Депортированные народы России / Frankfurter Allgemeine Zeitung
70 лет назад Сталин приказал депортировать чеченцев и ингушей с их родины на Северном Кавказе в Центральную Азию. Последствия и по сей день сказываются как на происходящем в самом неспокойном регионе Европы, так и на всей российской политике. Urokiistorii публикуют перевод статьи, вышедшей к юбилейной дате в одной из ведущих газет Германии.
Источник: Д-р Мартин Малек (Von Dr. Martin Malek) / Frankfurter Allgemeine Zeitung, 16.02.2014
День, когда в Сочи праздновалось весьма дорогостоящее закрытие Олимпийских игр, был в то же время и 70-й годовщиной драматических событий, происшедших лишь в нескольких сотнях километров к северо-востоку от олимпийского города, по другую сторону Большого Кавказского хребта: 23 февраля 1944 г. началась депортация чеченцев и ингушей с их родины в Центральную Азию. Эти события и до сих пор оказывают большое воздействие на политику на Северном Кавказе, а в результате этого и во всей России, как сейчас в Сочи. После угроз нападений со стороны северокавказских экстремистов там оказались необходимыми меры безопасности в таком масштабе, каких никогда ещё не было на Олимпийских играх.
31 января 1944 г. Государственный комитет обороны Советского Союза распорядился о ликвидации Чечено-Ингушской Автономной Советской Социалистической Республики (ЧИАССР) и перемещении всех её чеченских и ингушских жителей в Центральную Азию. Правда, к этому времени конкретные логистические приготовления к депортации давно уже начались. Так, новые грузовики повышенной проходимости «Студебеккер», которые поступали из Соединённых Штатов в Советский Союз в рамках поставок по лендлизу, ещё с августа 1943 г. были в большом количестве стянуты в ЧИАССР и вокруг неё.
Ранним утром 23 февраля 1944 г. операция «Чечевица» вступила в свой решающий этап. Центральную роль играл возглавлявшийся доверенным лицом Иосифа Сталина Лаврентием Берия Народный комиссариат внутренних дел (НКВД). Непосредственное руководство депортации осуществлял заместитель Берия Иван Серов, которому было суждено в 1954 г. стать основателем и председателем Комитета государственной безопасности (КГБ). В целом для депортации, по данным Берия от 7 марта 1944 г., было задействовано до 19 тыс. так называемых «оперативных сотрудников» НКВД, Народного комиссариата государственной безопасности (НКГБ), а также военной контрразведки «Смерш» плюс до 100 тыс. офицеров и солдат НКВД. Кроме того, Берия мобилизовал на решение вспомогательных задач ещё и гражданских, в том числе русских, несколько тысяч дагестанцев и около 3 тыс. осетин. При этом война против Германии была ещё в полном разгаре, и следовало бы, собственно, предположить, что Советскому Союзу требовался на фронте каждый человек.
Ещё 23 февраля Берия сообщил Сталину, что до 11 утра 94 741 человек были приведены из своих домов, и 20 023 из них уже сидели в железнодорожных вагонах. Из-за ухудшавшихся метеорологических условий возникли, в особенности в отдалённых горных районах, большие проблемы при отправке людей, подвергавшихся депортации. Поэтому 27 февраля военнослужащие НКВД, как утверждается в соответствии с различным данными, заживо сожгли в сарае в горном ауле Хайбах от 200 до 750 чеченцев, а спасавшихся бегством расстреливали. Правда, фактическая ситуация не прояснена до конца, и сегодняшние апологеты Сталина оспаривают, что такая резня вообще имела место. Но сожжения и массовые расстрелы, в особенности старых, дряхлых и больных («нетранспортабельных») лиц могли происходить и в других местах. Деревенские старейшины также оказались «целью» НКВД именно потому, что они были у обоих народов носителями традиций и обычаев и пользовались поэтому особым уважением.
