Бог из мусорной кучи
В ряду других рассказов «Детские картинки» выделяются и особенностью своей композиции — это история с элементами того, что Дмитрий Нич называет шаламовской «медитацией» — своеобразным сюжетным отступлением, передышкой в генеральном колымском повествовании. В «Детских картинках» никого не убивают, никто не умирает (по крайней мере ничья смерть, как процесс, не завершается внутри рассказа), нет речи о пытках или о столкновениях со страшным миром блатных.
Герой-автор истории описывает легкий, «хороший» лагерный день: простая «блатная» работа — пилка дров на циркулярной пиле, «удача» — мусорная куча, в которой можно разыскать нечто необходимое для существования в лагерном мире. И, наконец, сама находка — детская тетрадь с рисунками. Рисунки ненадолго возвращают героя в его собственное прошлое, которое сопоставляется с его настоящим, пропущенным однако через зрительную и художественную перспективу детского взгляда. Наконец, тетрадь отправляется обратно в мусор — в местном мире она абсолютно бесполезна.
Детский стиль
В шаламовской декларации новой прозы — она есть «сам бой», а не «его описание». Так и рассказ, названный «Детские картинки», как будто бы повествующий о найденной на помойке тетрадке, прежде всего и является серией «детских картинок». Шаламов всегда пишет экономно, ясно, редуцированно — избегает длиннот и темных мест. В «Детских картинках» этот стиль переосмысляется с новой стороны — все эти приемы внешнего «опрощения» в поэтике играют роль своеобразного детского взгляда на действительность. Мир прост и ясен. Мы пилим дрова, мы голодны, мы устали, мы ищем в мусорной куче, чего бы выменять на хлеб или табак. Мир, вокруг нас, поддерживает в нас то же ощущение простоты — лагерная охрана нетвердо знает таблицу умножения, ей проще водить заключенных пятерками — иначе запутаемся.
Тщательно подобранные метафоры в первой части рассказа (до обнаружения тетрадки) поддерживают то же впечатление детского, «инфантильного» мира, где даже «природа в сговоре с теми, кто привез нас сюда» и потому замерзшая лиственница колется так легко.
Основные цвета
Если главный способ описания этого мира — редуцировать его, съежиться до состояния маленького ребенка, то что бы нарисовать его, нужны особые цвета. В очень небольшом по объему рассказе, различные цвета упоминаются 18 раз. Если читать рассказ в рукописи — видно, что колун стал «синеватым», а его ручка «желтой» после первой правки (эти слова вставлены) — еще раз подчеркивая сознательность работы с цветом в тексте.
Синий (а также «синий-синий» и «синеватый») встречается в «…картинках» 7 раз, желтый — 3 раза, красный (алый) — 1 раз. В теории колористики, это — основные цвета, из смешения которых получаются все остальные. Рисунки в тетрадке, повторяет Шаламов, чисты и ясны — в них нет полутонов. Но они же и адекватны окружающей героя реальности — здесь всё просто, каждой краске — своё место. Это не вычурный мир Матисса («и Гогэна», добавляет Шаламов в рукописи — однако из машинописи это второе сравнение выкидывает). В отрицании с некоторым намеком на утверждение, он говорит, что импрессионисты ориентировались на свое чувства цвета, а ребенок рисовал просто, просто то, что видел, ничего не скрывая и не субъективируя.
Синий — главный «холодный» цвет палитры, связан с бескрайним небом, неограниченным пустым пространством, величиной огромного мира, на фоне которого человек кажется маленьким и потерянным. Желтый — «теплый» цвет в той же цветовой теории отвечает за замкнутые пространства, ощущение стиснутости и ограничения. Это цвет лагерных построек, цвет заборов. Только колун, которым заключенный бьет по дереву, объединяет два эти цвета вместе — «синеватый» наконечник на «желтой» ручке.
Бог из мусорной кучи
Детский мир в картинках из тетрадки предвосхищает появление последнего недостающего элемента в этой истории — легенды, сказки о Боге, который был молодым, когда создал этот северный мир. Поэтому мир так прост, объясняет рассказчик — в нем так мало растений и так мало цветов. «Детский мир надоел богу, и он закидал снегом таежное свое творенье и ушел на юг навсегда». Вот как появился этот мир из детской сказки. Бог здесь больше не живет. Это разлюбленное, богом забытое место.
Единственное занятие, оставшееся здесь для свободного времени — копаться в мусорной куче, стремясь найти что-то необычное ради собственного выживания. Вот куча мусора действительно устроена сложно, у нее есть своя семантика, это своеобразная деконструкция мира местной культуры. Палимпсест. Замерзшие куски котлет, промороженный хлеб, носки. В шахматные носки будет одет (обут?) герой следующего колымского рассказа — предатель Шестаков.
При разборе кучи кому-то везет больше, кому-то — меньше. Если самое ценное — носки, достаются другому (их можно зашить и выменять на провизию), то герою достается нечто бесполезное — детская тетрадь. Сюжеты ее рисунков отправляют его в мир собственного детства, в тот самый мир «смещенных масштабов», где серый волк на рисунке больше елей, мир, кочующий в колымском цикле из рассказа в рассказ. Но нужно ли здесь герою его собственное детство? Уместно ли здесь вспоминать о нем? Разумеется, нет — считает рассказчик, оно никогда не вернется, и ни следа его нет в рисунках в грозной детской тетради. Эта тетрадь с рисунками — небольшое произведение искусства, никому не нужное в этом простом и жестоком, редуцированном до полной простоты и ясности мире. Его не пустишь даже на самокрутки. Сам Шаламов, к слову, писал рассказы карандашом в школьных тетрадях, рукопись «Детских картинок» — в небольшом наборе картинок ниже.
Детские картинки
