Современные российские памятники: скульптурная бюрократия / Российская историческая политика в январе 2012 г. Аналитический отчет

Наиболее яркий след в архиве январских новостей российской прессы оставило обсуждение декабрьской протестной активности — рядовые граждане и политики гадают о развитии событий, в СМИ разражаются скандалы, связанные с предвыборной гонкой. В стране проходят про- и антипутинские акции. Группа «Pussy Riot» выступает на Лобном месте Красной площади, оппозиция устраивает автопробег на Садовом кольце; в то же время закрытый митинг с участием премьера Путина проходит на заводе в Кемерове, а проправительственная акция в Екатеринбурге собирает до 12 тысяч человек. Пресса внимательно следит за тем, как проходит согласование с московской мэрией маршрута шествия оппозиции 4 февраля.

Возвращение публичной политики в российскую жизнь несколько оттеснило на задний план другие события, такие как задержание экс-прокурора Мособласти Игнатенко в Польше как фигуранта по «игорному делу», убийство подростка в питерском отделении милиции, землетрясения в Туве, крушение лайнера «Costa Concordia» в Средиземном море, выступления лидеров мирового сообщества против ядерной программы Ирана.

В этом месяце отчёт по проекту «Мониторинг исторической политики» посвящён одной из ключевых тем «Мониторинга» — новым памятникам, появляющимся в разных уголках России. На памятники, возведённые в январе, внимательно взглянула редактор сайта «Уроки истории» Наталья Колягина.

Современные российские памятники: скульптурная бюрократия

Памятники / монументы в современной России являются одной из наиболее популярных форм коммеморации — достаточно взглянуть на то, сколь часто их возводят (в среднем 10-15 в месяц — см.: тэг «памятник»).

Январские новости «Мониторинга» представляют вполне характерный фрагмент картины мемориальных практик, связанных с памятниками: от подготовки и утверждения проекта нового монумента, его строительства и открытия, традиционных церемоний у подножия мемориала, до действий, вольно или невольно выпадающих из подобных рутинных сценариев. Выборка, представленная январскими новостями, безусловно, не может отразить российскую мемориальную политику во всей её полноте, однако на этом материале мы вполне можем говорить о её важнейших направлениях.

Решения о возведении памятника за редкими исключениями (например, когда речь идёт об открытии монумента федерального значения) принимаются на уровне региональных властей, которые обладают полномочиями утвердить или отклонить предложения о новом памятнике, исходящие от конкретных лицВ частности, законодательство города Москвы предусматривает следующую процедуру — любой гражданин или общественная организация вправе обратиться в Гордуму с предложением об установке нового памятника в городе, все предложения раз в месяц рассматриваются на заседании Комиссии по монументальному декоративному искусству, где принимается решение, принять его или отклонить, а также даются рекомендации об источнике финансирования. Памятники в Красноярском крае появляются после утверждения соответствующего перечня на заседаниях Министерства культуры края, причём вопрос о новых памятниках решается в среднем три раза в год. Подать заявку о рассмотрении проекта памятника на заседании министерства теоретически также может любой житель края.. С идеями установки новых монументов нередко выступают и сами чиновники местного уровня. Таким образом, разговор о новых российских памятниках с неизбежностью касается мемориальной политики региональных властей.

Памятники и национальное самоопределение

Обратившись к опыту мемориальной политики в национальных республиках и автономных округах, мы увидим, что здесь задачей властей часто становится «увековечение» местных героев, что призвано подчеркнуть самобытность, богатство исторических традиций регионов и этносовНа подобную «партикулярсристскую» тенденцию этнических центров обратил внимание и исследователь Алексей Макаркин: Макаркин А. Памятники современной России // Pro et contra. 2010. № 48. С. 127 – 138..

Важность для монументальной политики задач национального самоопределения «малых народов» России можно проиллюстрировать итогами заседания республиканской общественной организации «Удмурт кенеш» в январе 2012. На нём было принято решение об установке в Ижевске памятника Трокаю Борисову, удмутртскому этнографу и общественному деятелю, способствовавшему созданию удмуртской автономии и репрессированному в 1940 году (см.: urokiistorii.ru/2857). В рамках подготовки к его 130 летию в 2011 году уже была издана книга, выпущен документальный фильм, подготовлена выставка и проведён ряд конкурсов. Показательно, что, по мысли организаторов, ряд юбилейных мероприятий не был бы полным без установки памятника (памятник открыт и доступен большему количеству людей, остаётся после торжеств в повседневном городском пространстве, это особая символическая форма выражения почтения к прошлому).

