26 сентября 2014

«Папины письма» — интервью с составителями

Этой осенью «Мемориал» в сотрудничестве с издательством «Книги WAM» выпустил книгу, посвященную письмам отцов, содержавшихся в лагерях ГУЛАГа, их детям. Книга, несомненно, одно из самых ярких изданий «Мемориала» за последнее время. Дело не только в красочности материала, с любовью собранного сотрудниками архива и обретшего форму книги усилиями команды студии «Агей Томеш»/WAM, но и в пронзительности историй разлуки и любви, легших в основу повествования. Письма, наполненные отцовской заботой, любовью, интересом к жизни во всех её проявлениях, для большинства детей стали последним, что сохранилось от их отцов.

Книга и путешествующая сейчас по регионам России передвижная экспозиция стали духовными наследниками выставки «Папины письма», проходившей в «Мемориале» в 2013 году. Именно для неё была отобрана основная часть материала, впоследствии переработанного и переосмысленного для новых проектов. В преддверии презентации книги на ярмарке «Non/fictio№» мы поговорили с авторами-составителями «Папиных писем» Алёной Козловой и Ириной Островской об идее выставки, трудностях нахождения и отбора материала и о реакции на книгу «детей», непосредственных её героев.

Беседовали Никита Ломакин (Н. Л.), Алёна Козлова (А. К.) и Ирина Островская (И. О.)

Н. Л.: Кажется, у любого, кто возьмёт книгу в руки, возникает вопрос – откуда у «Мемориала» взялась такая потрясающая коллекция? Ведь, глядя на картинки, представляется, что письма должны были бы стать семейной реликвией, храниться, как зеница ока…

А. К.: История материалов, которые использованы в книжке – это история всего архива «Мемориала». Ничего специального для этого не делалось. В уставе «Мемориала» прописано, что мы создаём архив, музей и библиотеку с целью сохранения памяти о жертвах политических репрессий. С первых дней памяти, которые проходили в ДК «МЭЛЗ», люди рассказывали нам свои истории, приносили документы. Почта нам приходила мешками, в день по 10 мешков… нас даже отказывались обслуживать.

И. О.: Почтовики нам даже рассказывали, что адрес «Москва, Мемориал» у них первый по популярности. А второй – «Кремль, Горбачев».

А. К.: Потом появилась Ирина Степановна, которая занялась уже целевым комплектованием. Мы ездили просто по людям, которые не могли до нас добраться, не знали, как доехать. То есть не то, что на нас материал падает. Конечно, репутация «Мемориала» играет уже существенную роль, люди приходят и приносят нам документы из семейных архивов. А сейчас даже больше, чем раньше, потому что оставить часто некому. Здесь документы могут сохраниться лучше. Частая история – после смерти бабушки делают ремонт, в лучшем случае документы отправляются на дачу…

Основная цель Мемориала – собрание семейных историй. Поэтому собираем мы не только документы о репрессии, нас интересует жизнь семьи, история семьи, всё, что вокруг. Собираем всё, что есть у людей, просим их, и они приносят. И те люди, которые приходят к нам на консультации каждый день – где найти, как узнать? Вот с ними тоже мы работаем.

И. О.: На самом деле, люди, которые к нам приходят, становятся часто нашими друзьями. Архив Вангенгейма, например, который стал толчком для создания выставки «Папины письма», а теперь и книги, попал к нам через десять лет знакомства с его дочерью Элеонорой. Только по прошествии многих лет, увидев и поняв, как работают в архиве Мемориала, она решила доверить письма своего отца. При этом сам архив – уникальный. Во-первых, это соловецкий архив. Соловецких документов вообще мало. А тут он в большом объёме и кроме тех писем, которые он писал как обычный заключенный Соловков своей жене, описывая своё заключение на Соловках (что само по себе замечательно), помимо этого он в каждом письме обращался к дочери. Именно это послужило таким импульсом, который навёл на главную мысль выставки, а теперь и книги.

Мы довольно много говорим о «мамах и детях», а теперь можно попробовать посмотреть на это под углом «папы и дети». Папины дети во многом другие. Там большую часть занимает тема образования. Отец пытается передать своей дочери всё, что он знает, любит, умеет… Он пытается компенсировать перепиской своё отсутствие. А с учётом того, что переписка не очень частая – иногда это раз в месяц письмо, иногда – раз в десять дней письмо – от письма к письму он ведёт такую идею. Мне не сразу пришло это в голову – он же собирает гербарий, а на Соловках-то лето очень короткое! С учётом того, что он шлёт это от письма к письму, он должен был продумать, насобирать материал

А. К.: Ну к тому времени у нас уже был архив Левитского. За ним, мы, кстати, ездили специально в Орел, и переписывались до этого два года. Тоже письма к сыну, переписка с сыном, в оба конца. Сын был уже взрослый человек, так что папа получал и какой-то ответ. Вместе, например, конструировали радиоустановки, вместе обсуждали, как можно устроить антенну. И это всё есть в письмах, тем более, что Левитский был ещё и коллекционер, имел через филателию широкие связи с миром. Он объяснял сыну через марки и коллекции, как велик мир, объяснял, что это не просто хобби, а это развитие, образование, понимание географии, истории.

