Учебники истории Украины конца 2000 — начала 2010-х гг. Опыт анализа
История в том виде, как её рассказывают детям, да и взрослым, позволяет одновременно узнать и то, что общество думает о себе, и то, как изменяется его положение с течением времени.
Марк Ферро
Одним из важнейших средств воспитания у детей чувства принадлежности к нации, формирования определённой позиции по отношению к прошлому страны, а с тем и к настоящему, являются курсы истории государства – как в школе, так и в высших учебных заведениях.
В этой статье автор ставит перед собой задачу изучить концепцию истории, которую представляют современные украинские учебники: едина ли она или концепций несколько, цельна или противоречива; какой предстаёт украинская история в глазах учащегося, как расставлены идеологические акценты, как отобраны сюжеты?
Я проанализировала некоторые изданные в последние годы учебники истории Украины для средней и высшей школы, методические и наглядные пособия для преподавателей и учащихся, а также один школьный учебник всемирной истории.
Курс истории в средних школах Украины рассчитан на семь лет – с 5 по 11 класс. Курс украинской истории идёт параллельно курсу мировой истории. Для того чтобы сузить область исследований, я выбрала определённый период в истории страны: 1939–1945 гг. (Вторая мировая война). Этот период изучается в курсе «История Украины» за 11 класс (курс охватывает время с 1939 г. и вплоть до современности, 2010–2011 гг.) и в курсе «Всемирная история» за 11 класс (в сжатом варианте). Все учебники и пособия, с которыми я работала, изданы на украинском языке, перевод приведённых цитат мой.
Этот отрезок времени и наполнившие его катаклизмы являются очень важными для формирования у подростков и юношества системы ценностей в сфере национального самосознания, конструирования личного исторического нарратива. Украинская нация, только в 1939 г.объединённая в результате присоединения Западной Украины к СССР, была вновь расколота Великой Отечественной войной (о спорах вокруг этого термина в учебниках – ниже). Антисоветские выступления на западных землях окончательно удалось подавить лишь в 1950-е гг., но, благодаря мощной объединительной государственной политике и пропаганде, в СССР к 1980-м гг. (автор статьи в эти годы оканчивала среднюю школу в Центральной Украине) проблема коллаборационизма была практически забыта и в учебниках не упоминалась – кроме полицаев и прочих «мелких» предателей. Украинский народ «весь как один», по версии официальной историографии, воевал с Германией, а слово «бандеровец» для позднесоветских детей имело негативное значение типа «разбойника», наряду с «махновцем» и «петлюровцем», ведь о том, кто такой Степан Бандера, школьники практически не знали (допускаю, что в Западной Украине в эти годы картина была несколько другой, и историческое знание там передавалось по другим каналам, например, семейным).
Присоединение Западной Украины, борьба с националистическим подпольем, советизация прошли с применением массовых репрессий, тысячи украинцев пострадали, были казнены, получили тюремные сроки, были высланы в отдалённые районы СССР – о чём долгие годы украинские советские учебники, естественно, не упоминали.
Все эти замолчанные проблемы вскрылись с новой силой после того, как независимая Украина начала создавать свою новую идентичность и по-новому переосмысливать собственную историю. Учебники 1990-х гг., как известно, внезапно и решительно отмежевались от всего русско-советского, создавая практически новую схему истории Украины, в которой страна была не вместе с кем-то, а одна против всех врагов (замечательный анализ учебников первого постсоветского десятилетия провёл историк Андрей Портнов).
Удалось ли за двадцать лет сделать эту концепцию непротиворечивой, стала ли новая история Украины легитимной для всей нации? Отнюдь. На сегодняшний день в стране отсутствует единая система исторических ценностей, консенсус, выработанный по отношению к прошлому, прежде всего, к истории XX века. Этому в большой мере способствуют резкие смены курса в исторической политике, происходящие по воле глав государств. Не буду здесь рассматривать подробно этот процесс, упомяну лишь о переломном событии, всколыхнувшем страну. Президент Виктор Ющенко присвоил звание Героя Украины Степану Бандере, при президенте Викторе Януковиче суд этот указ отменил. Оба действия сопровождала грандиозная общественная дискуссия, вышедшая даже за пределы страны. Последствия официального признания заслуг Бандеры, его идеологии и практики, ощущаются и сегодня. И это лишь один, может быть самый яркий пример экспериментов над народной памятью в Украине.
Вместо исторического консенсуса существует «политика баланса» – нет общего для большинства граждан взгляда на историю страны, зато можно отдавать дань истории своего региона (скажем, ставить памятники воинам ОУН-УПА на западе Украины) при поддержке или хотя бы непротиводействии местных властей. Притом эти «региональные истории» могут находиться в конфронтации. Весной 2012 г. с разницей в несколько дней в Украине прошли два идеологически взаимоисключающих мероприятия: 28 апреля во Львове провели санкционированный властями города парад вышиванок, приуроченный к годовщине создании дивизии СС «Галичина», 9 мая в Киеве отпраздновали День Победы с соблюдением вполне традиционных ритуалов: были и поздравления ветеранов Красной армии, и концерт песен военных лет, и парад бронетехники.
«Политика баланса» не приводит к затуханию споров в обществе, «исторический» консенсус даже и не близок, напротив, противостояние идеологий всё возрастает, хотя нужно сказать, что пик официального, на государственном уровне, прославления и ОУН, и УПА, и Бандеры с Шухевичем лично, и проч., пришёлся на время президентства Виктора Ющенко (2005–2010). После прихода к власти Виктора Януковича, вынужденного «дружить» с Россией и оглядываться на «общую» историю, государственный курс дал крен в сторону «толерантности» в сфере истории XX века. Одно из последних громких событий – законопроект депутата от правящей партии, по которому предлагается ввести уголовную ответственность за героизацию ОУН-УПА. Но – механизмы запущены, ни историки-«украиноцентристы», ни определённые силы в Западной Украине, где проживают ветераны УПА, «Галичины» и т. д. (кое-где официально приравненные к ветеранам Красной армии), теперь уже не могут отказаться от своей точки зрения на историю. Наконец, на парламентских выборах в октябре 2012 г. Всеукраинское объединение «Свобода» с откровенно националистической программой получило более 10% голосов избирателей и стало напористо действующей политической силой.
Из последних попыток сделать единой историю Украины вспомним так называемые «учебники Табачника». При создании этих учебников было заявлено, что школьники получат непротиворечивую версию истории, избавленную от постсоветских «фальсификаций». Планировалось, что учебники выйдут к 2011–2012 учебному году, а подготовка их началась по инициативе Министерства образования и науки, молодёжи и спорта Украины, которое возглавляет Дмитрий Табачник. Ещё в 2010 г. министр так объяснил необходимость создания новых пособий:
С моей точки зрения, в первую очередь учебник должен быть исторически корректен – трактовка отечественной и мировой истории не может меняться со сменой президента или министра образования, не может и не должна зависеть от личных вкусов, комплексов и фобий любого должностного лица. Поэтому учебник должен наполняться фактами неоспоримыми (если, конечно, руководствоваться позициями цивилизованного европейца, а не представителя «маленького, но гордого» затерянного в горах племени).
Дмитрий Табачник пояснил, что в учебнике нужно найти баланс между изложением голых фактов и идеологизацией, которой уже достаточно увлекались «как в советские, так и в оранжевые времена». «Правильный» учебник должен быть настолько внятным, так чётко разъяснять интересы воюющих сторон и всю географию войны, чтоб у школьников не было проблем с «идентификацией Сталина и Бандеры с Шухевичем». Сталину, конечно, нельзя ставить памятники как виновнику смерти множества невинных людей, но, уверен Табачник,
… мы не можем отрицать роль Сталина как Верховного Главнокомандующего, победившей армии и лидера страны, вынесшей основную тяжесть войны, в достижении Великой Победы. А Бандера и Шухевич останутся в истории как националисты и организаторы массовых убийств, но при этом они еще и будут навечно запятнаны коллаборационизмом.
Этот взгляд на преподавание истории вызвал бурю негодования у приверженцев «украиноцентричной» концепции, споры шли весь 2011-й, тем более что министерство отказалось предоставить общественности для обсуждения тексты учебников до их выпуска. Первые рецензии на два новых учебника (Е. Пометун и А. Струкевича) появились лишь в конце августа 2011 г. В интервью изданию «Сегодня» автор одного из учебников Елена Пометун (работала в соавторстве с Нестором Гупаном) пояснила, что в книгу возвращён термин «Великая Отечественная война» как «дань уважения к пожилым людям, для которых война всегда была только Отечественной», а о «прислужниках нацистов» – украинских коллаборационистах – пришлось говорить «обтекаемо»:
Что касается коллаборационистов из националистов, то прямо прислужниками их в учебнике не называем, а констатируем факты. Говорится, что были разные проявления коллаборационизма – полицаи, сотрудники управ, журналисты, «осуществлялись попытки услужить новой власти и со стороны лидеров украинского националистического движения» (оборот этот ввела, кстати, литературный редактор).
Итак, примемся за анализ учебников и пособий с целью выяснить, чему и как учат украинских школьников.