Уже через шесть дней после начала акции, 29 февраля, Берия докладывал Сталину, что за прошедшее время 478 479 человек, из них 387 229 чеченцев и 91 250 ингушей, погружены в 177 поездов, 159 из которых уже отправлены. В горах всё ещё находятся около 6 тыс. чеченцев, но и они будут в течение двух ближайших дней вывезены и погружены. В июле 1944 г. Берия сообщил в докладе Сталину, что в феврале и марте было депортировано 496 460 чеченцев и ингушей. Для этого были использованы около 180 поездов с 65 грузовыми вагонами каждый. 411 тыс. человек доставили в Казахстан, 85 500 в Киргизию. Там депортированных, называвшихся «спецпереселенцами», уже ожидала целая сеть «спецкомендатур» НКВД, до 1955 г. осуществлявших над ними тотальный контроль. За неразрешённое оставление места ссылки предусматривалось наказание в виде 20 лет принудительных работ.
Несколько тысяч чеченцев и ингушей пытались укрыться от депортации в горах и лесах. Там НКВД беспощадно преследовал их как «бандитские группы» с целью «уничтожения». Эта малая война окончательно завершилась только через десять лет. Указом Президиума Верховного Совета СССР от 7 марта1944 г. Чечено-Ингушская Автономная Советская Социалистическая Республика объявлялась ликвидированной. В соответствии с Указом того же органа, изданным днём позже, 714 сотрудников НКВД и НКГБ были за свои заслуги в ходе депортации награждены орденами и медалями.
Поддающиеся разысканию данные о количестве умерших во время депортации и в первое время подневольного пребывания в Центральной Азии существенно колеблются, но реалистично предположение, что в результате голода, холода, болезней, а также жестокого обращения со стороны советских надзирающих органов погибла как минимум треть чеченцев и ингушей. Гигантское кровопускание для и без того небольших народов. Энциклопедия «Народы России» под редакцией российского этнолога и социального антрополога В.А. Тишкова сухо констатировала в 1994 г.: «Ингуши как народ в условиях господства тоталитарного режима были поставлены на грань исчезновения». Но они, как и чеченцы, пережили ад, уготованный им Сталиным. Через неполные четыре года после его смерти, в январе 1957 г., Чечено-Ингушская Республика была восстановлена Верховным Советом. Оба народа смогли вернуться к себе на родину. Травму депортации они взяли с собой, и она осталась в коллективной памяти следующих поколений.
В Советском Союзе и в современной России апологеты депортации утверждают, что чеченцы и ингуши во время войны устраивали в советском тылу восстания и совершали покушения. Они-де хотели навредить Красной Армии и тем самым ускорить продвижение вермахта, который между тем оккупировал только небольшую часть территории их расселения. Это повторение огульных обвинений вроде «измены Родине», которые выдвигались в Указе Президиума Верховного Совета о ликвидации Чечено-Ингушской Автономной Советской Социалистической Республики от 7 марта 1944 г. Вновь и вновь в этом контексте встречается ссылка на имена чеченцев Майрбека Шерипова и Хасана Исраилова (убиты соответственно в 1942 и 1944 гг.), которые преследовали совершенно нереалистическую цель отрыва всего Северного Кавказа от Советского Союза. Но сегодня едва ли возможно установить, сколь широко было в действительности их «восстание». Советские, как и определённые постсоветские и российские политики, историки и публицисты пытаются подчеркнуть его значение и оклеветать его инициаторов и участников как «бандитов» и «террористов», оправдывая тем самым депортации 1944 г. Правда, различные историки предполагали, что депортация готовилась уже с 1939-1940 гг. К тому же Исраилов и его люди даже не были в состоянии хотя бы только нарушить или замедлить идущую депортацию, не говоря уже о том, чтобы воспрепятствовать ей. Это подтвердил свидетель, «не внушающий подозрения», а именно сам Берия, в своём сообщении Сталину от 29 февраля 1944 г.: «Операция прошла организованно и без серьезных случаев сопротивления или других инцидентов». Были арестованы только 2 016 «антисоветских элементов» среди чеченцев и ингушей.