И. О.: … и слепил из сына коллекционера, тому уже просто некуда было деваться.

А.К.: То есть книга (и выставка) – это срез архива. Это как бы мы смотрим чуть-чуть по-другому на наш архив. Вторая книга, которая выходит прямо сейчас – «Лагерная почта» – это тоже взгляд на наш архив – что мы можем узнать из писем о том, как лагерная почта функционировала. И насколько расходились инструкции и действительность. Мы буквально получили 50% информации об устройстве лагерной почты из переписки.

Н. Л.: Дарили книги тем, кто в них попал, были отклики?

А. К., И. О.: Конечно… Вот, нам пришли два письма

Отклик Краузе

Только что получил на почте Вашу бандероль. Книжка дошла в полной сохранности. Она великолепна!

Просто чудо какое-то. Гигантский труд – и какой любовный, тщательный, честный! Огромнейшее СПАСИБО!

Удивительно легко и даже странно читать чёткий отцов почерк, словно снова берёшь в руки знакомую открытку. Книгу приятно держать в руках.

Ещё раз благодарю за этот замечательный подарок. Надеюсь, что молодые будут читать книгу с открытым сердцем и большим интересом; задумаются лишний раз.

Будьте здоровы! Желаю такого же успеха и следующей Вашей работе

Эльза Захарова (Стромберг)

Я очень-очень рада и благодарна Вам и всем соавторам -
и за появление самой КНИГИ – прекрасно и с любовью изданной,
и за подарок. (Мизерный тираж – как добыть желающим?)

Нужно ли говорить, что это и ПАМЯТЬ, вырванная из забытья, и ПАМЯТНИК
всем невинным мученикам, которые в письмах душой рвались к дому-детям, прерванной работе.
Здесь каждая страница – «и жизнь, и слезы, и любовь»…
Это и наш выполненный долг перед отцами. Папа всегда сознавал, что его письма-
свидетельства страшной эпохи и их надо сохранить и передать потомкам.

Я послала обложку и отсканированные страницы папиной истории своим родным и близким друзьям – все потрясены и благодарны!

Н. Л.: Что было самым сложным при подготовке книги?

А. К.: Самое сложное было выбрать… Очень пронзительные письма, жалко было отложить что-то в сторону. Хочется всё, а мы понимаем, что всё невозможно. Отбор был самым сложным. Не потому что было трудно найти эти письма, их много – трудно было выбрать из того, что есть.

И. О.: В книжке и выставке нужно было выбрать какую-то просветительскую линию. Но даже этой просветительской линии в архивных письмах было много. Трудность была ещё в том, чтобы придумать, как представить, как это показать на выставке, в книжке.

А. К.: Нужно было, чтобы это были не только строчки текста, это должен был быть зрительный материал…

И. О.: А какой зрительный материал, если в основном просто письма, открытки. Левицкий с Вангенгеймом – таланты во всём – они умеют рисовать замечательно. Другие люди или не могут, или не умеют, или просто возможности не было. Они задавали очень высокую планку. Нам надо было, чтобы и другие истории соответствовали.

А. К.: Вот Гордон с «тетрадями» – там нет ни одного рисунка, но сильнейшие тексты и тетрадки им написаны. Или вот единственное письмо Бодрова. Оно настолько яркое, пронзительное, что его невозможно обойти. И это тот случай, когда письма не дошли до адресата. Они ведь оказались подшиты в следственное дело Бодрова.

И. О.: С Бодровым была вообще потрясающая история. Когда выставка закрылась, вдруг, в Париже нашлась его внучка! Такие совпадения совершенно ошеломительны. Но у нас бывают сплошь и рядом. А позавчера нам принесли документы. У нас в книжке есть пара – он в лагере и она в лагере, они переписываются [Фридрих Оскарович Краузе и Вера Федоровна Берсенева]. Позавчера приходит человек и приносит письма, говоря, что это моя, скажем так, названная бабушка, некая старушка, в дом которой водила его маленьким мальчиком мама. И вот он разбирал архивы и подписал «письма мамы». Я открываю и вижу – никакая это не мама, это почерк Берсеневой, жены Краузе, – я же не могу не узнать почерк! Я ему позвонила и рассказала, что никакая это не мама, это Берсенева Вера Федоровна, мы её прекрасно знаем.

А. К.: То есть эта «бабушка» – это лагерная подруга Берсеневой.

И. О.: И он понятия не имел ни о книжке, ни о чём. Где-то у меня были сомнения, Берсенева ли, но она, солнышко наше, она написала приписочку, что «от Ф. О. нет писем. Болею этим».

А. К.: Тем более, что у нас есть ещё и альбом стихов, который они вдвоём по памяти за два года написали. Написано двумя почерками – вот этим и тем, которым приписочка.