Список учебных и методических пособий, проанализированных в данной работе:
1. Турченко Ф. Г. История Украины: 11 кл. : учеб. для общеобразоват. учеб. завед. : профильный уровень / Ф. Г. Турченко. – К. : Генеза , 2011. Рекомендован Министерством образования и науки, молодёжи и спорта Украины (далее – Турченко).
2. Струкевич А. К., Романюк И. М., Дровозюк С. И. История Украины : Учеб. для 11 кл. общеобразоват. учеб. завед. (уровень стандарта, академический уровень). – К. : Грамота , 2011. Рекомендован Министерством образования и науки, молодёжи и спорта Украины (далее – Струкевич). 
3. Король В. Е. История Украины : учеб. пособ / В. Ю. Король. – 2-е изд., доп. – К. : ВЦ «Академия», 2008. Рекомендовано Министерством образования и науки, молодёжи и спорта Украины как учебное пособие для студентов высших учебных заведений (далее – Король).
4. Арнаутова Л. А. История Украины. 11 класс : разработки уроков . – Х. : Ранок , 2011. Пособие издано в серии «Профильная школа» в соответствии с программой для 11-летней школы, утверждённой Министерством образования и науки, молодёжи и спорта Украины (далее – Арнаутова).
5. Губарев В. К. История Украины : конспект лекций для студентов и преподавателей . – Донецк : ТОВ ВФК «БАО» , 2008 (далее – Губарев).
6. Щупак И. Я. Всемирная история : новейший период : (1939–2011 гг.) : учеб. для 11 кл. общеобразоват. учеб. завед. – Запорожье : Премьер, 2011. Рекомендован Министерством образования и науки, молодёжи и спорта Украины. Издан за счёт государственных средств. К продаже запрещён (далее – Щупак).
7. Пометун Е. И., Гупан Н. Н. История Украины : учеб. для 11 кл. общеобразоват. учеб. завед. (уровень стандарта, академический уровень) . – К. : Освiта , 2011. Рекомендован Министерством образования и науки Украины для общеобразовательных учебных заведений (далее – Пометун).
8. Атлас по истории Украины (1939–2005 гг.) : 11 класс . – К. : Институт передовых технологий , 2009. Рекомендовано Министерством образования и науки, молодёжи и спорта Украины (далее – Атлас).
Исследование построено на анализе информации, сообщаемой в данных учебниках и методической литературе по нескольким ключевым темам:
- Советско-германский Пакт о ненападении.
- Катынь.
- Присоединение Западной Украины. Репрессии
- Термин «Великая Отечественная война». Начало войны
- Коллаборационизм и сопротивление на территории Украины
- Холокост
1. Советско-германский Пакт о ненападении
Подписанию Пакта Молотова-Риббентропа уделяют достаточно внимания все наши источники, разнится лишь объём информации и (слегка) идеологическая окраска события. В целом авторы поддерживают либеральную версию геополитической «игры» двух одинаково беспринципных диктаторов: Сталина и Гитлера, начало которой было положено сразу после обретения Украиной независимости в переводных книгах по истории Украины, написанных авторами диаспоры. Все учебники, за исключением принадлежащего перу И. Щупака, мало обращают внимание на роль других держав в военном конфликте; о роли же Японии не говорит никто.
Учебник Струкевича-Романюка-Дровозюка подчёркивает гипертрофированное значение Украины для общеевропейского равновесия:
Политические аналитики ведущих стран западной демократии (Великобритания, Франция, США) признавали, что независимая и демократическая Украина необходима для экономического прогресса Европы и обеспечения мирного сосуществования всех государств (Струкевич, 10).
В учебнике тех же авторов планам Гитлера по захвату Украины и создания из нее житницы для Рейха и плацдарма для дальнейшего наступления противопоставлены симметричные планы СССР относительно Западной Украины.
Советское руководство не отказывалось от воплощения идеи Ленина – Троцкого про осуществление мировой пролетарской революции. Последовательно готовясь к ней, И. Сталин планировал создать новые стратегические плацдармы для наступления на Европу. Ими стали Западная Украина, Западная Белоруссия и Балтийские страны. Особенно удобное стратегическое положение имела Украина. Владение ею обеспечивало эффективность наступления на всех европейских направлениях… (Струкевич, 9).
Турченко в разделе «Вступление» обещает, кажется, взвешенный подход к анализу международной обстановки в Европе конца 1930-х гг. и предпосылок сближения Германии и России. Он пишет:
Вторая мировая война 1939–1945 гг. была следствием обострения международных противоречий, взаимного противоборства трёх больших политических, а также военных и идеологических сил, которые желали контроля над миром: немецкого национал-социализма с его союзниками; либеральной демократии Запада (Великобритания, Франция, США и их союзники); советского коммунизма (Турченко, 3).
Однако далее роль «либеральной демократии Запада» как важнейшего актанта предвоенной политики не анализируется, сообщается лишь, что «англо-франко-советские переговоры не дали позитивных последствий», зато советское руководство «после многих лет антифашистской пропаганды внезапно в конце августа 1939 г. неожиданно пошло на сближение с Германией» (Турченко, 12). Автор учебника подчёркивает:
Тайное соглашение между Германией и Советским Союзом свидетельствовало про имперскую суть обеих держав, циничное игнорирование их руководством общепринятых в цивилизованном мире принципов международных отношений (Турченко, 12).
В учебнике для вузов В. Короля подробно описан процесс торга между Сталиным и Риббентропом о разделе Восточной Европы:
Владимир Павлов (переводчик Сталина) вспоминал, что Сталин прямо начал разговор с Риббентропом с указания линии раздела сфер влияния. <…>
Сталин не согласился и стал требовать для СССР незамерзающие латвийские порты Либаву (Лиепая) и Виндаву (Вентспилс) (Король, 354).
Методическое пособие Арнаутовой на стр. 13 предлагает для понимания позиции Сталина в отношении пакта и войны в Европе поработать с документом – фрагментами беседы Сталина с руководством Коминтерна 7 сентября 1939 года. Даются выдержки из дневника записавшего эту беседу Георгия Димитрова (без указания авторства) с неоправданными купюрами, искажающими смысл слов.
В учебнике Струкевича-Романюка-Дровозюка помимо прочих сталинских резонов при подписании договора с Германией приводится надежда на «экспорт» коммунизма в Европу:
…разжигание Гитлером военной напряженности и империалистическая война между крепкой Германией и сравнительно слабыми Францией и Великобританией, захват нацистами Европы создавало для «отца всех народов» возможность «экспортировать» в Европу коммунистический режим в ходе освобождения ее от «коричневой чумы» (Струкевич, 10–11).
К параграфу о пакте Молотова-Риббентропа в вышеназванном учебнике подверстан раздел «Исторический факт»: напоминается о поставках СССР в Германию вплоть до 22 июня 1941 года стратегического сырья и продовольствия. Наконец, приводятся слова писателя-антифашиста Генриха Манна, сказанные по поводу подписания Германией и СССР «Договора о дружбе и границе»:
«Сталин – это тот же Гитлер. Они нашли друг друга, чтобы выступить против цивилизованного мира» (Струкевич, 12).
Наиболее взвешенно, пожалуй, рассуждает В. Губарев, сообщая, что пакт, кроме прочего,
…обеспечивал СССР большую безопасность за счет ограничения продвижения немецких войск на восток и отказа Гитлера от использования Прибалтийских государств в антисоветских целях (Губарев, 231).
Учебник И. Щупака в разделе «Вопросы и задания», посвященном данному периоду (пункт «Для обсуждения в группе»), апеллирует к неназванным авторитетам:
Многие историки, международные организации считают, что сговор сталинского руководства и лидеров нацистской Германии много в чём определил развязывание Второй мировой войны. Разделяете ли Вы такую точку зрения? (Щупак, 21).
Учебник Пометун-Гупана сообщает без обиняков:
Фактически А. Гитлер и И. Сталин, дав согласие на подписание «пакта Молотова-Риббентропа»…, по которому разделялась Польша, инициировали Вторую мировую войну. Советско-немецкий договор был ориентирован не на укрепление гарантий мира в Европе, а на удовлетворение геополитических интересов двух тоталитарных государств (Пометун, 7).
Методическое пособие Арнаутовой предлагает учителю рассказать о договорах, подписанных Германии и СССР, в следующих выражениях:
[Договоры] убедительно доказывают существование общего сговора гитлеровского и сталинского руководства двух тоталитарных государств против демократических стран и миролюбивых сил мира. Сталин и Гитлер одинаково виновны в развязывании Второй мировой войны. Эти договоры фактически ставят на одну доску политику сталинского руководства и деятелей Третьего рейха… (Арнаутова, 19).
2. Катынь
На «Катынской трагедии» (в широком смысле – трагической судьбе польских военнопленных) одни авторы делают громкий акцент, другие обходятся общими фразами, есть и такие, которые пожелали этот вопрос обойти вниманием.
Турченко рассказывает о расстрелах польских военнопленных в четырёх строках, определяя количество расстрелянных в Катынском лесу, а также «ещё раньше под Харьковом и в других местах» в 15 тыс. (Турченко, 14).