Резко различаются оценки вопроса о контактах между антисоветским «подпольем» чеченцев и ингушей и находившимися поблизости вермахтом: в то время как многочисленные чеченские и ингушские авторы объявляют их незначительными или вообще отрицают, с русской стороны они оцениваются не только как доказанные, но также и как значимые для оперативной обстановки. Но скончавшийся в 1984 г. ингушский партийный функционер Абдул-Хамид Тангиев подчёркивал в своих воспоминаниях, доступных в Интернете на русском языке, что во время прорыва немцев на Северный Кавказ в 1942 г. в Чечено-Ингушской Республике не было ни одного политически мотивированного покушения или диверсионного акта; весь транспорт, связь, средства массовой информации, электро- и водоснабжение, а также другая инфраструктура функционировали без какого бы то ни было ущерба.
И по сей день чеченцы и ингуши прилагают большие усилия для того, чтобы подчеркнуть участие своих земляков в борьбе Красной Армии против вермахта, вторгшегося в Советский Союз в июне 1941 г., правда, практически не добтваясь успеха в общественном мнении России. К этому добавляется аспект, на который, среди прочих, обратил внимание, советский военный историк (и генерал-лейтенант Советской Армии) Д.А. Волкогонов в своём «политическом портрете» Сталина: если тот всегда следовал своей «преступной логике», то ввиду формирования на немецкой стороне Власовской армии ему пришлось бы депортировать и русских. Правда, Сталин, как известно, не только не пытался осуществить ничего подобного (не говоря уже о практической неосуществимости такой акции), но и провозгласил 24 мая 1945 г. в Кремле свой знаменитый тост за русский народ, который, по его словам, является наиболее выдающейся нацией из всех наций, входящих в состав Советского Союза.
В Северной Осетии после 1944 г. исходили как из чего-то само собой разумевшегося из того факта, что ингуши никогда больше не вернутся на Северный Кавказ. Ингушский политолог Якуб Патиев полагал, что причиной депортации его народа было не сотрудничество с вермахтом, а «географическое положение этноса и стремление центра расширить жизненное пространство для других». Этими «другими» были особенно «прорусские» и «просоветские» осетины, очевидно, выигравшие от депортации ингушей и ликвидации их республики. Ингушский историк Марьям Яндиева говорит о «стратегических интересах Сталинской империи» как причине депортаций на Северном Кавказе. Относящиеся к тюркской языковой семье карачаевцы и балкарцы были депортированы (соответственно в ноябре 1943 и в марте 1944 гг.), так как Сталин опасался вступления в войну Турции на стороне Гитлера.
Американский историк Норман М. Наймарк усматривал причину депортации чеченцев и ингушей в том обстоятельстве, что они «препятствовали объединению русского и советского патриотизма». К тому же он указывал на культурную и религиозную автономию обоих народов (которая была несовместима с советским притязанием на всеохватывающий контроль), их сопротивление «модернизации» в её советском варианте, а также на их активное и пассивное сопротивление коллективизации сельского хозяйства в начале 30-х гг., в значительной степени разрушавшей их традиционный образ жизни.
В де-факто независимой Чечне 1991-1994 и 1996-1999 гг. постоянные указания на ужасы войн на Северном Кавказе в XIX в., завершившихся подчинением чеченцев Российской империи, а также депортации 1944 г. были важной частью оправдания отделению от России. С другой стороны, во время обеих войн в Чечне (1994-1996 гг. и с 1999 г.) экстремистски настроенные российские политики и средства массовой информации, а также немало «простых» граждан требовали новой депортации «нелояльных» или «чуждых» чеченцев или же применения против них оружия массового уничтожения.
Бесчисленные, иногда изданные или профинансированные российскими ведомствами книги, брошюры и статьи, а также материалы для телевидения и интернета прилагают усилия, чтобы убедить постсоветскую, российскую (и, если возможно, то и мировую) общественность в том, что чеченцы и ингуши «всегда были бандитами» и прямо-таки «генетически» фанатичными, нецивилизованными, необузданными и готовыми к применению насилия людьми. Поэтому им не приходилось удивляться ни депортации 1944 г., ни действиям российских вооружённых сил в 1994 и 1999 гг.