В Бурятии инициативная группа разработала проект памятника Чингисхану, согласно легенде, рождённому в Агинском районе республики (см.: urokiistorii.ru/2803). Официальное письмо с просьбой о строительстве памятника было направлено в Москву директору российского бюро ЮНЕСКО Дендеву Бадарчу. На месте предполагаемого рождения Великого Хана с 2009 года проводятся буддийские ритуалы поминовения, в обсуждении и разработке эскизов приняли участие представители широких слоёв населения (работники образования, культуры, ветераны). Радостная подготовка была, однако, омрачена заявлением местной власти, которая из внешнеполитических соображений (дабы не омрачать отношения с соседним Китаем) в строительстве памятника отказала. «Партикуляристские» настроения представителей общественности были сглажены местными чиновниками, которые заранее погасили возможный конфликт — как с московскими властями, так и с Китаем.

Следующий пример иллюстрирует, как в памятнике отразилось стремление к уменьшению остроты споров об этнической принадлежности героя. В конце декабря 2011 в Ейске был открыт монумент борцу Ивану Поддубному, украинцу по происхождению, часть жизни прожившему в России. Национальная принадлежность Поддубного до сих пор является предметом спора между Украиной и Россией, и в то время как открывавший памятник Александр Карелин недвусмысленно указал на «русскую» национальность Поддубного, сама надпись на новом памятнике сформулирована лаконично и обтекаемо: «Чемпиону чемпионов в честь 140 летия от благодарных последователей» (см.: urokiistorii.ru/2769).

Эти примеры, как кажется, демонстрируют двоякую функцию памятников: с одной стороны, они призваны быть инструментами национальной политики, с другой стороны, в формулировках памятных надписей, дискуссиях вокруг создания памятников находят отражение споры, которые ведутся вне стен монументальных комиссий. Стремление подчеркнуть национальную специфику региона может уступить место «более важной» идеологии единого государства, или же сгладиться, утратить остроту, в свете соображений о важности добрососедских отношений.

Связь региона с «большой историей»

Следующие примеры демонстрируют, как при помощи мемориальной политики решается задача связи регионов на уровне общей идеологии.

Типичным для подобной политики механизмом является создание памятников, профинансированных и утверждённых не местными властями, а федеральным центром. Идеи, которые транслируются подобными монументами, диаметрально противоположны партикуляристским — памятник не подчеркивает самобытность региона, а напротив, призван связать его с «большой» российской историей. Так, создание и транспортировка прибывшего из Смоленска в Нарьян-Мар (столица Ненецкого автономного округа) в январе памятника бойцам оленного батальона-участникам Великой Отечественной войны (см.: urokiistorii.ru/2891), был оплачен из средств федеральной долгосрочной целевой программы сохранения и развития коренных народов Севера. Этот монумент стал вторым военным памятником в городе после установленного в 2010 году мемориала в честь собранного на пожертвования горожан в годы войны истребителя Як-7Б. Нарьянмарские памятники демонстрируют сколь наглядно мифу о войне приписываются интегрирующие функции в контексте многонационального государства.

В январе в Ставрополе была открыта копия стелы, некогда существовавшей в этом городе (но технически устаревшей и потому демонтированной в 2006 году). Несколько парадоксально, что новая стела открылась к 69-летию освобождения города от немецких войск, но сама по себе посвящена героям-ставропольцам, участвовавшим в обороне Москвы (см.: urokiistorii.ru/2861).

Другой пример — открытие памятного знака «Гюйс крейсера Варяг»» в Туле (уроженцем этого города был контр-адмирал В.Ф. Руднев, командир российской эскадры в битве у Чемульпо) (см.: urokiistorii.ru/2825). В праздничных речах на открытии был отмечен особый вклад туляков в ход событий Русско-японской войны. При этом примечательно, что в Туле недавно заработал мемориальный музей Руднева, в городе регулярно проходят «Рудневские чтения» и мероприятия, связанные с памятью о событиях 1904 г., а также то, что памятник самому контр-адмиралу в Туле также уже есть.

