Ч. был арестован, признан невменяемым и решением суда отправлен на принудительное лечение в спецпсихбольницу. После освобождения жил в Москве. В 1980 г. несколько стихотворений было опубликовано в США, в Антологии новейшей русской поэзии «У Голубой лагуны». Неоднократно госпитализировался в психиатрические больницы; в 1990 г. решением суда был вновь отправлен на принудительное лечение. В 1990-х гг. стихи Ч. печатались в периодике, в поэтических антологиях «Строфы века» (1995), «Самиздат века» (1997), «Поэзия второй половины XX века» (Сост. И. А. Ахметьев, М. Я. Шейнкер. М.: СЛОВО/SLOVO, 2002). Пропал без вести в конце 1990-х, в 2014 г. В. Орлову удалось найти документы о смерти Ч. на улице в Москве от сердечного приступа. Галансков и Чудаков могли познакомиться у Александра Гинзбурга: «Николай Котрелёв: Впервые столкнулся с Чудаковым у Гинзбурга зимой 1959-го. Сережа чувствовал себя в Толмачевском переулке дома, совсем дома, были отношения приятельственно-дружеские и с Аликом, и с Рустемом (Капиевым) <…> У Гинзбурга постоянно кто-то что-то читал, но Чудакова я выступающим не помню. Приятель. Были поэты. Например, Красовицкий — прежде всего поэт. <…> Хромов, Юра Галансков… Про Черткова говорили: поэт! Вот выйдет (из лагеря, он уже сидел)… Такой репутации поэта за Чудаковым я не помню. Член общества. Была общая жизнь с Рустемом, общие девушки. Гинзбург не по этой части, а у них были пересекшиеся и сплавившиеся интересы.
«Синтаксис» родился из компании; вокруг Алика уже сложился кружок людей, к нему прилепившихся, и он тоже вжился в другие такие же складывающиеся кружки. Вторая половина 1950-х была временем склеивания — через те же курилки, через споры на выставках люди узнавали друг друга, и постепенно жизнь структурировалась» (см. Орлов В. Чудаков // Знамя. 2014. №10. цит. по: http://magazines.russ.ru/znamia/2014/10/9o.html).
[13] Выше цитировался фрагмент из его воспоминаний.
[14] Владимир Наумович Швейгольц (1939—1994), прозаик, друг Леонида Аронзона. В 1965 г. убил свою подругу, отбыл срок, в лагере стал инвалидом. Ш. посвящено одно из стихотворений цикла И. Бродского «Из школьной антологии» (1969).
[15] Галанскова (Симонова) Галина Владимировна (р.1941?), первая жена Ю.Т. Галанскова.
[16] Леонид Григорьевич Ентин (1938—2016), поэт, критик; учился на факультете русского языка и литературы ЛГПИ им. Герцена. Вместе с А. Хвостенко написал песни «Городская», «Блюз» (обе 1961) и абсурдистскую пьесу «Ботва» (1966). Эмигрировал (1978). Жил в Париже, работал переплетчиком, публиковался в выходившим под редакцией В. Марамзина и А. Хвостенко журнале «Эхо» (1978—1986). С Галансковым Ентина познакомила Минна Сергиенко (Попенкова), по ее словам, Ентин буквально влюбился в Юрия.
[17] Кстати, последний в списке «Мужчина 40-45 лет по имени «Миша» — философ Григорий Померанц. Но это уже другая история.