Такое изображение влияет на культивируемые в обществе, в большинстве своём состоящем из представителей восточнославянских народов, среди общественности и политической элиты образы врага. Жителей Северного Кавказа (то есть не только чеченцев и ингушей) часто подвергают коллективному шельмованию как преступников и террористов или оскорбляют с расистских позиций, называя «чёрными». Так, согласно опросу общественного мнения, проведённому в октябре 2013 г. уважаемым и независимым московским Левада-Центром, поддержка требований вроде «Хватит кормить Кавказ!» составила более 70%.
С целью усиления патриотизма Кремль требует «положительной историографии», подчёркивающей мнимые и действительные достижения, победы и успехи России. Это, конечно, подразумевает осмысление по-новому нерадостных событий или полное вынесение их за скобки. Вот почему отсутствуют условия для широкого критического рассмотрения депортаций целых народов южной периферии Советского Союза при Сталине. Вместо этого в России и по сей день сохраняется приверженность представлению о том, что Российская империя в XIX в. «принесла цивилизацию» «диким горцам» Северного Кавказ. Немало российских собеседников прибавляют к этому, что названную «миссию» России следует и до сего дня, в случае необходимости, осуществлять с использованием военной силы, так как в особенности чеченцы по-прежнему являются «нецивилизованными» и вообще упорно «не нашими».
Тот, кто в России Путина говорит с сожалением или даже озадаченно о десятках тысяч погибших гражданских лицах и сотнях тысяч беженцах этих войн (в республике, насчитывавшей до войны примерно миллион жителей), противопоставляет себя настроению, доминирующему среди населения, и оказывается в глазах Кремля неисправимым оппозиционером. Кстати, 23 февраля, в день, уже в советские времена посвящённый Красной Армии, в постсоветской России празднуют «День защитника Отечества» (с 2002 г. даже нерабочий день).
Депортация и по сей день оказывает серьёзное влияние на отношения северокавказских народов между собой. Особенно драматическим способом это проявилось во время захвата заложников в школе североосетинского города Беслан в 2004 г. Ещё прежде чем стало известно, что среди преступников были и ингуши, осетины уже возложили ответственность за преступление именно на ингушей. Причиной вражды между ингушами и осетинами стало следствие депортации – спор о Пригородном районе, который ингуши считают своей исторической колыбелью. Здесь находится село Тарское, которое изначально называлось Ангушт, от которого происходит российское обозначение этого народа, «ингуши»). Сами ингуши называют себя «галагай». Район стал в 1934 г. частью Чечено-Ингушской Автономной области и оставался ею до 1944 г., когда его территория в значительной части вошла в Северную Осетию. До 1944 г. в Пригородном районе было очень мало осетин, но затем советские властные структуры целенаправленно расселяли там осетин из Южной Осетии, остальной Грузии и Северной Осетии. В 1956 г. из 33 тыс. жителей Пригородного района 23 500 были осетинами. В 1957 г., в момент восстановления Чечено-Ингушской Республики, большая часть Пригородного района осталась в Северной Осетии, что было тяжёлым ударом по национальной идентичности ингушей, тесно связанной с этой местностью. После 1957 г. они, несмотря на все препятствия со стороны союзных властей в Москве и североосетинского руководства, вернулись из ссылки и в Пригородный район. По данным Статистического управления при Совете министров Северной Осетии по состоянию на 1 января 1989 г. во всей республике проживали 32 783 этнических ингушей, из них 16 579 в Пригородном районе. По состоянию на 31 октября 1992 г. североосетинские власти называли численность ингушей во всей Северной Осетии в 34 500 человек. В действительности же их могло быть от 65 до 75 000 тыс., так как с 1957 г. в Пригородном районе жило всё больше ингушей, чем было указано официально или охвачено в ходе советских переписей населения.