Каковы мотивы установки нового памятника, который лишь дополняет собой ряд подобных ему монументов и, по-видимому, никак не изменяет сложившийся способ выражать отношение к прошлому? Является ли появление очередного памятного знака в Туле выражением особо глубокого пиетета горожан к истории Русско-японской войны? Соответствует ли вновь возведённая стела значимости событий, которым она посвящена, для исторического сознания ставропольцев?

Стоимость памятников — денежная и символическая

Показательно, что бюджеты и программы, из которых выделяются деньги на новые памятники, не подразумевают анализа эффективности подобных трат (и соответственно, ответа на поставленные выше вопросы). Стоит обратиться, к примеру, к государственной программе «Патриотического воспитания граждан Российской Федерации на 2011 — 2015 годы» (см.: urokiistorii.ru/learning/edu/1370), бюджет которой исчисляется сотнями миллионов рублей, чтобы убедиться, насколько прямым видится разработчикам эффект от принятых мер. В качестве ожидаемого результата плановых мероприятий (фестивалей, празднеств и т.п.) указывается «воспитание учащейся молодежи на славных событиях истории страны», «воспитание заботливого, бережного отношения к старшему поколению россиян», «сохранение памяти о подвиге советских воинов» и т.п.

Представляется, что возведение новых памятников в регионах (хотя оно и не финансируется из указанной программы) подчиняется сходной логике: сами по себе затраты на открытие нового памятного знака, его дороговизнаВ частности, ставропольская стела, о которой говорилось выше, обошлась краевой казне в 25 миллионов рублей. Для сравнения — средний московский памятник стоит от 2 до 10 млн рублей (см. отчёты заседаний Комиссии по монументальному и декоративному искусству на сайте московской Городской Думы) связываются ответственными лицами с повышением патриотического сознания горожан. Последнее как будто бы необходимо и возможно развивать и углублять таким механическим образом, тратя деньги «на прошлое», делая отчисления по соответствующим статьям. В чём-то подобный подход к культурному развитию сравним с отношением к любому другому направлению социальной политики. Сверхдоходы государства, не связанные с ростом реальной экономики, обуславливают ситуацию, когда на любые будто бы не вызывающие сомнения задачи («развитие здравоохранения/образования» / «воспитание любви к родине»), можно найти значительные средства, не заботясь об эффективности трат. Кроме того, вопреки принципу конкуренции, выбор весьма часто падает на подрядчика, дружественного ведомству, которое осуществляет финансирование (в случае с памятниками это часто приводит к игнорированию принципов открытого конкурса проектов, перепоручению заказа «своему» скульптору). При этом реакция той стороны, на которую вроде бы направлены все перечисленные действия, не учитывается. Цели производства монументов остаются декларативными — в противном случае, следовало бы ожидать существенно большего внимания к откликам и мнению самих горожан, а к реализации культурных задач («напомнить о прошлом», «вызвать удивление / восхищение историей родного края») привлекалось бы больше разнообразных экспертов.

Язык и жанр

Не случайно, как это было отмечено в начале, именно памятники являются одной из наиболее популярных форм коммеморации — они традиционны как жанр, и этот жанр, включающий установку, открытие, регулярное возложение цветов и т.п., не требует изобретательной рефлексии от заказчиков, создателей и, увы, в конечном итоге, зрителей. В этой связи обратим внимание на многочисленность типовых стел, появившихся в России в последнее время (идентичные в архитектурном отношении стелы в «городах воинской славы» (см.: urokiistorii.ru/2721; urokiistorii.ru/2142), проект «Лента славы» (см.: urokiistorii.ru/2674). Подобные однотипные памятники призваны объединить, «связать» несколько разрозненных мест общей историей, но в то же время не предполагают создания индивидуального и неповторимого пространства памятиОтметим и коммерческий проект «Аллея Российской Славы» (так, с заглавных букв, у авторов), благодаря которому в разных городах страны появились фигуры героев российского историко-мифологического пантеона: Гагарина, Кутузова, Петра I… (см.: urokiistorii.ru/1657) Несмотря на кажущуюся пестроту имён, стилистически бюсты чрезвычайно похожи друг на друга, пространство, в котором они установлены, оформлено архитектурно однообразно (на сайте проекта даже есть универсальная инструкция по установке) – всё это говорит об инерционности, нерефлексивности в выборе скульптурных форм. Отмеченная нерефлексивность обнажает прямую, почти механистическую связь, которая, по мысли авторов проекта, словно бы может существовать между установкой памятников и подъёмом патриотических настроений в обществе. (Неудивительно, сколь высокопарно, и в то же время рационалистично авторы проекта описывают собственную миссию: «Сейчас много говорится о патриотизме, но наш проект — это не дань моде, это работа не ради пафоса, а потому что мы верим в могущество России и россиян. Открывая памятники и бюсты в разных уголках России, мы этим самым отдаем дань памяти нашим великим предкам и соотечественникам») (http://www.alroslav.ru/)..

