Российско-украинский учебник истории. Новый раздел старой войны?
Министр образования Украины Дмитрий Табачник около недели назад анонсировал создание рабочей группы по написанию совместного российско-украинского учебного пособия по истории для учителей. Когда стали появляться украинские реакции на эту инициативу, автора этих строк посетило острое чувство дежа вю. Как будто мы вернулись в 2002 год, когда по очень похожему поводу мне довелось писать небольшой обзор, размещенный на интернет-сайте, который с тех пор канул в небытие. Отыскав старый текст, я обнаружил, что он полностью подходит к современной ситуации, как-будто за восемь лет ничего по сути не изменилось (кроме разве что фамилий главных героев). И я решил сначала опубликовать русский перевод того текста (без малейших изменений), а затем поделиться соображениями о публикациях недельной давности.
Часть 1. Написано 10 июля 2002 года
Началось все 24 мая этого (т.е., 2002) года, когда в Москве вице-премьеры России и Украины Валентина Матвиенко и Владимир Семиноженко договорились создать двустороннюю рабочую группу по написания новых школьных учебников, которые учли бы пожелания обеих сторон относительно содержания книг и оценок принципиальных для российско-украинских отношений событий. Также появилась информация, будто бы российскую сторону не удовлетворяет, в частности, освещение в украинских учебниках российско-украинской войны 1918–1919 годов и Голодомора.
Реакцией на такое известие стало «Открытое письмо украинских историков, интеллигенции и представителей общественности по поводу угрозы политического пересмотра украинской истории», адресованное Президенту, председателю Верховной Рады и премьер-министру. Среди подписавших письмо: бывший узник ГУЛАГа, известный львовский историк Ярослав Дашкевич, диссидент и глава Украинского ПЕН-Клуба Евгений Сверстюк, ректор Киево-Могилянской академии Вячеслав Брюховецкий, директор Института украинской археографии Павел Сохань и другие. Опубликовавший это обращение сайт «Майдан» также призвал своих посетителей отправлять индивидуальные письма протеста по адресу государственных учреждений, сообщил о создании Комитета по защите украинской истории во главе с тем же Ярославом Дашкевичем и даже анонсировал «черный список» лиц, отказавшихся подписать письмо.
А 11 июня под Кабмином прошел митинг, организованный «Молодым Рухом». В его пресс-релизе, подписанном Вячеславом Кириленко, в частности, утверждается: «Согласование учебников является беспрецедентным явлением для практики демократических государств» (к этому тезису я еще вернусь).
Слегка смущенный таким резонансом вокруг скорее декларативного, чем практического решения, позапрошлогодний «Мужчина года» по версии одного из «общенациональных рейтингов» г. Семиноженко бросился уверять, что вся комиссия – это, дескать, инициатива самих историков, а «разве можно запретить ученым и историкам заниматься историей?». Едва ли не единственным рассудительным голосом в дискуссии стал текст Максима Стрихи на сайте «Украинская правда», в котором автор, справедливо подвергнув критике тезис Кириленко о «практике демократических государств», отметил, что согласование учебников является привилегией равноправных и демократических стран, каковыми ни Украина, ни Россия на данный момент не являются. Главный тезис Стрихи: «Доживем до настоящего равенства и демократии – тогда и согласуем», прямо дезавуирует уверенность Семиноженко в том, что комиссия будет обсуждать в том числе улучшение образа Украины в российских учебниках.
О согласовании и демократии
Возвращаясь к весьма странному тезису из заявления «Молодого Руха», отмечу, что вопрос международного согласования текстов учебников затрагивался еще в 1889 году на Парижском мирном конгрессе. В 1919 году во Франции удалось собрать несколько тысяч подписей учителей под обращением о необходимости устранить из учебников дух милитаризма и ксенофобии. Эту инициативу поддержала Лига Наций, призвав к международному регулированию учебной литературы. А в 1933 году в Монтевидео соглашение о взаимном усовершенствовании учебников подписали государства Южной Америки. Сразу после Второй мировой войны были запрещены все нацистские учебники и в очередной раз провозглашено, что к написанию новых книг следует привлечь международные комиссии историков
Конечно же, жизнь не хотела подчиняться правовым предписаниям. Деятельность комиссий часто ограничивалась декларациями, которые никто не принимал во внимание. Например, польско-немецкие комиссии по учебникам были созданы в 1956 и 1971 годах (соответственно с ГДР и ФРГ), а подлинные изменения образов обоих народов в учебниках произошли только в 90-ые. То есть на протяжении не одного десятилетия эти изменения казались просто невозможными (как гласит польская поговорка: «Пока свет светит, немец не станет поляку братом»).