Напротив, очень подробен Король:
Много лет был окружён тайной расстрел 21 857 офицеров польской армии, которые сдались в плен Красной Армии. Сейчас установлено, что 3 897 человек убито под Катынью, 6 295 – в Калининской (Тверской) области, 4 403 – неподалёку от Харькова. Место захоронения ещё 7 262 расстрелянных польских офицеров до сих пор неизвестно (Король, 358).
Далее он приводит свидетельство А. Брагиной, известное ещё с начала 1990-х гг., когда шёл активный поиск захоронений поляков под Томском, о том, как однажды в довоенный год она с мужем стала свидетельницей ночной разгрузки вагона с голыми, мёрзлыми телами, которые тут же и захоронили. Ещё одно доказательство родом из 1990-х – свидетельство бывшего оперуполномоченного городского отдела НКВД Томска А. Рыжего о том, что в 1943-м было отдано распоряжение уничтожить захоронение. Современное состояние «томского» вопроса не освещено.
Щупак говорит о более чем 20 тыс. расстрелянных офицеров, так объясняя причины трагедии:
Офицеры в Польше были важной частью интеллигенции, носителями национальной идеи и либеральных ценностей и, конечно, представляли угрозу для сталинского режима (Щупак, 15).
Тут же подвёрстан блок «Свидетельствуют документы» с выдержками из «покаянного» заявления Государственной думы Российской Федерации от 26.11.2010 г. «О Катынской трагедии и её жертвах».
Общее количество польских пленных у Арнаутовой – 452 500 человек, у Пометун-Гупана – «более 304 тыс.» (обнаруженных среди них этнических украинцев распустили по домам, а поляков отправили в специально созданные лагеря; их дальнейшая судьба не уточняется).
В учебнике Струкевича-Романюка-Дровозюка ни слова нет ни о судьбах польских офицеров вообще, ни о Катыни в частности.
3. Присоединение Западной Украины. Репрессии
Практически все авторы подробно рассматривают непосредственно касающиеся Украины события 1939 – первой половины 1941 г., то есть присоединение Западной Украины и её советизацию, осуществлявшуюся с широким применением репрессий. Все отмечают, с одной стороны, положительное значение присоединения для веками разделённой нации, а с другой – разочарование жителей, сначала обнадёженных деполонизацией, обещанием передела собственности (о том, что собственность принадлежала не только полякам, но и евреям, говорится в учебнике Пометун-Гупана, у Короля, у Турченко), открытием школ и больниц, индустриализацией, а затем массово пострадавших от советизации, коллективизации, ущемления прав и свобод, репрессий. Удивительно лаконичен в описании методов установления советской власти лишь учебник И. Я. Щупака.
В оценке масштабов такого проявления репрессивной политики СССР, как депортация из Западной Украины, авторы учебников расходятся. Наибольшую цифру – почти 1,2 млн человек (в том числе почти 500 тыс. украинцев), и это только за 1939–1940 гг., – называет Король на стр. 358. Далее он пишет:
После начала Второй мировой войны до сентября 1941 года в тыловые районы СССР было выслано свыше 389 тыс. поляков, которые находились там, в основном, в лагерях и тюрьмах. Для 250 тыс. польских военнопленных было создано 146 концлагерей, в которых погибло 105 тыс. человек, без учёта расстрелянных польских офицеров (Король, 358-359).
В атласе по истории Украины также указано количество депортированного «западноукраинского населения» – 1,2 млн человек (Атлас, 2).
Турченко сообщает:
… в Западной Украине в 1939–1941 гг. было депортировано 800 тыс. человек, или приблизительно 10% населения. Каждого десятого жителя… (Турченко, 18).
Струкевич, Романюк и Дровозюк пишут:
По данным советских архивов, в течение предвоенного времени в Западной Украине было репрессировано 463,1 тыс. человек, в том числе почти 431 тыс. человек было депортировано в восточные районы Советского Союза (Струкевич, 15).
Что касается определения «каждый десятый», эти авторы уточняют в подвёрстанном разделе «По мнению учёного»:
Учёные считают, что жертвой репрессий (депортаций, конфискаций, тюремных заключений, расстрелов) в сентябре 1939 г. – июне 1941 г. стал почти каждый десятый житель Западной Украины (там же).
Подчеркнём, речь идёт о пропорциональном соотношении жертв всех видов репрессий, а не только депортаций, как у Турченко (о количестве и этническом составе репрессированных – интервью с историком Александром Гурьяновым, председателем Польской комиссии общества «Мемориал»). Пометун и Гупан, не решаясь, видимо, оперировать цифрами, просто пишут о 10% населения, депортированных в 1939–1940 гг. Губарев также неконкретен – он пишет о депортации 318 тыс. семей, не уточняя количество человек. Наконец, странную цифру в 90 тыс. «социально опасных элементов», депортированных в 1940–1941 гг., даёт Арнаутова.
Примечательный вывод из ситуации, сложившейся в Западной Украине, делает Турченко:
… принесённый на штыках Красной Армии репрессивный режим окончательно убедил западноукраинское население в том, что его будущее не в интеграции в Советский Союз, а в создании независимого соборного украинского государства (Турченко, 18).
4. Термин «Великая Отечественная война». Начало войны
В 2010 г., когда разворачивалась интрига вокруг «учебников Табачника», в СМИ муссировалась информация о том, что «в украинские учебники возвращается термин „Великая Отечественная война”». Впрочем, на практике это скорее был рекламный лозунг, отголосок терминологических баталий прошлых лет – из многих учебников название войны не исчезало. В тех книгах, которые анализируются нами, он присутствует. Исключения: учебник Короля, где употребляется термин «немецко-советская война».
В учебнике Щупака стр. 23 и 24 отведены осуждению действий правительства СССР, приведших в военной катастрофе 1941 года: репрессии, уничтожившие комсостав, способствовавшие, вкупе с коллективизацией, нарастанию антисоветских настроений; неготовность воевать на своей территории, а наоборот, стремление первыми напасть на Германию: «Некоторые исследователи обращают внимание на то, что СССР готовился к наступательной, агрессивной войне» (на эти же планы определённо намекает Струкевич, сообщая на стр. 20 о найденном «современными историками» черновике окончательного варианта стратегического плана развёртывания вооружённых сил СССР для войны с Германией), карательные меры против массово сдающихся в плен красноармейцев: выдержка из приказа № 270 от 16.08.1941 г. о расстреле на месте дезертиров и лишении госпомощи семей тех, кто сдался в плен (самые зловещие цитаты из этого приказа и приказа № 227 от 28.07.1942 г. «Ни шагу назад!» приводят все авторы), а также цитата из труда В. Гриневича, утверждающего, что «в значительной степени армейские части удавалось удерживать на передовой только с помощью войск НКВД». Наконец, исследовав ошибки руководства и драконовские методы их исправления, Щупак приходит к выводу, что война всё-таки была справедливой:
Она стала Великой Отечественной войной, войной против захватчиков, за свободу Родины для большинства граждан Советского Союза, которые проявили стойкость, мужество и героизм (Щупак, 24).
Рядом с этим высказыванием находится рубрика «Слово историка» с красноречивой цитатой из работы Я. Грицака «Жизнь, смерть, и другие неприятности»:
Достаточно посмотреть на карту, чтобы понять: это не была наша война, это была война за контроль над нами. Или, точнее, над нашими предками, которые имели «счастье» оказаться между Берлином и Москвой. Достаточно посмотреть на статистику потерь, чтобы убедиться: больше всего от войны пострадали не немцы или русские, а белорусы, местные евреи, крымские татары, поляки и украинцы (Щупак, там же).
Рассказывая о первых днях войны и возникновении в советском дискурсе термина «Великая Отечественная война» Турченко впадает в пафос:
3 июля, когда масштабы катастрофы на фронтах стали чётко проявляться, по радио выступил И. Сталин. Этого выступления ждали. Ждали правду. И когда услышали непривычные первые слова: «Товарищи! Граждане! Братья и сёстры…» – подумали, что так и будет. Но Сталин согласно традициям советской пропаганды сфальсифицировал события на фронте… (Турченко, 25).
В учебнике Пометун-Гупана также поясняется, что термин «Отечественная война» ввёл Сталин в речи от 3 июля. Сами авторы повсеместно используют его.
В учебнике Струкевича термин «Великая Отечественная война» вводится в начале параграфа 2, посвящённого нападению Германии на СССР. Его значение пока никак не раскрывается, но ученикам предлагается подумать, какую войну в истории украинского народа можно назвать отечественной. Обоснование этого понятия появляется только в разделе 3 параграфа 6 «Завершение Великой Отечественной войны». Оно звучит так:
Такое название войны между нацистской Германией и СССР дал не народ, а начальник Главного политического управления РККА армейский комиссар I ранга Л. Мехлис, а повторил его в газете «Правда» партийный деятель и воинствующий атеист Е. Ярославский. Затем, 3 июля 1941 г., формулировку «отечественная война советского народа» употребил в радиообращении И. Сталин, чтобы подчеркнуть, что в ней чувством патриотизма к советской отчизне были пронизаны все без исключения граждане СССР. Однако проанализированные историками процессы и явления, которые происходили накануне, во время и после окончания войны, свидетельствуют, что представители многих народов, в частности крымские татары, чеченцы, прибалтийцы, западные украинцы не отождествляли собственные национальные интересы с СССР. Вместе с тем идея всенародной войны была воспринята украинцами Надднепровской Украины. Большинство из них идентифицировало себя с Украиной как участницей войны против нацизма и с радостью встретило известие про подписание представителями немецкого командования Акта капитуляции 8 мая 1945 г. <…> Несмотря на идеологические лозунги, мы можем с уверенностью сказать, что украинский народ боролся за своё существование как нации, за сохранение Украины как своей Родины (Струкевич, 62–63).