Поскольку памятники не могут появиться без многочисленных бюрократических согласований, «заказчиками» исторической политики и стилистическими её режиссёрами в России власти являются в большей мере, нежели профессиональные сообщества историков, художников, музееведов. Следствием этого становится то, что «спускаемые сверху» мемориальные формы оказываются привычными, предельно рутинными.

Это находит отражение в негласном отказе от разработки новых форм. Помимо уже упомянутых примеров, связанных с возведением однотипных мемориальных знаков или реконструкцией ставропольской стелы, интересен январский памятник погибшим силовикам в Чите, автор которого муки творческих поисков выразил красноречивыми словами: «Сидящим или стоящим сделать героя — пока не ясно» (см.: urokiistorii.ru/2892). Очевидно, что иных альтернатив оформления читинского памятника по заказу МВД в глазах скульптора нет и не может быть. Этот случай показывает, насколько ограничен репертуар скульптурных форм, выразительных средств.

В январе 2012 года МВД начало работу над всероссийским реестром памятников «силовикам», погибшим в горячих точках (см.: urokiistorii.ru/2818)Сам по себе реестр и появление в России новых памятников и мемориальных табличек, посвящённых погибшим сотрудникам силовых ведомств, воинам «горячих точек» заслуживает отдельного рассмотрения, не входящего в задачи настоящего обзора. Упомянем, однако, некоторые релевантные новости: urokiistorii.ru/2723; urokiistorii.ru/3292; urokiistorii.ru/2945; urokiistorii.ru/1587; urokiistorii.ru/1968.. Реестр получил характерное название «летопись подвигов в бронзе и граните» — именно такова общая традиция выражать своё отношение к памятникам и прошлому, достойному «увековечения»: высокопарно, торжественно, присваивая героическую оценку пусть не всегда бесспорным действиям силовых ведомств. Кроме того, название подчёркивает традиционность пластического языка памятников в целом — бронза и гранит тесно связаны с определённой скульптурно-архитектурной стилистикойМежду тем, сама по себе смена материала могла бы существенно изменить облик памятников, а следовательно, и отношение к ним обычных людей — стоит представить себе деревянный или стеклянный или любой другой, не бронзовый, не гранитный и т.п. монумент..

Памятник и зритель

На фоне постоянного появления скульптурных объектов в российских городах и сёлах актуальным и свежим выглядит предложение челябинских музейщиков и главы министерства культуры области не возводить новые монументы, а решить вопрос со старыми — а именно, перенести существующие в городе памятники Ленину в специальное пространство, где они были бы открыты для посещения (см.: urokiistorii.ru/2886), создать своего рода музей скульптур, повторив, таким образом, опыт ряда постсоветских музеев, от московского Музеона до литовского Грутаса. Это предложение было обусловлено тем, что «политический курс сменился, и уже нелепо выглядят городские праздники, проходящие у подножия памятнику бывшему вождю», а также реакцией на памятники со стороны местных жителей — последние годы все пять памятников Ленину в городе обливают краской и экскрементами, от постаментов откалывают кускиДобавим, что администрации некоторых городов сходным образом обозначают и проблему многочисленности мемориальных досок — и стремятся объединить в одном месте информацию, передаваемую несколькими досками, чтобы не умножать их число. См., например: urokiistorii.ru/2974..

