Город без мифа. Этюд о Днепропетровске
Город, где я вырос, не сохранил ни одного дореволюционного кладбища: ни православного, ни еврейского, ни татарского, ни караимского, ни старообрядческого. Большинство кладбищ превратили в парки, один из них так и назвали «Парк живых и мёртвых». Послевоенный парк Калинина устроили сразу на двух уровнях уничтоженных захоронений: старого Фабричного (Чечелевского), ликвидированного ещё в 1930-е, и немецко-итальянского кладбища времён оккупации 1941–1943 гг. На месте самого старого и красивого городского кладбища в 1936 году построили стадион. К концу советского периода стадион потерял свое спортивное значение и стал огромным базаром. В нулевые он снова стал стадионом, отремонтированным к Евро-2012. Суждено ли этому месту когда-либо снова стать кладбищем?
На подобный вопрос в огромном степном городе, где кладбища не выдерживают и пятидесяти лет, скорее всего ответили бы приблизительно так: «А какая разница»? Отсутствия старых кладбищ Днепропетровск не чувствует и не переживает. Они здесь не нужны, как не нужна сама память. Прошлое для моего города – это то, от чего желательно избавиться. В том числе поэтому здесь развилась Традиция уничтожения Традиции. А условием творческого развития стал выезд. Список выходцев из Екатеринослава-Днепропетровска удивительно пёстр. Только для примера упомяну Александра Галича и Илью Кабакова, Олеся Гончара и Павла Загребельного, Блаватскую и Вучетича. Днепропетровско-московский художник, сделавший провокационную (и, конечно же, не замеченную) выставку «Город жлобов», Михаил Рытяев сказал о городе так: «Днепропетровск – это дыра. Но он странным образом рождает отличных людей, которые уезжают отсюда и становятся кем-то» (цит.по: http://www.nashizdat.com/blog/events/1355.html)
Задуманный как южная столица России и конкурент Петербурга – Екатеринослав – должен был стать символом победы империи над степью и знаком её необратимого приближения к Константинополю. Смерть Екатерины II и её фаворита – Григория Потёмкина – поставила крест на всех этих планах с университетом, музыкальной академией и домами «во вкусе римских и греческих зданий». Потёмкинский город стал самой грандиозной потёмкинской деревней. Непостроенная столица не стала мифом города, но открыла перечень столичных возможностей в его истории. Когда-то Екатерининский, а ныне Карла Маркса, проспект сегодня так же необычно широк, с бульваром посредине, как на екатерининских планах. А скорость электрического трамвая, пущеного по проспекту в 1898 году (тогда это был второй электрический трамвай в Российской империи), сегодня та же, что и сто лет назад.
Во время появления электрического трамвая «новые Афины» уже стали «украинским Манчестером», одним из центров железорудной промышленности империи. Облик города определяли заводские гудки, смог и рабочие кварталы. На крупнейшем из здешних заводов, Брянском, работал Григорий Иванович Петровский, член большевистской партии, успевший за свою жизнь побывать и депутатом Государственной думы, и главой правительства Советской Украины. При жизни императрицы Екатерины основанный ею город стал Екатеринославом, при жизни большевика Петровского город его рабочей юности стал Днепропетровском. Большинство жителей города давно забыли, кем был Петровский, название города утратило свой «революционный» смысл, а на огромную гранитную статую Григория Ивановича возле железнодорожного вокзала никто не обращает особого внимания. Ее дополняет значительно меньший по размеру крест памяти жертв Голодомора 1932–33 гг., установленный во время выхода указа президента Виктора Ющенко о сносе памятников коммунистическим деятелям. Киевского Петровского тогда демонтировали, днепропетровского же никто не тронул. Да и зачем трогать безопасное и неактуальное прошлое?
Днепропетровску история Екатеринослава была не нужна. Преображенский собор, заложенный Екатериной, превратили в музей атеизма, правда, сохранив его внешний вид. Другим сакральным объектам повезло меньше, поскольку их перевоплощение предполагало изменение внешнего облика, часто до неузнаваемости. Построенная в 1911 году мечеть стала детской спортивной школой (до сих пор на здании нет никакой информации о его предыдщей жизни). Успенский собор превратили в городскую больницу № 10, Новую военную церковь – в спортивный зал Строительной академии. Лютеранская кирха стала архивом, хоральная синагога – клубом швейной фабрики, римо-католический костел – сначала мастерской по резке стекла, потом областным управлением спортивных лотерей. В последних случаях исторические объекты в постсоветское время были возвращены религиозным общинам. Синагогу фактически отстроили заново, совершенно проигнорировав внешний вид здания в XIX веке. А вот костёлу решили вернуть исторический облик. Для Днепропетровска такое решение римско-католической общины кажется скорее непонятным и странным, чем наиболее логичным.
В конце концов, даже если у даного места какая-то история и была, её совершенно необязательно знать и, тем более, рассказывать. Этому и само название города помогает. Уже потому, что его чрезвычайно сложно выговорить на любом иностранном языке. Австрийские авиалинии даже рекламу такую себе придумали: «Мы доставим Вас в места, названия которых сами не можем выговорить. Например, Днепропетровск». Не удивительно потому, что очень немногочисленные специальные публикации, посвященные тем или иным аспектам истории Днепропетровска, изданные на немецком, итальянском и английском языках, избегают имени города в названии!
С недавнего времени в западноевропейской прессе появился новый эвфемизм для Днепропетровска: «родной город Юлии Тимошенко». Слишком усердное его использование может создать ошибочное впечатление о Днепропетровске как политическом оплоте лидера украинской оппозиции. Хотя как раз политико-идеологическая выразительность Тимошенко на общеукраинском уровне сделала её фигуру малоприемлемой для региона, где она родилась и начинала политическую карьеру. Хотя локальным призывам Тимошенко во втором туре последних президентских выборов: «Может, олигархам хватит Донецка. Выбирай своЮ», Днепропетровск не слишком поверил, тем не менее набранные ею более 29 % голосов таки существенно отличаются от её же результата в Одессе (19 %), Луганске (7,7%) и Донецке (6,4%).
«Золотой век» Днепропетровска – застойные годы, когда в Кремле сидел не забывавший ни земляков, ни истоки своей карьеры Леонид Брежнев, а сам город был закрыт для иностранцев из-за ракетного производства на заводе «Южмаш». Многими днепропетровцами закрытость воспринималась как избранность, как гарантия несколько лучшего продуктового обеспечения и как проявление прямых отношений с Москвой (в советское время Киев как столицу здесь не воспринимали). Милионный южный город с мощной технической интеллигенцией мог претендовать на неофициальное звание «столицы застоя». И практически никому не мешали ни многочисленные заводы в черте города; ни то, что футбольные матчи в еврокубках местный «Днепр» (кстати, чемпион СССР в 1983 и 1988 гг.) должен был играть не дома, а в «открытом» Кривом Рогу; ни то, что в психиатрической больнице в загородной Игрени существовало специальное отделение для «лечения» политических заключенных.
Открытость города и распад СССР означали для Днепропетровска стремительную демодернизацию, вплоть до утраты статуса города-миллионера. Некоторое время казалось, что потерю столицы в лице Москвы, удастся компенсировать оккупацией местной элитой Киева. Бывший директор «Южмаша» Леонид Кучма, будучи президентом Украины, открыл в Днепропетровске метро (проект имеющий больше символическое, чем транспортное значение) и запустил из Киева скоростной «Столичный экспресс». Однако поступь провинциализации, очевидную в тотальном исчезновение книжных магазинов в центре или оттоке кадров из местного университета, эти потёмкинские инъекции скрыть не могли. Настоящим символом эволюции города стала гостиница «Парус» – недостроенный и брошенный в конце 1980-х небоскреб на берегу Днепра, служащий последние годы огромной рекламой крупнейшего местного банка и ошибочно принимаемый немногочисленными туристами за главный офис этого же банка.
В отличие от екатерининских времен, времена брежневские город запомнил (налого ли?) как свою la belle époque. И уже в нулевые годы украсил свой топонимический ландшафт улицами Щербицкого и Брежнева. Правда, первая – лишь мостик через озеро в центральном парке без единого жилого дома, а вторая – новый проезд на окраине. Но тем не менее. Понять оба нововведения в городе, последовательно старавшемся избегать переименований и «войн памяти», думаю, можно именно в локальном контексте. И Щербицкий, и Брежнев показались местным властям приемлемыми фигурами, учитывая днепропетровские страницы их биографий. И при принятии этого решения вряд ли кто-то вспоминал о Афганистане, Чернобыле или других событиях, выходящих за узкие местные рамки.
В таком же сочетании локальности и безразличия предлагаю прочитывать невероятное на первый взгляд описание городской символики, утверждённой в 2001 году. Основой герба Днепропетровска стала эмблема казаческого поселения на месте современного города (т.е., символ национальный, но и не совсем чуждый советской исторической наррации). При этом, щит герба обрамлен лентами – далее цитата из официального описания – «слева вверху сине-желтой – цвета Государственного флага Украины, а справа вверху – красно-лазоревой – цвета Государственного флага УССР». А официальной датой рождения города остался 1776 год, год рапорта на имя Потёмкина о выборе места для строительства (эта дата была выбрана в году 1976 в том числе из-за своего удивительного совпадения с 70-летием Брежнева).
Таким образом, в городской символике сосуществуют имперские, советские и украинские символы. Сосуществуют мирно, как части одной неконфликтной наррации, которые взаимно уравновешивают себя и делают друга друга ещё более незаметными, безопасными и ненужными. Ведь память – это то, что не нужно городу-труженику (меткое определение из советского гимна города, исполняемого до сих, например, при прибытии поездов из Москвы или Киева).
В Днепропетровске Философская улица ведет на главный базар, на бывших кладбищах заунывно скрипят металлические качели, а если вы засиделись в кафе за книжкой, вам обязательно напомнят, что если долго ничего не заказывать, то нужно уходить. В Днепропетровске уважающий себя водитель ни за что не пропустит вас на пешеходном переходе, а на светофор внимания обращают не больше, чем на гранитных Петровского с Лениным. В местном университете студенты по-прежнему по любому поводу пишут в деканат «рапорт» (привет от времен закрытости). И Днепропетровску не нужен миф. И не нужно Евро-2012! Когда город потерял право проведения матчей чемпиона, основная реакция была: «Ну и что!» Действующий мэр уверенно выиграл следующие выборы, а то, что в рамках «подготовки» к футболу в центре уничтожили очередные исторические здания, так это даже хорошо: расчистили место для новой истории.