Отмечу, что во всех учебниках причины тяжелых потерь СССР в первые месяцы войны рассмотрены очень подробно. Красной нитью через повествование проходит тема жестокости верховного командования, некомпетентности кадров (лучших уничтожили в годы репрессий), отказ от признания ценности человеческой жизни, презрения к тем, кто сдавался в пленным, равнодушия к тем, кто оставался на оккупированных землях и т. д. Ужасы войны авторы описывают широкими мазками. Увы, иногда не обращая внимания на ошибки. Так, у Турченко на стр. 23 сказано, что в ноябре (а не к ноябрю!) 1941 г. в нацистском плену оказалось 3,6 млн солдат и офицеров Красной армии, тогда как большинство источников, и немецких, и российских, сообщают, что к концу 1941 г. в плен было взято около 3,4 млн, некоторая часть к тому же была отпущена. Струкевич пишет о 3,9 млн пленных, содержащихся в концлагерях на территории Украины «на начальном этапе войны» (стр. 34). А вот Губарев приводит совсем другое (и удивительное) число потерь, которое он явно почерпнул из широко известных расчетов Г. Ф. Кривошеева (современные исследователи предлагают увеличить эти данные как минимум вдвое):
С июня по декабрь 1941 г. Красная армия и Военно-морской флот потеряли убитыми, умершими от ран, пленными и пропавшими без вести 3 млн 138 тыс. человек (Губарев, 240).
5. Коллаборационизм и сопротивление на территории Украины
Болезненный вопрос – коллаборационизм – для Украины сегодня является открытым. Если бытовой коллаборационизм населения (как и в России) можно оправдать жестокими реалиями войны, в которых приходилось выживать, то тема коллаборационизма военного может считаться краеугольным камнем для идеологии, внутренней и даже внешней политики страны. Этот вопрос раскалывает нацию и ссорит политиков, а попытки его непристрастного изучения проваливаются. Учебники – тому доказательство. «Табачниковские» авторы Пометун и Струкевич призваны были, как мы помним, сказать «правду» о войне, но у Пометун раздел этот превратился в невнятицу, а у Струкевича – в апологетику национализма.
Щупак разделяет коллаборационизм на подвиды: военный, политический или административный, бытовой, культурный (духовный), экономический (стр. 35-36). Он включает украинский коллаборационизм в общеевропейский контекст, сообщая, что это явление было распространено повсеместно по тем или иным причинам; к тому же на территории СССР действовал сталинский тоталитарный режим, заставивший многих радоваться приходу немцев, союзников в борьбе с большевизмом. Автор пишет, что на стороне вермахта сражалось примерно 1,2 млн представителей народов СССР, из них, по данным историка К. Александрова, 400 тыс. русских, 250 тыс. украинцев и т. д.
Как и Щупак, Пометун с Гупаном выделяют несколько видов коллаборационизма и называют число и национальную принадлежность коллаборационистов на оккупированных территориях СССР, значительно увеличивая долю русских:
… распространились военный, административный, бытовой и политический коллаборационизм, который проявили от 1,5 до 2 млн человек. Из них 250–300 тыс. было украинцев, остальные – в большинстве – русские (Пометун, 25).
Турченко в рассказе о коллаборационизме достаточно невнятен, в общих чертах наследуя советскую риторику – приспешниками немцев стала «определённая часть» антисоветски настроенных людей (стр. 32). Он также пишет о вынужденных коллаборационистах, поставленных перед выбором: сотрудничество с врагом или смерть. Ни одной цифры в данном разделе не приведено.
Ещё меньше, чем Турченко, о коллаборационизме пишет Король – он не называет ни причин, ни масштаба этого явления (стр. 375), сообщая лишь, что под командованием генерала Шеера, начальника охранной полиции и жандармерии Киевской и Полтавской областей находилось по Киеву и области более 6 000 человек.
Одна из причин коллаборационизма по версии Струкевича-Романюка-Дровозюка – дезориентация населения политикой сотрудничества СССР с нацистской Германией в течение первых двух лет Второй мировой войны. Число граждан СССР, вступивших в вооружённые формирования Германии в 1941 г. (учебник даёт его со ссылкой на нацистские источники и российских историков) – почти 1,2 млн, из них русских более 300 тыс., украинцев – 250 тыс.
Как мы видим, число русских коллаборационистов колеблется, а по поводу украинских авторы почти единодушны. Наименьшее число украинских пособников немцев называет на стр. 44 Арнаутова – 220 тыс. по данным на 1944 г.
Теме военного коллаборационизма, а именно действиям как регулярных вооружённых формирований (например, дивизия «Галичина»), так и нерегулярных – партизан ОУН-УПА, учебники отводят специальные разделы о сопротивлении на территории Украины. Причём включается в это понятие как собственно украинское сопротивление, так и деятельность советских партизан и подпольщиков. Исключением является учебник Щупака, который, рассказывая о коллаборационизме, вообще не упоминает ОУН-УПА, «Галичину» и проч.
Учебник Пометун-Гупана первой целью, единой для советского и украинского националистического сопротивления, называет освобождение Украины от немецких захватчиков и их союзников. Между тем, вопрос об активном сопротивлении членов ОУН-УПА непосредственно регулярным соединениям немецких сил остается открытым, многие исследователи отмечают, что борьба велась спорадически, скорее имела место политика выжидания – нацисты и Советы должны были истощить друг друга, освобождая место украинскому государству. Параграф 3 темы 5, описывающий действия ОУН в 1941–1942 гг., полон сочувствия к украинским националистам: они не только пользовались поддержкой населения, но и много страдали: так, Степан Бандера и его соратники отправлены немцами в концлагерь, братья Бандеры погибли в Освенциме, сотни рядовые членов ОУН арестованы… В 1943 г., пишут авторы в параграфе 3 темы 6, в деятельности ОУН-УПА наступает коренной перелом: не только происходят бои с немецкими отрядами, но даже предпринимается попытка найти общий язык с советскими партизанами. Впрочем, уже в 1944 г. УПА принимает от немцев оружие для борьбы с советской властью (стр. 50). Но при этом отряды УПА продолжают бороться с нацистами – в августе один из них разоружил аж 180 немцев! В целом же сумбурный рассказ о деятельности украинских националистов в период оккупации Украины – неубедительная попытка той самой «обтекаемости», о которой в интервью говорила Елена Пометун. Из этого текста невозможно понять, чем же всё-таки занимались националисты, с кем и, главное, какими методами они боролись, и почему вокруг этой темы сегодня разгораются столь жаркие дискуссии. Отмечу также полное отсутствие упоминаний об уничтожении националистами евреев и расплывчатость информации о борьбе с поляками (никаких данных о количестве жертв). Несколько фраз о кровавых методах деятельности украинских повстанцев относятся уже к периоду борьбы между ними и отрядами НКВД в 1944–1945 гг., здесь, впрочем, «красные» методы не менее жестоки (стр. 55).
Обратимся теперь ко второму «учебнику Табачника», написанному Струкевичем с коллегами. Здесь также сказано об активном разворачивании движения Сопротивления силами коммунистического и оуновского подполья. Авторы признают, что изначально украинские национальные организации сотрудничали с немцами, но очень скоро «гитлеровцы развеяли их иллюзии» (стр. 41). В начале раздела «Советский партизанское партизанское и подпольное движение» абсолютно уничижительно описывается деятельность (точнее, бездеятельность) советских групп до середины 1942 г. – их члены, дескать, могли бороться только против выдуманных «врагов народа», к тому же подготовка их была плохой, не хватало специалистов. О том, что значительная часть этих отрядов была уничтожена немцами или слилась с действующей армией, а не просто самораспустилась или убежала в тыл, не сказано (стр. 43). Отмечу, что отзываясь в целом положительно о действиях советских партизан в 1942–1944 гг., Струкевич не пишет о подпольщиках – скажем, о «Молодой гвардии» нет ни слова. Зато о ней и о коммунистической организации «Народная гвардия» в Западной Украине пишет Пометун (стр. 38).
Струкевич-Романюк-Дровозюк последовательно раскрывают мысль о том, что ОУН и УПА выступали за свободу и независимость Украины. Они подробно рассказывают о том, как Бандера и соратники провозгласили Украинское государство в 1941 г., как нацисты отвергли посягательства украинцев на самостоятельность, подавив национальное движение, как пострадали от репрессий члены ОУН (стр. 46). Тем не менее, на северо-западе Украины установилось относительное равновесие между немцами и украинцами, которое было нарушено… советскими партизанами, «набегавшими» из Белоруссии. Они нападали на немцев и провоцировали их на карательные действия против местных жителей. Такое отношение немцев к мирному населению и послужило причиной начала борьбы против них со стороны бандеровского крыла ОУН. Одним словом, по версии авторов учебника, партизаны разбудили дотоле мирных оуновцев.
