Три цитаты о фильме «Вторая и единственная»
Сегодня на телеканале «Культура» в 23:50 будут показывать двухсерийный документальный фильм «Вторая и единственная» о годах расцвета школы № 2. Почему про одну-единственную московскую школу пишут книги и снимают документальное кино через 43 года после её разгрома, мы попробуем рассказать в одной выдержке и трёх цитатах.
Самиздатовский бюллетень «Хроника текущих событий». 15 октября 1972 года (выдержка):
Сверх обычных классных занятий ученики посещали лекции университетских профессоров и специальные семинары, руководимые аспирантами и студентами
старших курсов МГУ. Видные ученые-математики, физики, психологи – безвозмездно работали со школьниками, одновременно решая ряд вопросов, связанных с проблемой форсированного развития учащихся. Дело, однако, не сводилось ни к эксперименту, ни к узкой специализации. Руководители школы, заботясь о всестороннем развитии ребят, стремились доверить преподавание всех предметов наиболее сведущим, чутким к запросам ребят педагогам. В результате школа приобрела широкую известность. Количество
заявлений о приеме росло из года в год, превышая наличные вакансии в три-четыре раза. Ученики ездили в школу из самых отдаленных районов Москвы, а некоторые из пригородов. Учеников школы стали отличать в вузах. Но не только по признаку их высокой физико-математической подготовки, а по любви к литературе, по остроте интереса к общественным проблемам, по характеру вопросов, задаваемых преподавателям идеологических
дисциплин, по привычке не принимать на веру недоказанное.
Ирина Щербакова, руководитель образовательных проектов общества «Мемориал» (комментарий для «Уроков Истории»):
Вторая школа возникла в 1956 году как типично оттепельный проект, как знак перемен в образовательной сфере. Кроме того, в советском обществе того времени огромное значение придавалось точным наукам, и физико-математический уклон сделал Вторую школу ещё и типично шестидесятническим проектом. Она была воплощением духа своего времени и стала невероятно престижным учебным заведением. Дело было не только в том, что там преподавали серьёзные учёные. Учителя были людьми совершенно независимого, не вполне советского типа мышления. Именно из-за мощного и неподконтрольного влияния на умы в Брежневские времена на школу началось давление, которое закончилось разгоном блестящего преподавательского состава в 1971 году. Её история прямо связана с переменами политического курса и жизни целой страны.
Анатолий Голубовский, один из создателей фильма «Вторая и единственная» (комментарий для «Уроков Истории»):
Для всех, кто учился во второй школе, пребывание в ней – главное событие в жизни. Кем бы они ни стали во взрослой жизни – предпринимателями, литераторами, физиками, православными священниками или раввинами. Прежде всего они воспринимают себя как выпускников Второй школы. Это своеобразное братство «второшкольников». Его членов объединяет то, что их базовые ценности сформировала именно вторая школа в период своего расцвета до своего разгрома. Советское начальство считало её диссидентской, в большой степени потому, что в ней преподавали неудобные для власти люди, такие как, например, Анатолий Якобсон. Но дело не в этом – собственно диссидентов в преподавательском составе почти не было. Дело в той картине мира, которую формировала эта школа. Для власти был неприемлем набор ценностей, в котором центральное место занимала идея о праве человека на свободу. Фильм был снят для того, чтобы показать, как трудно, в том числе и сегодня, жить людям в мире фальшивых идеологических директив, спущенных сверху.
Евгений Бунимович, автор книги «Девятый класс. Вторая школа» (цитата из книги):
Нас учили самой что ни на есть высшей математике – согласно или уже не во всем согласно идеям создававшего математический профиль школы И. М. Гельфанда, одного из крупнейших математиков столетия. Гельфанда мы в школе уже не застали, но следы его пребывания еще были заметны.
Лекции нам читал (и кстати, неплохо) профессор-математик по прозвищу Вовуля. Приходил он на лекции в разной степени поддатости, а когда перед выпуском понадобилась его подпись на рекомендации в МГУ, Вовуля исчез вовсе. На след меня навели студенты, и я настиг его у стойки ресторана «Гавана».
Сами студенты вели у нас семинары. На семинарах кто хотел – учился, кто не очень – не очень. Наши девчонки кокетничали со студентами напропалую, особенно на зачетах по математическому анализу. Студенты были с мехмата, лишь на два-три года старше нас, они терялись, смущались, краснели и практически сразу отпускали коварных девиц с заветными «зачетами». А мы сидели часами, мучились, решали трудные задачи, незаметно смахивая с изможденных лиц скупые мужские слезы.
Уроки по школьной математике вел флегматичный учитель Алексей Петрович Ушаков, которого все именовали Бегемотом – и точнее его не назовешь. Дело тут не только в изрядном внешнем сходстве. Грузный и грозный, иногда Бегемот бывал даже добродушен, даже остроумен, но добродушен и остроумен именно так, как может быть добродушен и остроумен бегемот.
Задавал он помногу, между номерами домашнего задания любил ставить не запятую, а тире. На попытки оправдаться, что просто не успел сделать все, что задано, произносил неизменное: «Не успел – значит, неуспевающий».
