Должен ли я стрелять в людей? Решение, принимаемое в одиночестве / слесарь Ханс-Георг Андерс о праве на пацифизм в ГДР

«Уроки истории» публикуют воспоминания Ханса-Георга Андерса, последовательно и не всегда успешно пытавшегося отстоять свои пацифистские и политические убеждения в ГДР 1960-х годов, то вступая в конфликт с государственной машиной, то находя «бюрократические лазейки» в ней. Воспоминания были напечатаны в сборнике «Приспособление и противостояние режиму в ГДР» (Бонн, 2010).

Оригинал: Anders H.-G. Muß ich auf Menschen schießen? Eine einsame Entscheidung // Anpassen oder Widerstehen in der DDR. Bonn, 2010 (Bundeszentrale für politische Bildung, 1043).

Перевод Валерия Брун-Цехового

Как и многие молодые люди, я горел желанием объездить мир и пережить больше, чем в 1950-е годы могла предложить ГДР с её узким горизонтом. Это желание усиливали наши «ярмарочные дядюшки» — участники Лейпцигской ярмарки, которые (ввиду отсутствия мест в гостинице) были желанными гостями почти в каждой семье. Они приносили с собой аромат внешнего мира, а иной раз и пару западных марок.

Один из «дядюшек» останавливался у нас во время каждой ярмарки и жил на правах  члена семьи. По вечерам он рассказывал нам разные истории из своей жизни. Он вырос в Южной Америке, свои первые ботинки получил в двенадцать лет, отправился путешествовать по морю. Меня это завораживало. Поехать на море – это идея! То была единственная возможность  законным путём покинуть это государство, отгороженное от остального мира.

Торговый флот Германской судоходной компании искал сотрудников. Так как к 1959 году я был уже опытным слесарем, я подал заявку на вакансию помощника мастера по обслуживанию судовых силовых установок. Мне повезло – приняли, несмотря на наличие родственников на Западе. Моя жизнь моряка началась на одном из последних пароходов ГДР, работавших на угле, — «DS Rostock». Так, едва перешагнув за двадцать лет, я увидел Финляндию, Швецию, Францию, Англию, Египет…

Германское морское пароходство устроило меня на «рабоче-крестьянский факультет» в Дрезден. Там я хотел сдать экзамены на аттестат об окончании средней школы и продолжить учиться. Я начал занятия в сентябре 1961г., спустя три месяца после строительства Берлинской стены. Через несколько дней вышел призыв Союза свободной немецкой молодёжи (FDJ) к студентам. Все мы должны были письменно подтвердить нашу готовность в любое время защищать ГДР с оружием в руках.

Я был шокирован. Что же, из-за строительства стены начнётся война? Должен ли я стрелять в людей? Времени на размышление практически не было — список ходил по рядам во время лекции. Для членов СЕПГ подписи были лишь формальностью. А что будет, если не подпишу я? Когда список оказался у меня, я почувствовал себя очень дурно. Наконец я передал его дальше, так и не поставив подписи.

Сокурсник, сидевший рядом, вопросительно взглянул на меня. Когда список дошёл до преподавателя, тот пробежал его глазами и рубанул: «Кто такой Ханс Андерс?». Он вышел из аудитории, покачивая головой, а сокурсники обступили меня. Хотя за немногие дни мы едва познакомились друг с другом, они продемонстрировали свою солидарность. На это я не надеялся. «Ну, парень, ты и смелый! Знай мы это раньше, вполне можно было бы устроить совместную акцию». Слава Богу, до этого не дошло. С точки зрения штази имело бы место создание преступной антигосударственной группы во главе со мной.

Был полдень. Через несколько минут прозвучало: «Ханс Андерс, к ректору!» Последовала малоприятная «беседа». Я сказал, что как христианин не возьму оружия в руки. Мне было дано время на размышление до восемнадцати часов.

Потекли мучительные часы. Я не мог обратиться за помощью к близкому человеку – всё равно, спросить ли с глазу на глаз или позвонить. У моих родных и друзей телефона не было, в Дрездене я никого не знал. Оказавшись в беде, я позвонил одному священнику,  но он не взял трубку. Тысячи мыслей проносились у меня в голове. Что они сделают, если ты и дальше будешь отказываться? Арестует ли тебя штази? Людей, бывало, сажали и за меньшее, хватало политического анекдота. После строительства стены «органы госбезопасности» были на взводе. Я боялся.

В восемнадцать часов я сказал ректору: «Я согласен с Мартином Лютером: „На сем стою и не могу иначе! И да поможет мне Бог!“». Он закричал: «Мы не хотим терпеть в своих рядах людей вроде Вас! Да ещё и учить Вас за счёт рабочего класса…». Я был исключён с немедленным  вступлением приказа в силу и отослан обратно на предприятие.

В Ростоке заместитель гендиректора пароходства наорал на меня: «Что Вы сделаете, если в странах капитализма кто-нибудь попытается сорвать на корабле наш государственный флаг? Будете просто смотреть? Вы – враг государства! Мы не хотим работать с такими людьми, Вы уволены». Тут же мне пришлось сдать и паспорт моряка.