В концепции авторов руководство ОУН-УПА выступает мудрыми борцами за свободу родины, пекущимися о нуждах народа.
Общаясь с представителями разных слоёв и регионов Украины, украинские националисты проникались их потребностями, представлениями, взглядами. В ходе разворачивания повстанческого движения в ряды УПА вливались бывшие офицеры и солдаты советской армии, жители Восточной Украины, представители разных национальностей. Проникаясь вопросами национального содержания и государственности, они не меньше заботились о решении проблем общедемократического и социального характера (Струкевич, 49).
Правда, живописуя столь широкую картину демократии, авторы забывают упомянуть о том, что представителей определённых народов, а именно евреев (о поляках упоминают вскользь в связи с ситуацией на Волыни), члены ОУН-УПА уничтожали жесточайшим образом. Так же они поступали с советскими командирами и солдатами, бежавшими из концлагерей. Зато на стр. 50 сказано, что в 1943 г. в структуре УПА появились еврейские отряды (а также армянские, татарские и даже голландские!). Авторы учебника много сказали о вооружённой борьбе украинских националистов с немцами, немного о противостоянии с поляками, почти ничего о выступлениях против советских партизан и совершенно не передали жестокий характер отношения националистов к неугодным представителям населения. По их версии, членов ОУН и позже УПА заботила только независимость Украины, и они за это пострадали.
В учебнике Турченко о провале советской партизанской и подпольной деятельности в 1941–1942 гг. написано взвешенно, с указанием объективных причин. Не забыто и об отщепенцах – на стр. 35 сообщается, что в Сталинской области 377 коммунистов поступили на службу к немцам, а всего (подчёркнуто) по Украине за годы оккупации уничтожили партбилеты и зарегистрировались в гестапо почти 68 тыс. коммунистов. Провал советского подполья на начальном этапе войны, по мнению автора, свидетельствовал об отсутствии поддержки его населением. Турченко также не упоминает о «Молодой гвардии», предпочитая рассказать о молодёжном подполье на примере другой организации – «Партизанская искра» из села Крымка.
О деятельности ОУН Турченко рассказывает нейтрально, перечисляя основные события 1941–1942 гг. без идеологически окрашенных акцентов. В целом раздел, посвящённый ОУН-УПА в этом учебнике, можно назвать наиболее взвешенным по сравнению с трудами прочих авторов. К сожалению, и тут не обошлось без натяжек и замалчиваний. Турченко сообщает о Волынской трагедии (стр. 52), но не называет количество жертв и методы деятельности украинцев и поляков. Об уничтожении евреев националистами, как и в других учебниках, нет ни слова. Об уничтожении «советских» сказано на стр. 60 лишь в связи с тем, что отряды НКВД после освобождения Украины начали войну с членами УПА и их сторонниками, так что националисты вынуждены были дать симметричный ответ (хотя коммунисты и их семьи жестоко уничтожались и гораздо раньше). Из-за этого картина выглядит неполной, террор националистов, направленный на местное население и неугодных им, не отражён. Однако тут же подвёрстан фрагмент из книги В. Кондратьева «Оплачено кровью» о деятельности советских партизан, которые сознательно шли на противостояние с немцами, зная, что за каждого убитого ими немецкого солдата каратели уничтожают целые деревни (стр. 53). Таким образом, негативные стороны деятельности советских сил (например, жестокое отношение после освобождения Украины к тем, кто оставался в оккупации) описаны широко, а о негативных сторонах деятельности оуновцев удалось умолчать.
Интересно организован в учебнике Короля раздел 20.3 «Народная борьба на оккупированных землях. Действия ОУН-УПА». Четыре страницы в нём отведены рассказу о советских партизанах и подпольщиках, и только чуть более двух с половиной – действиям ОУН-УПА (о создании ОУН рассказано ранее, в связи с украинско-польским противостоянием в 1930-е гг.). Так много и подробно о партизанах другие авторы не пишут (сравнить можно только с многословием Губарева), на фоне других учебников текст Короля можно назвать гимном советским партизанам и подпольщикам – правда, о «Молодой гвардии» опять ни слова. Напротив, о деятельности ОУН-УПА сказано с оговорками: численность (от 100 тыс. членов до 30-40 тыс. – об этой же «вилке», указывая на источник в трудах польско-канадского историка О. Субтельного, пишет Губарев), локальный характер акций против немцев (стр. 382). Правда, автор почему-то умолчал, что руководитель подполья ОУН(б) Роман Шухевич был убит сотрудниками госбезопасности в ходе акции по задержанию, он пишет туманно «погиб в бою под Львовом» (стр. 382).
Губарев вообще не взялся подробно рассматривать «скользкий» вопрос о сражениях оуновцев с немцами, он лишь пишет:
Хотя сохранились свидетельства про то, что партизаны из УПА совершали нападения и на немецкие карательные отряды, штабы и комендатуры, однако масштабы этих отдельных эпизодов не идут ни в какое сравнение с антифашистской борьбой советских партизан и подпольщиков (Губарев, 252).
Скажем несколько слов о завершающем этапе борьбы НКВД с украинскими повстанцами. Все авторы описывают жестокие методы «отлова» членов УПА и последующие репрессии населения. Некоторые пишут и о донельзя мифологизированном вопросе – создании групп фальшивых повстанцев силами НКВД-МГБ. Король и Струкевич прямо сообщают о 379 спецгруппах, которые выдавали себя за повстанцев и терроризировали местное население, иногда уничтожая целые сёла.
Наконец, хочется коснуться ещё одной темы, относящейся к действиям ОУН и УПА – противостояния украинских националистов и поляков, а конкретно Волынской резни. Учебники пишут о ней мало, да и то не все. Король приводит данные О. Субтельного: в 1943–1944 г. оуновцы вырезали 60-80 тыс. поляков (стр. 383). Струкевич на стр. 49 сообщает о противостоянии украинских националистов и поляков на Волыни и в Галиции, где было уничтожено более 100 тыс. мирных жителей, Турченко, как было сказано выше, никаких цифр не приводит.
7. Холокост
Тему геноцида на оккупированных нацистами территориях затрагивают все исследованные учебники, разнится объём материала (от нескольких абзацев до нескольких страниц) и способ его подачи – одни авторы предпочитают «говорящие» цифры, другие – эмоциональное переживание. Исключительность масштаба геноцида евреев подчёркивается особо, хотя уделяется и большое внимание жестокости, с которой нацисты обращались с мирным славянским населением. Иногда национальность жертв вообще не оговаривается, озвучивается лишь общее число убитых в том или ином городе или лагере. Количество евреев, уничтоженных на территории Украины, там где оно вообще указано, колеблется от 1,3 до 1, 8 млн человек.
В учебнике Струкевича-Романюка-Дровозюка существует отдельный параграф «Холокост – геноцид еврейского народа», состоящий из трёх абзацев (стр. 35–36). Здесь судьба украинских евреев описывается в общих чертах – создание гетто, расстрелы, вывоз в лагеря смерти. Сообщается, что в Львовском гетто, крупнейшем в Украине, содержалось 409 тыс. евреев, хотя практически все сетевые источники говорят о примерно 110–140 тыс. человек. Вероятнее всего, свои данные Струкевич с соавторами взяли из учебного пособия И. Альтмана «Холокост и еврейское сопротивление на оккупированной территории СССР», где сказано, что «в гетто дистрикта „Галиция” в течение двух лет находилось не менее 409 000 узников», то есть речь идёт об общем количестве жителей разных гетто во всём дистрикте. Авторы также указывают, что всего в Украине было уничтожено оккупантами 1,5 млн евреев.
В учебнике Ф. Турченко уничтожению евреев посвящено семь строк, упор сделан на трагедию Бабьего Яра, но конкретные цифры по нему не даны:
На протяжение 103 недель оккупации каждый вторник и пятницу в Бабьем Яру в Киеве расстреливали людей разных национальностей, преимущественно евреев. Массовое уничтожение евреев вошло в историю под названием «холокост» («всесожжение»). Свой «Бабий Яр» был в каждом большом городе Украины (Турченко, 31).
Этот же риторический приём использует И. Щупак:
Своя трагедия Бабьего Яра произошла во всех захваченных нацистами городах Украины (Щупак, 33).
