Рон Айерман. Политическое убийство и культурная травма

Ниже публикуются тезисы доклада, который Рон Айерман, профессор социологии и содиректор (вместе с Дж. Александером) Центра культурсоциологии Йельского университета, прочёл в Международном Мемориале 14 марта 2013 г.

Видеозапись семинара «Событие и память: культурсоциологическая теория коллективной травмы» (Джеффри Александер и Рон Айерман):

Тезисы доклада Рона Айермана:

• Под политическим убийством понимается убийство представительской фигуры, которое вовлекает сообщество. 
• ШОКИРУЮЩИЙ ИНЦИДЕНТ: оставляет у людей глубокие следы в памяти, вызывает сильную эмоциональную реакцию, влияет на поведение и опыт.
• Отражение/репрезентация в СМИ создает из инцидента событие, рассказывая о инциденте и оценивая его значимость. Соотносит инцидент с остальными, оценивает его как хорошее, плохое и т. д., дает смысл и значение.
• Под инцидентом (фактами) понимается событие (нарратив, соотнесение, оценка) [Occurrence (facts) – event (narration, framing, weighing)].
• Классическое понимание травмы: эффект, оказываемый на сознание чрезвычайными событиями.
• Травма – «события или эмоциональные состояния, которые приближаются к пределам переживаемого» (Хартман) [“events or states of feeling that threaten the limits of experience” (Hartman)].
• События, которые «противостоят простому пониманию» (Карут) [«resist simple comprehension» (Caruth)].
• «разрушительные переживания, который искажают память… и могут делать ее особенно уязвимой для ошибок в отражении событий» (ЛаКапра) [«a shattering experience that distorts memory…and may render it particularly vulnerable and fallible in the reporting of events» LaCapra].
• Культурная травма – теоретические построение, позволяющее обозначить границы инцидента, который начинается в прошлом и продолжается в будущем.
• Дискурсивный отклик на разрыв в социальной ткани, когда основания установленной коллективной идентичности потрясены травматическим инцидентом и требуют переописания и восстановления.
• Культурные травмы создаются, а не рождаются (Смелзер [Smelser]), процессы производства смыслов и атрибуций, ожесточенные дебаты об определении ситуации и контроле над ней/
• Борьба смыслов, в которой появляются конкурирующие рамки повествования о происшедшем, поиске виновных, жертвах и ответственных за преступление.
• Дискурс: общий, абстрактный, определяемый сверху, относительно закрытый, сфокусированный на структуре.
• Нарратив: относительно открытый, определяемый снизу, конкретный, сфокусированный на действиях (агентности).
• Группы-носители и агенты: носители памяти, могут иметь свой интерес, интеллектуалы, социальные движения, масс медиа, популярная культура, искусство.
• Шокирующий инцидент- травматическое событие (рассказанные и транслируемые репрезентации) – попытки управления и восстановления (работа власти) – группы-носители – культурная травма.
• Коллективная память – мемориализация.

Убийство как социальный перформанс

• Сценарий действий выдержан в строго стилизованных рамках смыслов и целей, отобранных в соответствии с предполагаемыми репрезентациями.
• Действия отсылают к коллективным репрезентациям и способствуют их формированию.
• Центральные акторы интересны не столько своими биографиями или намерениями, а тем, что они символизируют, жанровыми стереотипами и потенциалом, который они мобилизуют в аудитории и других акторах, включая СМИ.

Эмпирические кейсы

• США: Мартин Лютер Кинг, Роберт Кеннеди.
• Швеция: Улоф Пальме, Анна Линдю
• Голландия: Пим Фортейн, Тео ван Гог.
• Вопрос: в каких случаях возникает культурная травма, в каких – нет и почему? Как определяется, кто жертва, а кто преступник и что это значит?

Как возникает культурная травма:

• удачное время;
• политический контекст;
• работа власти;
• репрезентации в СМИ;
• группы-носители и их работа;
• коллективная память.

Заключение

• Все шесть убийств были травматичными, но не все стали или способствовали началу культурной травмы.
• Убийства Пима Фортейна и Тео ван Гога стали таковыми. Убийства Мартина Лютера Кинга и Роберта Кеннеди стали таковыми. Убийства Улофа Пальме и Анны Линд не стали.

Перевод Дарьи Хлевнюк