11 октября 2010

(Не)разделенная память: «двойной геноцид» как инструмент забвения

Памятник евреям, погибшим в Девятом форте Ковенской крепости. Установлен в 1984 году. Источник: The New Times

В основе материала лежит статья Джонатана Фридленда «Я понимаю, почему литовцы настаивают на термине «двойной геноцид», но меня этот термин ужасает» (Jonathan Freedland «I see why ‘double genocide’ is a term Lithuanians want. But it appals me» ) в The Guardian. Аргументы автора дополнены данными о политике исторической памяти в Литве и размышлениями редактора УИ Анастасии Леоновой.

«Память и история никогда не принадлежат лишь прошлому; отношение к ним постоянно оспаривается и пересматривается — как и к любому другому политическому вопросу. О 35000 евреев, погибших в гетто Ковно в современном Каунасе напоминает лишь небольшой обелиск. На нем не указано число погибших и не сказно о том, как и почему они были убиты.»

В XX веке Литва подверглись оккупации и насилию со стороны двух тоталитарных режимов — нацистского и советского. В современной литовской историографии этот факт нашел отражение в форме концепции «двойного геноцида», которая предполагает, что зло, причиненное нацистами и коммунистами равноценно, и оба строя подлежат осуждению в равной мере. Однако воплощение этого понятия в политике литовских музеев заставили обозревателя The Guardian усомниться в том, что такой подход оправдан как с исторической, так и с этической точек зрения. Главная причина такого скептицизма — тезис о тождественности сталинизма и нацизма сопровождается забвением о масштабе уничтожения литовских евреев, а также попытками замолчать роль литовцев, бывших инициаторами погромов и принимавших активное участие в нацистских казнях обитателей гетто.

Центром памяти о более чем 200 тысячах жертв нацистской оккупации Литвы 1941-44 гг. с 1958 года был Мемориальный ансамбль жертвам фашизма в бывшей Ковенской крепости, находящемся ныне в нескольких километрах от центра Каунаса (о том, что большинство из 35000 казненных в этом месте были евреями, и о том, что было истребленно более 90% еврейского населения Литвы советский музей умалчивал). Именно тут в один из дней октября 1941 лишь за один день нацистами и сотрудничавшими с ними литовцами были казнены около 10000 жителей ковенского гетто, половина из них — дети. Джонатан Фридленд, попробовал попасть в музей «Девятый форт» по городским указателям и убедился, что найдет его только тот, кто специально его ищет — путь к нему не обозначен туристическими стрелками.

Сегодня музей «Девятого форта» состоит из двух частей. Созданную еще в советские времена экспозицию в память о жертвах нацистов затмевает новая — посвященная жертвам советских депортаций. Хотя географически девятый форт не имеет отношения к осуществлению этой операции советских властей, автор отмечает, что ему по-человечески понятно, почему новый музей привлекает гораздо больше внимания, чем первый. (Это не вполне верно — в 1940-41 и после восстановления советской власти в Девятом форте располагалась тюрьма НКВД, служившая перевалочным пунктом для депортируемых в ГУЛАГ).

«Эпоха советских репрессий свежее в памяти, чем события первых лет Второй мировой, она продолжительнее во времени и затронула многие современные литовские семьи. Кроме того, в советские годы говорить об этой странице репрессий было нельзя, и вынужденное молчание тех лет коллективная память компенсирует сегодня».

Странно думать об исторической памяти как о виде состязания. Даже сочувствуя всей глубине литовской трагедии, автор отказывается принять термин «двойного геноцида», особенно после того, как на примере Девятого форта увидел, как он воплощается в национальной политике памяти.

«Во-первых, уравнивание преступлений коммунистов и нацистов, на практике редко позволяет рассказать достаточно полно о последних. Например, табличка в Девятом форте указывает, что казни евреев проводили «нацисты и их пособники», но нигде не говорится, что этими пособниками были литовцы, добровольно стремившиеся убивать своих сограждан-евреев».

Автор утверждает, что, объездив немало памятных мест, он нигде не обнаружил упоминания о том, что в Литве доля убитых евреев была самой высокой в Европе — около 90% из-за активного участия местного населения в нацистских чистках. По его данным, убийства евреев начались 22 июня 1941 года — то есть еще до прихода немецких войск.

«Второй аргумент против понятия «двойной геноцид» заключается в том, что «параллельность» двух исторических линий на практике редко выдерживается. Логично было бы предположить, что вильнюсский Музей жертв геноцида должен рассказывать о массовых убийствах евреев, тем более, что расположен он недалеко о бывшего гетто. Однако Холокост здесь даже не упомянут — вся музейная экспозиция и два впечатляющих монумента посвящены памяти жертв советского режима. Рассказ об уничтожении 200 тысяч евреев вынесен в далекий от туристской тропы музей «Зеленый дом» , который закрыт на реконструкцию, а его директор рискует потерять работу под давлением местных властей».