Похоже, что власти Перми, соседствующей с Челябинском, вскоре вынуждены будут также как-то прореагировать на деструктивные действия горожан по отношению к советским монументам — только за один январь в северной столице Урала трижды с разных памятников скручивали мемориальные таблички (см.: urokiistorii.ru/2864). Эти и подобныеЕщё один январский пример — хищение рынды с памятника первым морякам-подводникам во Владивостоке, второй раз за год, и очевидно, на металлолом (см.: urokiistorii.ru/2806).  случаи, названные в местной газете делом рук «беспамятных вандалов»Интересно «послание», которое было оставлено неизвестными, осквернившими в декабре 2011 другой, тверской, памятник экипажу танка, прорвавшегося в 1941 г. через оккупированный немцами Калинин – их надпись гласила «Мы не вандалы» (см.: urokiistorii.ru/2671)., побуждают задуматься о значении и смыслах старых памятников, сохранившихся до наших дней, и шире — появляющихся новых памятников, чья стилистика не претерпела значительных изменений с советских времён. Какое значение сегодня приписывается горожанином таким (довольно старомодным) объектам? Представляется, что «вандализм», «осквернение» (в том числе, «бытовое хулиганство» — см., например: urokiistorii.ru/51209) часто вызваны отказом жителей испытывать пиетет к этим специально организованным пространствам. И здесь есть очевидный зазор между намерениями организаторов (вызвать у посетителей определённые размышления о прошлом) и средствами художественного воплощения: место, отведённое для переживания истории, как представляется, должно быть открыто зрителям, вовлекать их в своего рода «игру», приглашать к диалогу.

О задачах, стоящих перед современными разработчиками пространств памяти, много говорят западные культурологи, музееведы. В частности, Юлиан Шпальдинг, автор концепции «поэтического музея», отмечает:

«Вызов, который сегодня обращён к музеям — перестать быть единственными поставщиками правды, но начать искать правду и преодолевать этот путь вместе со своими посетителями. Если это происходит, границы такого музея расширяются, и он становится по-настоящему содержательным»Spalding J. The Poetic Museum. Reviving Historic Collections. (Munich, London, New York, 2002). P. 25..

Думается, что слова Шпальдинга в равной степени можно отнести и к современными памятникам: от них требуется давать посетителю больше стимулов для «работы», размышлений, вовлекать наблюдателя в процесс смысловых поисков.

При этом важно учитывать и произошедшее в культуре смещение фокуса исторического интереса, благодаря которому внимание современных зрителей привлекают не столько деяния героев и моральные императивы, сколько примеры из жизни простых людей. В такой ситуации мы имеем дело со взглядом на историю если не «на равных», то точно не «снизу вверх». Запрос на сопереживание чужому опыту, интерес к истории повседневности учитывается современными разработчиками музейных экспозиций, архитектуры памятных мест в США и Европе. В то же время примеры российской исторической политики, которые отмечаются редакторами «Мониторинга», чаще всего свидетельствуют, что подобный тип памятников в России чрезвычайно редок. Это предопределяет ограниченность форм взаимодействия с нежеланными и неинтересными объектами: либо зритель принимает участие в традиционных ритуалахГоворя о январских примерах, именно так, традиционно, отчитываются об участии в торжествах по случаю дня рождения Курчатова активисты «Молодой гвардии», подносящие цветы к памятнику и фотографирующиеся на его фоне (см.: urokiistorii.ru/2863)., либо пытается «заглушить» официоз и по-своему преобразовать навязываемую средуПодробнее – в аналитическом отчёте «Ленин как общее место», рассматривающего функции памятников Ленина в российских городах на примере ряда занятных казусов..

Памятник и проблемные зоны исторической политики

Большинство упомянутых памятников — памятники консенсусные, не вызывающие споров и конфликтов. Это объясняется тем, что в ходе процедуры согласования возможные конфликты учитываются и гасятся заранее (как это случилось в Бурятии с несостоявшимся памятником Чингис-Хану или в Ейске при формулировании политически корректной надписи к монументу Поддубного).

Примеры острых споров свидетельствуют о своего рода сбоях в отлаженном механизме мемориальной политики, демонстрируют места наибольшего напряжения в этом пространстве борьбы за право выносить оценки от имени большинства.

