«Я жив. Со мной ничего не может случиться»: Памяти Станислава Микке
О жизни Станислава Микке – польского юриста, журналиста, занимавшегося проблемой польских поселений и захоронений на территории бывшего СССР, заместителя Председателя Совета Охраны Памяти Борьбы и Мученичества Республики Польша, погишего в авиакатастрофе под Смоленском в 2010 г. – рассказывает Светлана Филонова (Харьковская правозащитная группа).
Полная версия статьи – на сайте Харьковской правозащитной группы.
«… Тот, кто ушел, уже ничего не скажет и не сделает, ни сегодня, ни завтра. Но то, что было построено вместе вчера, будет жить, прорастая в наше настоящее и будущее, влияя на наши выборы, реакции, видение мира.
Варшавский адвокат Станислав Микке был одним из тех, кто хорошо это знал.
Процессы против забвения он выигрывал часто. Одной из последних его побед было «дело» Евгениуша Малачевского – гениально одаренного литератора, который умер очень молодым в 1922 г., не успев завоевать громкой славы, и был напрочь забыт после смерти. В сущности, Станислав Микке сделал очень простую вещь: прибил временную, как он надеялся, мемориальную доску у входа в санаторий «Санино» в Татрах, где Малачевский умер, и издал сборник его стихов и прозы. Но чего это стоило! <…>
Он примет участи в эксгумациях и в 1994-м, и в 1995-м, и в 1996-м годах – в Катыни, в Медном, в Харькове. Но теперь уже в качестве члена экспертной группы, чьи функции определить одним словом совершенно невозможно. Он поднимал тела катынских жертв из могил, помогал в их исследовании и описании; и всё, что приносил с собой каждый новый день эксгумации, фиксировал в своем дневнике. Из этих записей потом родится главная книга его жизни – «Спи, храбрый, в Катыни, Харькове и Медном». Единственная в своем роде.
Стали почти труизмом слова о том, что в 90-е правду о Катыни приходилось по частям добывать из-под земли. Но и сам процесс ее открытия, каждый сантиметр земли, сквозь которую к ней приходилось пробиваться, – это тоже история Катыни. Было бы глубоко неправильно, если бы дни эксгумаций не остались в памяти обоих народов такими, какими они были, – с живыми человеческими эмоциями, с подробностями, которые тогда могли показаться неважными, суждениями, которые позже могли оказаться ошибочными. У них должен был появиться именно такой летописец, каким стал Станислав Микке – свидетель далеко не бесстрастный, но способный быть справедливым, и главное, быть может, – с ощущением неразрывности собственного бытия и судьбы своего народа. Его свидетельство становилось пронзительно достоверным, оттого что было глубоко личным. Поэтому книга Станислава Микке была бы неполной, она была бы просто другой, если бы в ней не было последней главы, казалось бы, непосредственно с эксгумациями в Катыни, Харькове и Медном, не связанной. Главы о его поездке в Архангельскую область. <…>
<…>
А собственно, что такое родина? ХХ век перечеркнул утверждение немцев «родина там, где стояла твоя колыбель». Миллионы младенцев рождались на чужбине, впитывая с молоком матери тоску по родине, которую далеко не всем дано было когда-нибудь увидеть. Стала также неактуальной формула сначала восточных, а потом практически всех европейских культур – «Родина там, где могилы твоих предков». Сколько предков навсегда остались лежать в чужой земле и сколько потомков даже не знают, в какой именно!.. А может быть, родина – это земля, с которой тебе есть что вспомнить? Которая хранит память обо всех твоих радостях и печалях, тем самым питая твою память о ней, обеспечивая основание народной ментальности – общей памяти? <…>
<о посёлке Харитоново Архангельской области, где в 1930 – 1940е гг. на спецпоселении жил дядя Станислава Микке – Станислав Микке-старший>
Стариков в поселке много. Вот только все они переехали сюда в середине 50-х, – вернее, им велели сюда переехать – из точно таких же спецпоселков на Колыме, под Магаданом, за Уралом. А тех, кто жил здесь, переселили на Колыму, в Магадан, за Урал. Зачем? Затем же, зачем в 30-е годы уральских парней и девчат везли на строительство Днепрогэса, а ребят с юга страны везли на великие стройки Урала. Заинтересовавшись этой проблемой еще в конце 80-х, я выяснила (на основании совершенно официальных статистических данных, тогда еще советских), что в огромной стране практически никто не живет там, где родился и вырос его дед. Иными словами, одна шестая часть суши заселена людьми, чужими земле, на которой стоит их дом. Узнать, как прежде называлась родная улица, какие здесь цвели сады и какие игрались свадьбы; что в представлении дедов-прадедов было добром, а что – злом, каждое новое поколение может только из книг. В живой человеческой памяти, передающейся от поколения к поколению, сохранилось крайне мало. История наша насквозь писаная. А потому переписывать ее можно сколько угодно; и уже тогда, на заре перестройки, людям можно было подсунуть под видом «наших корней, наших истоков» практически любой бред».
Фрагменты из статьи Светланы Филоновой «Я жив. Со мной ничего не может случиться».