Фактически, память об уничтожении евреев в Литве становится заботой самих евреев — государственная концепция памяти и действующие в соответствии с ней институты ограничивают круг «значимых» фактов геноцида. Критерием отбора становится то, кто был источником насилия — советская власть или нацисты. Понятие «геноцид» оказывается монополизированным антикоммунистической линией памяти, полностью вытесняя антинацистскую на периферию публичной репрезентации. Экспозиция Музея подталкивает посетителя к мысли о том, что, в сравнении с преступлениями сталинизма, нацистские лагеря смерти были не таким уж ужасным местом. Как будто для того, чтобы усилить эффект на зрителя от свидетельств советских репрессий в отношении граждан Литвы к ним «приплюсованы» ужасы Голодомора на Украине. Стенд в Музее жертв геноцида приводит фрагменты высказываний «свидетелей Голодомора, переживших нацистские лагеря смерти» о том, что было страшнее — голод или война. О нацистских лагерях, после однократного упоминания, говорят как о «войне» вообще. Опыт выживших там узников противопоставляется последствиям голода, намеренно, как подразумевается, организованного в советской Украине. Вывод получается в пользу лагерей смерти.

«В Аушвице (Освенциме) нам давали хотя бы немного шпината и кусочек хлеба. Война ужасна, но голод был еще хуже»

«Голод (был страшнее). Во время войны погибают не все, а голод не щадит никого»

«Это было ужасным временем для Украины. Голодомор был страшнее войны»

При знакомстве с фрагментами экспозиции Музея геноцида, доступного благодаря «подпольной» съемке Ричарда Шофилда (Richard Schofield) (фотографировать в музее почему-то нельзя), невольно возникает ощущение, что сознанием зрителя манипулируют. Вопреки провозглашенной задаче сопоставления масштаба преступлений нацизма и сталинизма, данные, позволяющие сделать это приведены в виде, который затрудняет их адекватное сравнение. В частности, в таблице «потерь» во время оккупации в качестве эквивалентных указаны данные о 200000 «арестованных, подвергнутых допросам, заключенным в тюрьму» при советском режиме и 200000 евреев (95% еврейского населения страны), убитых за несколько месяцев 1941-42 гг. при немцах.

«Трудно согласиться, что «арестованные, подвергнутые допросам, заключенные в тюрьму» разделили ту же судьбу, что убитые евреи, даже несмотря на попытку авторов экспозиции уровнять их под невнятным понятием «потери». Репрессии советского периода были ужасны, но они не были геноцидом: быть арестованным это не одно и то же, что быть расстрелянным на краю рва. Это разные вещи, и отрицать это — значит лишить очень точное понятие «геноцид», всего его значения».

Концепция памяти о репрессиях, реализованная в Музее геноцида, навязывает зрителю «количественный» критерий оценки бесчеловечности сталинизма и нацизма. Следуя заданной Музеем жертв геноцида «сравнительной» конструкции, зритель невольно втягивается в чудовищную арифметику, пока не поймет простую вещь — ответ зависит от точки зрения. Оценка массовых убийств и других видов репрессий в концепции «двойного геноцида» получает узкогрупповую, этническую окраску. Для литовцев страшнее сталинский режим, так как от него пострадало больше литовцев — погибших партизан, депортированных и замерзших в ссылке семей, арестованных и заключенных. Жертвами нацистских убийств были преимущественно евреи, так что с «литовской» точки зрения, нацисты были не так плохи, как коммунисты, в числе пострадавших от которых преобладали литовцы.

Получается, что об убитых помнят те, кто им близок по крови. «Еврейский вопрос» был решен в Литве практически в совершенстве — в результате националистических погромов, нацистских убийств и советских репрессий было уничтожено до 95% еврейского населения страны. И об убитых попросту некому помнить, если современная концепция памяти основана на этнических границах, разделяющая горе от потерь на свое и чужое. О причинах раздвоения исторической памяти в современной Литве размышляет и автор The Guardian. По мнению его собеседника, профессора Каунасского университета Александрявичуса,

«многие литовцы хотели бы думать, что их предки убивали евреев из мести за страдания, которые им принесли коммунисты (читай, те же евреи). По этой логике (порочной хотя бы потому, что советские репрессии затрагивали евреев в той же мере, что и литовцев), теория «двойного геноцида» фактически означает: «вы вредили нам, а мы вам, так что теперь мы квиты».

Как получилось, что эта отвратительная идеи пустила столь глубокие корни? Довид Кац, в этом году потерявший место преподаватели идиша в Вильнюсском университете (его контракт не бы продлен), видит тут геополитический мотив: «Это мощное оружие против России». Литва хочет показать европейским партнерам, что пострадала от советского геноцида и не получила компенсации. Второй, националистический, мотив тоже немаловажен: литовцы хотели бы думать о себе как о народе с безупречной репутацией, как в настоящем, так и в прошлом. Признание горькой правды о войне ставит под угрозу их статус жертв.
Сложившаяся ситуация требует реакции мирового сообщества. Профессор Александрявичус считает, что под «мягким давлением» извне литовцы должны придти к психологически тяжелому осознанию, что жертвы могут быть одновременно и преступниками. Пострадав при первой советской администрации 1940-41 гг. «литовцы набросились на слабейших — на евреев».

Джонатан Фридленд настроен более решительно. Он считает, что, коль скоро Литва входит в ЕС и НАТО, ее

«партнеры в этих организациях должны потребовать от Вильнюса честного подхода к собственной истории, даже если этот процесс будет болезненным. Только тогда успокоятся неотступно преследующие нас тени прошлого».

Ссылки по теме: