Контекстуализация Степана Бандеры
12 января 2011 года пресс-служба президента Януковича сообщила, что суд лишил Степана Бандеру звания Героя Украины, присвоенного ему Ющенко в интервале между двумя турами президентских выборов год назад. Это сообщение неожиданно вызвало гораздо больший политический (не рискну написать: общественный) резонанс в Украине, чем оглашенный еще 2 апреля вердикт Донецкого окружного административного суда о противоправности указа Ющенко, поскольку звание Героя может быть присвоено лишь гражданину Украины. С того времени новая украинская власть дала немало поводов усомниться в ее чуткости к региональным, языковым и религиозным особенностям Украины. Во многом благодаря этому в стране набирала обороты конфронтационная поляризация публичного пространства, об этой угрозе я писал в предыдущих блогах.
Именно по логике такой поляризации новое решение суда (кстати, в сообщении президентской пресс-службы не было уточнено, какого именно) и недвусмысленная радость правящей партии по этому поводу были прочитаны, прежде всего, в Восточной Галиции, как очередной антиукраинский шаг центральной власти. В ответ Львовский, Ивано-Франковский и Тернопольский облсоветы не только провели выездные заседания возле памятников Бандеры, но и аннонсировали написание собственного учебника по истории, в котором недвусмысленно будет сказано, что Бандера таки герой.
Стоит ли говорить о том, что в такой атмосфере сколько-нибудь вразумительная критическая дискуссия в публичном пространстве по этим вопросам практически невозможна. И одновременно, жизненно необходима. Тем более, что аргументация принятых судебных решений была основана исключительно на юридической коллизии и не содержала ни единого слова об исторической оценке Бандеры, или возглавляемого им ОУН (Б). На политическом уровне такая оценка до сих пор не была предложена. Другими словами, официальный Киев не объяснил, почему он не считает Бандеру «героем» – из-за того, что тот «буржуазный националист», из-за неприятия террористических методов деятельности ОУН (Б) и УПА или, например, из-за принципиального осуждения антипольских и антиеврейских акций времен войны.
Еще до второго витка политического противостояния вокруг Бандеры, киевское издательство «Грани-Т» выпустило сборник «Страсти по Бандере», составители которого (Тарик Сирил Амар, Игорь Балинский, Ярослав Грыцак) собрали под одной обложкой самые разные научные и публицистические публикации, появившиеся в СМИ в течение 2010 года. Вошло в этот сборник и небольшое эссе автора этих строк, написанное впервые для киевской газеты «Критика». Сегодня я бы хотел предложить вариант этого текста вниманию российского читателя.
Виктор Ющенко, объясняя постфактум свой указ (вызвавший шквал негативных реакций в СМИ Польши, России и Израиля), говорил о том, что он, в частности, хотел инициировать широкую общественную дискуссию об ОУН и УПА. С этим, как и со многими другими планами бывшего президента, все вышло «как всегда». Выискивая мотивации президентского решения, разного рода аналитики упоминали формирование электоральной базы для следующих выборов, влияние «ура-патриотических советников» или даже супруги Катерины. Рискну предположить, что решение Ющенко не стоит чрезмерно рационализировать. Возможно, президент, у которого после первого тура не могло оставаться сомнений в поражении на выборах, не руководствовался никаким расчётом, а просто выразил свое личное мнение, личные эмоции. Можно интерпретировать этот указ и как «жест отчаяния» из-за неудачи политики «примирения ветеранов». Её Ющенко в начале своего президентского срока пытался проводить последовательнее, чем Кучма. Награждая Бандеру, президент вряд ли анализировал социологические опросы об отношении к событиям второй мировой войны или задумывался над международной реакцией, спрогнозировать которую не составляло ни малейшего труда. Одним этим решением Ющенко перечеркнул свой, в целом позитивный, образ в Польше. Если на секунду представить себе, что на роль Героя президент выбрал бы не Бандеру, а другого «буржуазного националиста» и «врага трудящихся масс» – Симона Петлюру, реакция Варшавы была бы совсем иной. Но Ющенко не удосужился разъяснить смысл своего указа. В результате один росчерк пера похоронил немало усилий по созданию нового украинского образа второй мировой войны. А еще дал повод задуматься над иронией истории: в независимой Украине высшую государственную награду, имеющую очевидную советскую генеалогию, получил символ антисоветизма. Теперь осталось на вновь сооружаемых монументах Степану Бандере в Галиции и на Волыни (а их появление никаких сомнений не вызывает) изображать его с геройским отличием, чтобы лидера радикального крыла ОУН было совсем не отличить от генерала Ватутина или Александра Матросова (о советской стилистике существующих памятников Бандеры писалось не раз).