Игорь Щупак, являющийся директором Всеукраинского Центра изучения Холокоста «Ткума» и Музея истории евреев и Холокоста в Украине (Днепропетровск), в своём учебнике очень подробно рассматривает трагедию еврейского народа в параграфе 3 (сначала касаясь темы геноцида евреев и цыган в целом, а затем разбирая этапы преследования евреев на четырёх страницах, и это, безусловно, рекорд среди исследованных учебников). Отмечу, что рассказ о гибели евреев в Бабьем Яру иллюстрирует чрезвычайно странная фотография. Это снимок из известного цикла, сделанного немцем Иоганном Хёхле (Johannes Hahle), фотографом 637-го отряда пропаганды 6-ой армии Вермахта, в первых числах октября, уже после того, как были расстреляны тысячи киевских евреев. В те дни шли работы по закапыванию тел силами военнопленных. Хёхле фотографировал брошенные вещи погибших, в том числе красноречивые женские туфельки, детские рукавички и семейные фото, валяющиеся на земле. Однако автор учебника выбирает из этого цикла фотографию длинной шеренги киевских женщин, пришедших, видимо, проведать пленных мужей – женщины смеются, жмурясь от солнца, вместе с ними радостно улыбается полицай в форме красноармейца уже без знаков отличия. Подпись под фотографией гласит:
Женщины и дети возле Бабьего Яра. Порядок поддерживают полицаи. Октябрь 1941 г. (Щупак, там же).
Какой вывод из этой фотографии нужно сделать педагогу и школьникам, не знакомым с циклом снимков Хёхле, – не ясно.
Далее, в пункте 2 параграфа 3 Щупак, раскрывая стадии и методы геноцида евреев, объясняет значение терминов «Холокост», «антисемитизм», «гетто», пишет о еврейском сопротивлении Холокосту, рассказывает о реакции разных стран и народов на уничтожение евреев.
В. Губарев в своём пособии термина «Холокост» не использует. На стр. 244 он пишет о многотысячных жертвах нацистов в гг. Ровно, Сталино (Донецк), не уточняя их национальной принадлежности. По Бабьему Яру дана цифра в 33 тыс. расстрелянных евреев, сказано также о 50 гетто на территории Украины (как и у Струкевича, правда, там речь идёт лишь о гетто в больших городах) и об убитых нацистами в течение первых месяцев оккупации 850 тыс. евреев (как и у Турченко).
В. Король тоже не вводит термин «Холокост», сообщает о почти 1,3 млн погибших на территории Украины евреев, подробности геноцида не раскрывая – уточняет лишь о Бабьем Яре:
… где только в первые пять дней (с 29 сентября 1941 года) оккупанты расстреляли более 100 тыс. мирных жителей (преимущественно евреев) (Король, 375).
и о Харькове:
… в Дробицком Яре было уничтожено до 30 тыс. человек, преимущественно евреев (Король, 376).
В учебнике Пометун и Гупана теме Холокоста отведены шесть небольших абзацев на стр. 30–31 – вводится само понятие «Холокост», называются основные цифры: 33 731 человек, расстрелянные в Бабьем Яру, 6 млн евреев, убитых за годы геноцида, из них четвёртая часть – на территории Украины. Истоки немецкого антисемитизма здесь не раскрываются, упор делается на эмоциональное переживание школьника в связи с массовым уничтожением людей, в том числе детей. Приведён выразительный фрагмент свидетельств немецкого инженера Германа Гребе о массовом расстреле евреев 5 октября 1942 г. в г. Дубно, где описывается взаимное прощание (непосредственно перед расстрелом) членов большой семьи: отец, мать и пятеро детей от года до двадцати с лишним лет.
В атласе по истории Украины на карте, посвящённой оккупационному режиму (стр. 4), жёлтыми звёздочками обозначены гетто в городах, а также вне их. Основная масса гетто сосредоточена между новой западной границей Украины и линией Николаев-Умань-Житомир-Высоцк. Из этой карты школьники могут узнать, что реальное количество гетто намного превышало заявленные в учебниках пять десятков. Также на карте обозначены места массового уничтожения людей, во многом совпадающие с гетто.
В пособии Арнаутовой на стр. 40 вводится термин, не использующийся в других учебниках – политика «Юденфрай», «чистый от евреев». В следующем же предложении появляется понятие «Холокост» без всякой расшифровки. Арнаутова пишет, что на территории Украины было уничтожено приблизительно 1,8 млн евреев; общее количество жертв Бабьего Яра – более 150 тыс., количество евреев не указано (Король, скажем, считает, что общее количество 220 тыс.).
Выводы
В этой работе были исследованы несколько изданных в последние годы учебников истории Украины для школы и вузов, один школьный учебник всемирной истории, а также методические и наглядные пособия для преподавателей и учащихся. Для исследования был выбран небольшой, но насыщенный событиями период: конец 1930-х – середина 1940-х гг., включающий Вторую мировую войну.
Концептуально историческая картина в учебниках идентична, ни один из них не предлагает иную версию событий в названный период. Как мы помним, определённая часть украинцев всерьёз опасалась, что «учебники Табачника» представят пророссийский взгляд на историю XX в., отвергнув находки украинской историографии периода независимости. Этого, конечно, не случилось. Украина по-прежнему предстаёт жертвой политических игр, при всём своём потенциале, человеческом и материальном, она лишь марионетка в руках одиозного Сталина (в годы войны – и Гитлера, и эти два диктатора – близнецы-братья). Украина стала объектом воздействия почти инфернального зла, источник которого – Кремль. О том, что репрессии проводили свои, украинские коммунисты, о том, что за годы Советской власти были выпестованы собственные идеологи, агитаторы, палачи, а Украина стала частью тоталитарной машины – почти не говорится. Турченко, рассказывая о том, что после присоединения Западной Украины поляков-чиновников заменили партийцы с Надднепровской Украины, презрительно называет их «по большей части малообразованными, малоквалифицированными исполнителями» (стр. 17). Авторы подчёркивают зависимое положение Украины и её практически колониальный статус, бессмысленность людских жертв во время репрессий, военных действий, и вновь репрессий, последовавших за освобождением от немцев. Неоднократно сказано, что Украина понесла наибольшие потери в войне, а число погибших доходит иногда до невероятного – тот самый «синдром жертвенности», который разрабатывается украинскими историками с 1990-х гг.
Доказательствами человеконенавистнических методов руководства часто служат отрывки из воспоминаний участников тех или иных событий. В нескольких учебниках со слов очевидцев описано тяжелейшее форсирование Днепра в 1943 г., когда солдат просто загоняли в реку, под вражеский обстрел – гибли тысячами. Хоть немного смягчить подобные рассказы можно было бы путём объяснения военной необходимости, попытки понять логику действий, исходя из реалий военных лет, а не вальяжных сегодняшних. Однако ни в одном учебнике этого не сделано. Например, Король на стр. 370 пишет о том, что «ошибочная военная политика» привела к огромному количеству попавших в плен в первые две недели войны, «к тому же в спину отступающим стреляли отряды НКВД», и далее о репрессиях, расстрелах паникёров. Здесь всё-таки стоило бы пояснить, что такие методы были вызваны критическим положением на фронтах, когда массы солдат не только попадали в плен в ходе окружения, но даже и переходили добровольно, страшась стального немецкого напора или не желая проливать кровь. Армия таяла на глазах (для сравнения – в плен в 1941 г. попало примерно столько же воинов, сколько насчитывалось в Красной армии в 1940 г.), и отвратить катастрофу можно было лишь катастрофическими способами нажима. Это понимание, как мне представляется, очень важно для вживания в эпоху, и без него история превращается в агитку с позиций сегодняшнего для – что, собственно, и происходит в учебниках.
Рассматривая «украиноцентричную» концепцию истории в её диахроническом развитии, можно отметить интересный момент. Я имею возможность сравнить материал о Великой Отечественной войне и действиях ОУН-УПА в исследованных учебниках с теми сведениями, которые приведены в статье М. В. Коваля «Трагедия и подвиг народа в войне 1941–1945 гг.», включённой в сборник «Страницы истории Украины. XX век» (Киев: Освiта, 1992). Кажется, что за прошедшие годы в этой теме почти не нашлось новых слов и фактов для описания хода войны на территории Украины: преступная некомпетентность командования, равнодушие к человеческим жизням, приказ № 227 «Ни шагу назад!», мобилизация 16-летних украинцев для искупления жизни в оккупации и т. д. – всё настолько похоже, что иногда кажется: современные учебники цитируют написанное в начале 1990-х. А вот текст об ОУН-УПА показателен. В 1992 г. Коваль ещё не сообщает об активной борьбе националистов с немцами, напротив, признаёт, что они объединяли усилия перед лицом общей угрозы со стороны Красной армии – вообще об этом вопросе он пишет крайне скупо. За прошедшие с тех пор годы сопротивленческая миссия УПА была широко разработана, и сегодня хорошим тоном считается писать о развёрнутых боевых действиях повстанцев против немецких оккупантов, называя ОУН-УПА третьей силой (наряду с Германией и СССР). Кроме того, усилился акцент на «национально-созидательной» задаче ОУН и УПА, ратовавших за создание украинского государства.
Это не вызывало бы вопросов, если бы информация действительно подавалась объективно, освещалась всесторонне, во всей своей противоречивости. Выше уже было отмечено, что ни один из авторов не описывает жестокого террора, направленного националистами на неугодных им представителей населения, зато многие упоминают о программе ОУН, принятой на III Чрезвычайном сборе в 1943 г., в которой был прописан интернационализм, не соблюдавшийся в реальности. Ни в одном учебнике не употребляется термин «гражданская война» относительно борьбы УПА со своим народом. Таким образом, созданные ещё в начале 1990-х гг. «антисоветские» схемы продолжают жить в украинских учебниках, усилились лишь некоторые моменты (например, учебник Турченко просто слегка редактируется уже больше 10 лет, принципиально в нём ничего не меняется). За прошедшее время учебники почти не обогатились объективностью, напротив, они страдают недомолвками и преувеличениями. Поговорим подробнее о бросившихся в глаза недостатках.
РАБОТА С ДОКУМЕНТАМИ
В учебнике Струкевича-Романюка-Дровозюка на стр. 32 опубликована фотография: женщины и подросток тянут плуг. Подпись: «Оккупанты использовали крестьян как тягловую силу для обработки земли. 1942 г.». В интернете эта же фотография служит иллюстрацией и к тяжёлому положению крестьян после освобождения от немцев, и к сталинской политике в отношении деревни вообще. Доказательств, что это фото сделано немцами в 1942-м, в интернете не обнаружено. Ещё один пример небрежной работы с фотодокументами – размещённая на стр. 26 фотография колонны советских военнопленных с подписью «Окружение и разгром советской группировки Юго-Западного фронта в районе Лубны-Лохвица-Кременчуг. Сентябрь 1941 г.». Почему в сентябре украинские поля покрыты снегом – известно, видимо, лишь авторам учебника.
К неаккуратной работе этих авторов с источниками отнесём и упомянутый в разделе «Холокост» факт о количестве жителей гетто на территории Украины – подсмотрели у И. Альтмана, но невнимательно, и в результате общее число по дистрикту «Галиция» (409 тыс.) отнесли к одному только Львову.
Замечательный документ, не сопровождаемый ни малейшей критикой, обнаруживается у Турченко – «Отчёт немецкого офицера про возвращение Красной Армии в Харьков в феврале 1943 г.» (как известно, немцам удалось отбить Харьков и занимать его до августа 1943-го). В частности, в документе сказано:
До немецкого отступления город насчитывал 300 000 жителей. При возвращении немцев в городе было не больше 200 000 лиц. <…> 10 000 эвакуировали немцы; 10 000 забрали большевики; 4 000 расстреляло НКВД (особенно девушки, имевшие отношения с немецкими солдатами, беременные или те, что уже имели детей); 15 000 мужчин от 15 до 40 лет было забрано в Красную Армию и послано на фронт без подготовки… 5 000 молодых девушек забрали русские, чтобы подготовить из них агентов разведки. <…> После отступления Красной армии жители Харькова стали более приветливыми с немцами, чем до того… (Турченко, 47).
Удивителен не сам документ – он-то как раз интересен для характеристики эпохи, а вопрос по нему, предложенный автором учебника:
Прокомментируйте этот документ и охарактеризуйте особенности восстановления советского режима на освобождённых от немецких войск территориях (Турченко, там же).
СОЗНАТЕЛЬНЫЕ ПОДТАСОВКИ ФАКТОВ
Есть в учебниках и откровенные подтасовки. Так, на стр. 24 у Струкевича-Романюка-Дровозюка идёт речь о том, что при отступлении Красной армии летом 1941 г. партия приказала уничтожать всё, что нельзя было эвакуировать. 18 августа был взорван Днепрогэс вместе с людьми, находящимися на дамбе. «И это произошло за полтора месяца до вступления нацистов в г. Запорожье», – обвиняют авторы учебника, не уточняя, что хоть оккупация и началась 4 октября, но именно 18 августа немцы вышли на правый берег Днепра, обстреливали плотину, и потому подрыв её был вызван приближением врага, а не идиотической трусостью местного руководства.
Фальшивый Шандарук в учебнике Струкевича давно замечен внимательными исследователями, я не буду присваивать себе это открытие. В разделе 4 параграфа 6 «Героизм украинского народа» говорится:
Многие украинцы получили высокие боевые награды от польского, чехословацкого, румынского, венгерского, итальянского, французского и других правительств за борьбу против нацизма. Среди них: генерал Павел Шандарук, награждённый в 1965 г. самым почётным польским военным орденом «Virtuti Militari» (Струкевич, 64).
Как известно, Румыния, Венгрия, Италия и Словакия воевали на стороне Германии. Если авторы имели в виду правительства в эмиграции или послевоенные, они должны были это оговорить, в противном случае складывается впечатление, что украинцев награждали сторонники Гитлера. Далее – никакого Павла Шандарука не было, а вот Павел Шандрук, генерал-хорунжий армии Украинской народной республики, генерал-полковник Украинской национальной армии действительно существовал. Жизнь его была прихотлива: служил в царской армии, служил в УНР и воевал с большевиками, после разгрома УНР оказался в Польше, где много лет служил в Войске польском, попал в плен в бою с немцами в сентябре 1939-го (за этот бой якобы он и получил орден), после четырёхмесячного плена и до 1944 г. работал директором кинотеатра в польском городке, а вот в конце 1944-го возглавил Украинский национальный комитет в Германии, и в 1945-м стал командующим Украинской национальной армии, в которую вошла и печально известная дивизия «Галичина». Почему авторы учебника предпочли «патриота», который служил то Украине, то Польше, то Германии прочим украинцам, награждённым орденом «Virtuti Militari», например, маршалу Павлу Рыбалко или партизанскому командиру Василию Яремчуку – неизвестно. А вот на стр. 41 этого же учебника место П. Шандрука (sic!) определено правильно – в стане коллаборационистов.
НАГНЕТАНИЕ СТРАХА
В. Король пишет об ужесточении предвоенного сталинского режима:
В 1940 г. была организована система подготовки трудовых резервов. Работникам были установлены 8-часовой рабочий день и 7-дневная (без единого выходного дня!) рабочая неделя (Король, 359)
Нельзя предположить, что профессионал, доктор исторических наук, «обнаружив» столь живописный факт, не проверил бы его. А простейшая проверка даёт нам ссылку на Указ Президиума Верховного Совета СССР от 26.06.1940 «О переходе на восьмичасовой рабочий день, на семидневную рабочую неделю и о запрещении самовольного ухода рабочих и служащих с предприятий и учреждений» в п. 2 которого сказано: «Перевести во всех государственных, кооперативных и общественных предприятиях и учреждениях работу с шестидневки на семидневную неделю, считая седьмой день недели – воскресенье – днём отдыха». Остаётся сделать вывод либо о непрофессионализме, либо о сознательной манипуляции фактами ради очернения сталинизма.
В учебнике Струкевича-Романюка-Дровозюка на стр. 17 также говорится о переходе на 7-дневную рабочую неделю, но не поясняется, что выходные всё-таки были, зловещий же контекст позволяет вообразить, что советская власть лишила трудящихся всякого отдыха.
РАБОТА С «МИФАМИ»
«Мифами» я назову здесь (со всей осторожностью и оговорками) непрояснённые до конца события, факты, документы, которые определённая часть исследователей подаёт как абсолютно реальные.
Например, возьмём рассказ о судьбе военнопленных, попавших после возвращения на родину в ГУЛАГ, в учебнике Турченко. Он пишет, что фильтрацию прошли 1 млн 834 тыс. бывших военнопленных и «часть контингента» стала узниками ГУЛАГа (стр. 83). Отчего автор не приводит здесь число узников, а создаёт впечатление о массовых репрессиях? Оттого, видимо, что цифры отнюдь не подтверждают «миф» о том, что чуть ли не все военнопленные были посажены в заколоченные вагоны и вывезены в Сибирь. Однако благодаря подобным учебникам современные школьники уверены, что военнопленных и остарбайтеров прямиком отправляли в ГУЛАГ (и мне приходилось такие высказывания читать).
Ещё один яркий пример тоже взят из учебника Турченко. Он пишет, что после XX съезда КПСС стало известно, что И. Сталин абсолютно серьёзно думал про выселение украинцев. Автор наивно ссылается на слова Н. Хрущёва, поясняющего, что высылки не произошло лишь потому, что «украинцев было слишком много» (стр. 60). Между тем, эти слова Хрущёва не имеют однозначного толкования, возможно, их стоило воспринимать как неудачную шутку. В целом же «миф» о депортации всех украинцев за грех оккупации произрастает из пропагандистской немецкой фальшивки, не однажды принимаемой в современной украинской историографии за реальный «Приказ о депортации украинцев» № 0078/42 от 22 июня 1944 года с подачи историка В. Марочкина.
РАСХОЖДЕНИЯ В ЧИСЛАХ
Ситуацию с разнообразными числами в учебниках и пособиях можно охарактеризовать поговоркой «кто в лес, кто по дрова». Расхождения у авторов возникают буквально по любому вопросу, и мы это видим практически в каждом разделе: «Холокост», «Катынь», «Присоединение Западной Украины» и пр. Сотни тысяч и даже миллионы теряются легко и находятся в неожиданных местах. К сожалению, в большинстве случаев авторы не указывают источники своей информации, что осложняет анализ.
Так, Турченко на стр. 31 сообщает об уничтожении оккупантами 215 украинских сёл, Губарев на стр. 244 указывает, что уничтожено 250 сёл, столько же у Струкевича на стр. 30.