Такого рода конфликт произошёл в Ростовской области, где в мемориальном комплексе Змиёвская балка была заменена табличка, информировавшая о гибели на этом месте более 27 тысяч евреев в августе 1942 года (см.: urokiistorii.ru/2874). Смена таблички напрямую задела интересы российского еврейского сообщества, довольно-таки сплочённого и, что важно, объединённого особым отношением к вопросам памяти и ответственности по отношению к прошлому. Поэтому исчезновение надписи, а затем перенос прежней таблички внутрь мемориального комплекса не могли стать частью рутинной музейной процедуры, принимаемой жителями по умолчанию. Изменения, внесённые в памятник, «финансируемый исключительно из бюджета города», «без участия общественных организаций», вызвали серию продолжительных дискуссий и даже судебных разбирательств. Их важным итогом стало то, что стороны смогли публично проговорить наиболее болезненные проблемы, связанные с мемориализацией в России жертв войны и Холокоста, а также договорились о возможности компомиссного решения ситуации. Так, в августе 2012 года в Ростове-на-Дону впервые прошел «Международный форум памяти холокоста и жертв фашизма в России» (см.: urokiistorii.ru/3436, urokiistorii.ru/51378), приуроченный к 70-летию расстрелов в Змиёвской балке и, по замыслу организаторов, явился дискуссионной площадкой для обсуждения возникшего конфликтаАргументы сторон в данном споре следующие. Ростовские историки, инициировавшие смену таблички, говорят, что среди 27 тысяч расстрелянных на месте мемориала в августе 1942 г. евреи составляли значительное число (согласно документам, их было 15-16 тысяч), но не все жертвы расстрела принадлежат к этой национальной группе, а следовательно, мемориал у Змиёвской балки нельзя считать памятником исключительно холокосту. Еврейские организации напоминают о советской практике умолчания о геноциде евреев со стороны нацистов, когда убитые посмертно лишались национальности, причисляясь к «жертвами среди мирного населения» (собственно, «советским жертвам вообще» и был изначально посвящён открытый в 1970-е мемориал в Змиёвской балке) и говорят о том, что их целью является не «выделить» еврейские жертвы, а «вернуть национальность жертвам холокоста и напомнить о преступлениях нацизма, когда объектом геноцида может стать любой народ» (цитируются слова руководителя пресс-службы Российского еврейского комитета Михаила Савина — urokiistorii.ru/2874). Кроме того, Змиёвская балка является местом самой массовой нацистской казни евреев на территории России. Развитие скандала вокруг мемориала в Змиёвской балке можно проследить в новостях: urokiistorii.ru/2948, urokiistorii.ru/3001, urokiistorii.ru/3158, urokiistorii.ru/3213.

Другой январский пример сбоя в практике установки монументов касается попытки культурной экспансии на территорию соседнего государства. Речь идёт о замысле российского Министерства культуры подарить Украине памятник Петру Столыпину (см.: urokiistorii.ru/2904). После торжественных мероприятий в Киеве к столетию со дня убийства Столыпина, прошедших в 2011 году, Министерство культуры России предложило установить памятник имперскому премьер-министру в украинской столице, мотивируя это решение необходимостью «укрепления братских отношений между Украиной и Россией». Предложение было резко негативно принято украинской стороной: идею «подарить Украине памятник человеку, который нанес большой вред Украине» в Киеве рассмотрели «как провокацию или крайне необдуманное действие». Российская сторона не услышала или не захотела услышать протест киевлян, обострив конфликт заявлением:

«…украинские национал-демократы мыслят слишком примитивно, чтобы это понять, и действуют не лучше большевиков, которые решали, какие памятники надо ставить, а какие нет» (директор украинского филиала Института стран СНГ).

Этот пример обнажает консервативность и негибкость, присущие зачастую российской культурной политике, её декларативность и склонность прикрывать красивыми словами другие, не проговариваемые напрямую задачи, и, наконец, её глухоту, неспособность принять точку зрения оппонента. Впрочем, вопросы внешнеполитических притязаний России и её отношений с другими странами в сфере борьбы за прошлое, подробно рассматриваются в отчёте за ноябрь 2011 года (см.: «Борьба с фантомом: «Миф о войне» во внешней и внутренней политике России»).

Указатель новостей за январь 2012 г.

• Подготовка к празднованию юбилея Бородинского сражения: urokiistorii.ru/2836; urokiistorii.ru/2812; urokiistorii.ru/2847; urokiistorii.ru/2885.
• Споры об общем прошлом в учебниках истории между Россией, Украиной и Белоруссией: urokiistorii.ru/2840; urokiistorii.ru/2846.
• Памятники и городская ономастика — ностальгия по советскому vs отказ от коммунистического наследия: urokiistorii.ru/2830; urokiistorii.ru/2845; urokiistorii.ru/2816.
• Юбилей Прокуратуры РФ: urokiistorii.ru/2813.
• Оставленные монументы: urokiistorii.ru/2842; urokiistorii.ru/2884.
• Предложения к Году российской истории: urokiistorii.ru/2814; urokiistorii.ru/2804.
• Инициативы «снизу», переживание истории через личные практики: urokiistorii.ru/2859; urokiistorii.ru/2800.