В каждом разговоре на тему указа Ющенко и вызванных им реакций целесообразно подчеркивать: фактически речь идет о награждении или осуждении не Степана Андреевича Бандеры – политического террориста, организатора убийств директора Академической гимназии Ивана Бабия, секретаря советского консульства во Львове Ивана Майского, польского министра внутренних дел Бронислава Перацкого, затем главу радикального крыла Организации Украинских Националистов, который с 1942 по 1944 год провел под арестом в специальном бараке немецкого концлагеря Заксенхаузен, а в 1959 году был убит советским агентом в Мюнхене. Речь идет о пропагандистском символе. Почетное место «врага № 1», которое Бандера получил в советских идеологических схемах, обрекло его на канонизацию в националистическом нарративе. Более того, когда жителей Восточной Галиции или просто украиноязычных начали называть «бандерами», это имя окончательно утратило связь с конкретной исторической личностью, став едва ли не одним из обозначений украинской идентичности. Протестуя против ее негативных коннотаций, многие люди восприняли это название как «свое», а само имя – как символ своей идентичности. Подозреваю, что этих нюансов не знали депутаты Европарламента, принимая (по инициативе нескольких польских парламентариев) свое обращение к президенту Януковичу с призывом отменить указ его предшественника о награждении Бандеры. Как не знали они и о состоянии исторического сознания в Украине, о присущем значительной части населения страны чувстве угрозы для их идентичности, о нерешенности проблемы официального определения статуса воинов Украинской Повстанческой Армии, о инерционном влиянии позднесоветского мифа Великой Отечественной войны. Как и о том, что в Украине до сих пор работники советских карательных органов получают гораздо более высокие пенсии, чем политзаключенные, диссиденты или участники антисоветского движения сопротивления.
Достаточно часто можно встретить мнение, что акцентирование темы Голодомора выполняет (выполняло?) важную функцию символического разграничения Украины и ее советского прошлого. Теме ОУН и УПА в такой функции часто отказывают, ссылаясь на то, что методы деятельности этих организаций прямо противоречат послевоенным европейским стандартам политики и права, что УПА была инициатором этнической чистки польского населения Волыни, а ее члены принимали участие в нацистской политике уничтожения еврейского населения. Хочу подчеркнуть: все эти факты безусловно заслуживают адекватного освещения в украинских учебниках истории (где до сих пор все эти сюжеты изложены, в «лучшем» случае, эвфемистично). Чрезвычайная важность обращения к этим сторонам истории украинского националистического подполья (как и к вопросам террора ОУН по отношению к неукраинским советским гражданам и к мирному украинскому населению) не снимает с повестки дня вопрос: как интерпретировать постсоветскую мемориализацию Бандеры, установку ему памятников (пользуясь случаем, подчеркну, что стоят они не в «Западной Украине», а в Галиции и частично на Волыни)? Что они символизируют – освобождение (стремление к освобождению?) от советского наследия и волю к политической субъектности – или акцептацию и поддержку программы интегрального национализма? Напомню, что в рамках послевоенной советизации западно-украинских областей были убиты 153 тысячи, арестованы 134 тысячи и депортированы в отдалённые районы СССР 203 тысячи человек (суммарно более 10 % населения региона). Этот факт стал краеугольным камнем исторической памяти населения, симпатии которого к УПА, как признавали сами активисты подполья, «основывались на национальном сознании, патриотизме, но не на поддержке нашей политической или социальной программы». Исследований восприятия памятников в Украине практически нет, посему остается только гадать о пропорциях между лозунгами интегрального национализма и подчеркнутой десоветизацией символического пространства (хотя происходит она, как уже говорилось, в советской стилистике).
И, наконец, несколько слов о моем личном отношении к указу Ющенко. Я не являюсь последовательным сторонником награждения Бандеры, даже если бы в Украине существовала прозрачная и понятная система государственных наград. В тоже время, мне кажется, что государству стоило бы, наконец, заняться серьезно вопросом об официальном определении статуса УПА и, прежде всего, её антисоветских действий. В этом контексте напомню, что попытки такого определения предпринимались несколько раз во время президентства Кучмы, но ни одна из них не получила поддержки в парламенте. Этот вопрос фактически перешел в разряд «вечных» двигателей политической мобилизации и одновременно таких, чьё взвешенное обсуждение практически невозможно. Особенно в нынешнем политическом контексте, когда в Украине сохраняется всё меньше реальных свобод и становится все больше «Свободы».