Трудовой кодекс никого не интересовал. Протест или юридическое обжалование были бессмысленны. Я вернулся в Лейпциг и начал искать работу. На предприятиях не хватало квалифицированных кадров, но куда бы я ни приходил, даже со своим свидетельством  о квалификации кочегара на железной дороге, отказы следовали один за другим, все с сомнительными обоснованиями. Моё личное дело, которое посылали с одного предприятия на другое, означало позорное клеймо. Никто не хотел иметь дела с «врагом государства».

Как я должен был зарабатывать себе на пропитание? Мои родители получали вместе триста марок. Я пытался работать подённым рабочим на крытом рынке. Там никто не интересовался происхождением тех, кто приходили ранним утром, чтобы целый день сортировать тяжёлые ящики или нагружать грузовики, а вечером получали скудное жалованье. Сбившиеся с правильного пути, бывшие заключённые и «политические», над которыми, как и надо мной, тяготел запрет на профессию.

Так продолжалось несколько месяцев, пока одно предприятие по специальному разрешению окружного совета не приняло меня на работу водителем грузовика. Оплата была существенно ниже, чем когда я работал слесарем, но у меня была работа.

В 1962 г. в силу вступил Закон о воинской обязанности, действие которого распространялось и на меня. Альтернативной службы не существовало, не появились пока и строительные части Национальной народной армии, предусматривавшие службу без оружия. Альтернативой военной службе были несколько лет каторги. Когда я узнал об этом, мужество меня покинуло. С тяжёлым сердцем я поступил на восемнадцатимесячную военную службу. К этому времени относятся мои наиболее неприятные воспоминания. На «политзанятиях» я часто обращал на себя внимание, а однажды процитировал Карла Орфа: «Тот, кто обладает властью, наделён правом, имеющий же право его и нарушает».

Отслужив в армии, я получил возможность начать учиться в среднем специальном учебном заведении на инженера-экономиста по автомобильной технике. После этого я работал в Лейпциге инженером путей сообщения. Прошло не так уж много времени, и на меня стали наседать, добиваясь вступления в Общество германо-советской дружбы. Хотели отрапортовать о стопроцентном охвате отделения членством в обществе. Мой аргумент, согласно которому можно быть и другом какой-либо страны, не становясь членом организации, истолковали как отрицательное отношение к Советскому Союзу.

Членство в СЕПГ мне, разумеется, не предлагали — я бы и сам никогда не вступил в эту партию, даже под угрозой потери рабочего места. Однако позже я был поставлен перед необходимостью вступить в «боевую группу рабочего класса»! (Эти военизированные подразделения подчинялись СЕПГ, они были вооружены и, как правило, ежемесячно «отрабатывали» борьбу против «внутренних и внешних врагов социализма». Основной их задачей было подавление внутренних волнений, использовать отряды предполагалось против соотечественников. У некоторых, очевидно, не было никаких проблем с членством в боевых группах) [i].

Сначала я отговаривался проблемами со здоровьем, но это не принимали во внимание. Последовали беседы на уровне руководства парторганизации — хотя я и не был членом партии, — на которых на меня пытались воздействовать обвинениями и угрозами. Чтобы выйти из тяжёлой ситуации, мне пришлось взять на себя какую-то «общественную деятельность». Так как моя работа требовала сотрудничества с транспортной полицией, мне пришла в голову мысль поговорить с офицером этого ведомства и описать моё бедственное положение. К тому времени он был моим хорошим знакомым, и я знал его как сторонника либеральных взглядов.

Мы договорились, что я при определённых условиях стану «помощником транспортной полиции», т.е. займусь той «общественной деятельностью», которая у членов СЕПГ, сотрудников моего отделения, имела большое значение. Мои условия были приняты: никакого контакта с оружием, никакой нарукавной повязки, никакого использования за пределами предприятия и  возможность увольнения в любое время.

Желательным оказалось только участие в ежемесячных учениях. Учения, вопреки ожиданию, были безобидными, а сверх того и интересными. Обсуждали замысловатые транспортные решения и говорили о проблемах транспортного права. Тем самым я внёс свой личный вклад «в укрепление социалистического государства и обеспечение мира во всём мире». С этого момента меня оставили в покое.

Сегодня многие вытесняют из памяти прошлое и забывают его. В ГДР, — говорят они, — было ведь не так уж плохо». Я рекомендую посетить мемориал в бывшей тюрьме штази Берлин-Хоэншёнхаузен. Верно, что ГДР не состояла только из СЕПГ и госбезопасности – но ведь и не из одних только добрых соседей  и уютной идиллии маленьких садиков и огородов.

***

Тридцать шесть тысяч военнослужащих охраняли западную границу ГДР  (1980 г.). К службе на границе никого не принуждали. Слов «Я не могу стрелять в людей» было достаточно, чтобы  стать солдатом где-нибудь в другом месте. С другой стороны, для пограничников имелись привилегии, предпочтительное предоставление учебных мест и т.п.