Король пишет, что на принудительные работы в Германию вывезено более 3 млн украинцев (стр. 376), Струкевич сообщает число 2,4 млн (стр. 37), с ним солидарна Пометун, Турченко – 2,3 млн (стр. 32), такое же число у Губарева (стр. 242).
Неразбериха в цифрах, касающихся депортации крымских татар в 1944 г.: Пометун пишет, что татар (из них 68% женщины и дети) было депортировано 183 155 человек (по данным Л. Берии), в 1944–1949 гг. погибли 44,1 тыс. человек – что составляет 24% (стр. 53-54). Струкевич за тот же период даёт 46,2% погибших (стр. 59). Турченко утверждает, что выселено было 238,5 тыс. человек – и из контекста следует, что здесь речь идет только о татарах – из них 86% составляли женщины и дети, и почти половина депортированных погибла (стр. 55-56). Атлас истории Украины сообщает, что депортированных было 225 тыс., и кроме татар в это число входят греки, болгары, армяне (стр. 7). У Короля количество депортированных татар – 165 тыс. (стр. 391).
В приводимых учебниками данных о потерях населения Украины за годы войны разобраться невозможно вообще. Учебник Струкевича оценивает безвозвратные потери населения Украины за годы войны – то есть военные и гражданские потери – в 8 млн человек (стр. 64).
Такое же число погибших у Турченко; они явно пользовались одним источником (стр. 62). У Губарева «общее число погибших граждан Украины» оценивается в 5,3 млн человек – нужно ли понимать так, что это потери только гражданского населения (стр. 254)? У Арнаутовой перечислено: потери гражданского населения – 4 млн человек, армия – 1,3 млн воинов, военнопленные – 1,4 млн человек, вывезено в Германию – 2,4 млн (как будто подавляющее большинство их не вернулось) (стр. 64). Король пишет о 6 млн – судя по контексту, речь здесь идёт только о военных потерях (стр. 392). В другом месте Король сообщает общее число человеческих потерь Украины – более 15 млн, никак его не уточняя (стр. 377). Пометун тоже без пояснений берёт максимальные цифры – 14,5 млн человек (стр. 56), хотя у Струкевича и Турченко сказано, что сюда включены, кроме погибших военнослужащих, мирных жителей, ставших эмигрантами остарбайтеров, депортированных, не вернувшихся из эвакуации и пр., и потери в естественном приросте (то есть нерождённые дети). Король приводит самое большое число потерь Красной армии: 16 млн 200 тыс. солдат и сержантов, 1 млн 200 тыс. офицеров, 3-4 млн пропавших без вести, что в сумме составляет 20 млн 900 тыс. только военнослужащих (непонятно, включил ли автор в число потерь 4 млн погибших в плену, или их следует прибавить к этому и без того невероятному числу). Он пишет:
Специалисты считают, что на каждого убитого немца приходится 14 советских воинов (Король, 392).
Между тем, даже пропорциональное соотношение потерь вермахта и Красной армии 1:10 считается очень завышенным и большинством исследователей отрицается.
Пометун и Гупан с цифрами осторожны, лучше промолчат, чем напишут неуточнённые данные, что иногда приводит к невнятностям – впрочем, и явных неточностей им избежать не удалось. Король цифры очень любит, страницы его учебника просто пестрят цифрами, однако он зачастую берёт верхние пределы тех или иных значений, не указывая нижние – а добросовестные историки всегда работают с неким интервалом, если невозможно назвать точно число за недостатком информации. Например, он пишет:
В целом из 6,2 млн советских военнопленных до 1 мая 1944 г. было уничтожено разными способами почти 3,3 млн (Король, 376).
Столь большое число военнопленных – и это за год до конца войны – не даёт ни один источник, Король завышает данные минимум на 500 тыс.
Как яркий пример небрежной работы можно привести количество принудительно вывезенных из Украины работников у Арнаутовой. На стр. 41 она пишет о почти 2,5 млн человек, на стр. 42 – уже о 2,4 млн, сто тысяч потерялись через пять абзацев.
ОФОРМЛЕНИЕ УЧЕБНИКОВ
Наконец, скажем несколько слов об оформлении учебников. Самым логичным кажется выбор оформления обложки учебника Пометун-Гупана, где очертания Украины заполнены изображениями, относящимися к разным периодам в жизни страны. Обложку учебника Турченко можно назвать «киевоцентричной» и «военноцентричной» – здесь мы видим «открыточное» изображение Софии Киевской и памятника Богдану Хмельницкому с развевающимся над ними национальным флагом и сразу две фотографии военного времени, посвящённые Киеву: на передней обложке столицу отстраивают после ухода немцев, на обороте – фрагмент битвы за Днепр с красноречивой табличкой «Даёшь Киев!». Правда, дизайнеры использовали не классическую фотографию А. Шайхета, а другую, похожую на неё. К тому же на обороте есть изображение советской военной карты.
Понять логику дизайнеров, создавших обложку учебника И. Щупака, непросто. Что символизируют два легкомысленных женских профиля в окружении нескольких государственных флагов (США, Канада, Великобритания, ЮАР, Намибия, Россия, Украина, Япония)? Остаётся допустить, что это представительницы белой и чёрной рас.
В учебнике Короля, оформленном абсолютно нейтрально и не имеющем иллюстраций, оглавление напечатано с грубой ошибкой – отсутствует фрагмент между Киевской Русью и революцией 1905 – 1907 гг.
Итоги
Украина ещё недалеко ушла от потрясения, пережитого в 1991 г. Осмысление своего национального прошлого в самом разгаре. Учебники начала – середины 1990-х гг. взяли резко враждебный тон по отношению к России-СССР, называя её главным врагом Украины, и, в общем, для периода острого самоопределения это было нормально. Но тот же тон спустя 20 лет свидетельствует о наличии проблем с национальным самосознанием, непережитость обид, неустранённость комплексов. У Украины нет друзей и не было на всём историческом пути, говорят учебники. Сложно отыскать позитивные примеры «братской» взаимовыручки. Например, некоторые авторы пишут, что в годы Великой Отечественной войны эвакуированных украинцев хорошо приняли в тыловых регионах Украины – это плюс. Но тут же сообщают о страшном разочаровании украинцев, которые встретили освободителей хлебом-солью, а большевики принялись мстить всем, кто был в оккупации: тотальная мобилизация, репрессии, изъятие продовольствия, презрение. Всё внутреннее украинское подаётся как хорошее, правильное, легко уязвимое, всё внешнее – как враждебное, агрессивное, иррациональное, алогичное. Негативные факты из истории родины просто замалчиваются (как уже было сказано, авторы учебников не пишут об участии украинцев в карательных операциях, об уничтожении евреев, скрывавшихся в лесах Западной Украины от немцев).
Таким образом, учебники, которые должны в идеале непротиворечиво представить версию истории, основанную на научных исследованиях, показывают как раз недостаточную объективность этих современных исследований и «шатания» в украинской историографии. Фраза о том, что в процессе углублённого изучения истории ученики должны «сформировать представления о прошлом, отвечающие современному состоянию академической науки – взглядам современных историков…» (Турченко, 7) в контексте вышесказанного звучит весьма неоднозначно.
Если гипотетически представить себе, что в стране было бы издано два независимых учебника истории УкраиныXX $3 века, один на западе, другой на востоке, то изложенное в них было бы во многих местах по-разному идеологически окрашенным, так как взгляд на прошлое у разных регионов Украины различен. А ведь ещё существуют «буферные» срединные регионы, в которых идеологическая демаркационная линия в прямом смысле проходит через семьи, и Крым, где к противостоянию «советской» и «украинской» концепций добавляется «татарский вопрос» (вспомним недавнюю историю с генконсулом РФ Владимиром Андреевым, который публично напомнил о татарском коллаборационизме, чем вызвал в Крыму бурную реакцию и митинги протеста).
До написания объективного учебника, кажется, далеко. Те, которые были рассмотрены в исследовании, – каждый по своему – страдают определёнными недостатками: радикализмом, односторонностью, замалчиваниями, преувеличениями, фактическими ошибками.
«Учебники Табачника», как уже сказано, должны были изменить эту ситуацию к лучшему, чего не случилось. Учебник Струкевича-Романюка-Дровозюка полон ошибок, радикальных оценок, не создаёт базу для формирования позитивного образа – ни прошлого Украины, ни настоящего. Учебник Пометун-Гупана не имеет чёткой позиции, стремление угодить всем привело к неуместной «обтекаемости». Министр Табачник, напомню, считал, что учебник должен быть исторически корректен и наполнен неоспоримыми фактами – вместо этого украинские школьники по-прежнему изучают выхолощенную этноцентричную историю по книгам, совершенно не отвечающим современным представлениям о толерантности и исторической объективности. Более того. Современные учебники истории Украины исповедуют морально устаревшую телеологическую концепцию – всё трагическое прошлое этой страны нужно было для возникновения независимого, справедливого украинского государства, все человеческие жертвы принесены на алтарь свободы. Однако в реальной жизни сегодняшней Украины нет ни повсеместных гражданских свобод, ни сформированного правового поля, ни легитимной власти. Как сложная история Украины объясняет настоящее Украины, как исторический опыт помогает формировать стратегии будущего – ответа в учебниках нет.
Марина Полякова