Весной 1990 г. в Северной Осетии начались приготовления к созданию «народного ополчения». С середины 1991 г. были сформированы это «народное ополчение» и «республиканская гвардия», что являлось очевидным нарушением российских законов. Параллельно с этим Северная Осетия вооружила сотрудников своего министерства внутренних дел. В ночь с 30 на 31 октября 1992 г. в Пригородном районе произошли первые серьёзные столкновения между ингушскими полувоенными формированиями, с одной стороны, и милицией (полицией), особой полицией ОМОН, «народным ополчением» и «республиканской гвардией» Северной Осетии – с другой. 2 ноября 1992 г. 68 000 солдат российской армии и полувоенных формирований из Северной и Южной Осетии начали большое наступление на ингушские деревни в Пригородном районе и за несколько дней изгнали большинство жителей. Многие ингуши и до сих пор рассматривают эту «этническую чистку» как своего рода продолжение депортации 1944 г.
Во многих изображениях конфликта между ингушами и осетинами осенью 1992 г. восприняты выводы, сделанные следственной группой министерства внутренних дел Российской Федерации. В соответствии с ними бои стоили жизни 546 человек, из них 407 ингушам и 105 осетинам, но имеются и существенно более значительные цифры. Данные об ингушских жертвах изгнаний сильно колеблются, а именно между 30 и 70 тыс. чел. Из 16 деревень Пригородного района, где компактно проживали ингуши, 13 были разрушены. Данные о количестве уничтоженных домов колеблются между 3 и 4 тыс.; во всяком случае, их явно преобладающая часть принадлежала ингушам. Цель разрушения ингушских домов была очевидна. Их бывшим обитателям надлежало не иметь ни желания, ни возможности вернуться в место своей прежней жизни. Это значит, что в Северной Осетии ожидали, подобно тому, как и в связи с депортацией всего ингушского народа в1944 г., «окончательного решения» «проблем» с ингушами по меньшей мере в Пригородном районе. Североосетинские власти обнаружили большую находчивость в изобретении всё новых притеснений в отношении ингушей, желавших вернуться. Поэтому не особенно удивляет затягивавшееся на многие годы возвращение ингушей в Северную Осетию, пока в 2007 г. практически не наступил застой.
Спорный вопрос решается и на юридическом уровне. Статья 6 принятого в апреле 1991 г. российского закона «О реабилитации репрессированных народов» предусматривает «территориальную реабилитацию». Отсюда, согласно интерпретации ингушей, следовало обязательство по воссоединению Пригородного района с Чечено-Ингушской Республикой или, после её разделения в 1992 г., с Республикой Ингушетия. В Северной Осетии этот закон и по сей день подвергается резкой критике.
Вполне последовательно в Конституции Республики Ингушетия 1994 г. и до сих пор имеется статья 11 (естественно, постоянно резко оспариваемая Северной Осетией), которая требует «возвращения политическими средствами незаконно отторгнутой у Ингушетии территории», т. е. Пригородного района. Правда, ничто не свидетельствует о намерении Северной Осетии в обозримом будущем добровольно передать Пригородный район или о том, что Москва могла бы в данной ситуации сказать своё «решающее слово». Но тем самым, с точки зрения ингушей, последствия депортации 1944 г. «цементируются» в политическом, административном и демографическом отношении.
Ни в Советском Союзе, ни в постсоветской России никто не предстал перед судом за участие в планировании и осуществлении сталинских депортаций с Северного Кавказа. Даже в Чечне и Ингушетии воспоминания поддерживаются сегодня «в экономном режиме» и, к тому же, исторический дискурс оказывается там гораздо менее интенсивным, чем ожидалось.
Характерно, например, что история депортации, написанная историком Марьям Яндиевой, вышла тиражом только в 400 экземпляров, причём не в России, а в Грузии. В обзоре истории Чечни на информационном сайте Рамзана Кадырова, наместника Путина в Чечне, тема депортации 1944 г. рассматривается в целых двух лаконичных предложениях.
И тем не менее, Европарламент в 2004 г. признал депортацию актом геноцида.
Но в сегодняшней неофициальной «иерархии лояльности» Кремля, охватывающей северокавказские народы, чеченцы и ингуши, как уже во времена Сталина, занимают последние места, а осетины – первое.
Перевод Валерия Бруна