О равенстве и украинском случае
Почему диалог именно с Россией вызывает такую обеспокоенность, ведь существует, скажем, польско-украинская комиссия историков, реальные результаты работы которой, кстати, весьма скромны? Вопрос кажется наивным, так как принципы «братского» разговора с нашим восточным соседом хорошо известны. Поэтому прослышав о рабочей группе Матвиенко-Семиноженко чуть ли не каждый украинец или россиянин подумает: будут менять украинские учебники. И будет прав.
Острота украинских споров о учебниках, вероятно, является составной частью центрально-европейских (воспользуемся этой странной цивилизационной категорией) споров о прошлом, которое, собственно, не может стать прошлым. Ярким проявлением этого стали недавние заявления кандидата на пост канцлера Германии Эдмунда Штойбера, который призвал чехов и поляков осудить послевоенные решения о выселении немецкого населения. Можно вспомнить и планы восстановить название «Пруссия» для земель — Берлин и Бранденбургб, или настоящий международный скандал из-за декретов Бенеша. Когда анализируешь эти события на фоне трафаретных заявлений о «выборе будущего» (читай – Европейского Союза), вспоминаешь утверждение кэролловской Алисы, мол, ложась спать, человек думает о завтрашнем дне, а просыпаясь, оказывается вновь и вновь в сегодня.
Кроме политического контекста, следует подчеркнуть еще одну вещь. Дискуссии об учебниках в Украине сейчас ведутся вокруг вопроса о том, что написано в книге. Вместе с тем, вопрос о том, как это написано, практически не поднимается. То есть, мы и дальше не готовы обсуждать, какой способ описания и видения мира формирует учебник, какие стереотипы восприятия навязывают внешние формы, наполненные каждый раз новой (или старой) идеологией.
Часть 2. Написано 21 ноября 2010 года
Комментируя вышеприведенный текст, стоит вспомнить, что ни комиссия Матвиенко-Семиноженко, ни Комитет по защите украинской истории так и не приступили к работе. Во время президентства Ющенко Вячеслав Кириленко на некоторое время возглавил фракцию «Нашей Украины» в парламенте, а Максим Стриха стал заместителем министра образования и науки. В 2010 году реакция на новую инициативу в старом духе – на этот раз от министра Табачника – кажется более скромной, чем во времена Кучмы. Во всяком случае, о Комитете по защите украинской истории пока не говорят. И в тоже время, интеллектуально эта реакция находится на том же уровне, что и восемь лет назад.
Текст профессионального историка Игоря Гирича, опубликованный в одной из наиболее влиятельных еженедельных газет «Зеркало недели», называется: «Совместное российско-украинское пособие означает: Украина – это Россия» (№ 41). К такому выводу автор приходит по тем же причинам, что и Стриха: «В основе нынешних разговоров о совместном пособии для учителей лежит не поиск компромиссной модели общего отношения к истории, а навязывание Кремлем своего взгляда на украинскую историю». Из этой цитаты можно заключить, что автор считает не Табачника, а Кремль инициатором всего мероприятия и допускает наличие у последнего целостного взгляда на историю Украины. Собственно, в данном тексте Гирича (подчеркну, талантливого и серьезного ученого) и российский, и украинский исторический нарративы предстают как некие гомогенные, законсервированные и достаточно однозначные системы взглядов, которым «не встретится вовек», как Востоку и Западу у Киплинга.
Автор эмоционально восклицает: «Общая история – не что иное, как утверждение, что Украина – это Россия. Часть нового СССР». Любопытно при этом, что Гирич противопоставляет позицию нынешней украинской власти мнению профессионального сообщества историков, выстраивая фактически еще одну гомогенную и достаточно сомнительную оппозицию: единое мнение власти – единое мнение гуманитариев. Правда, исходя из такой логики у автора не вызывает сомнения, что участники комиссии Табачника с украинской стороны будут «выполнять капитулянтскую политику очередной сдачи национальных интересов».
Вопрос о конкретных участниках учебниковой регаты волнует и другого автора, Кирилла Галушко, тоже профессионального историка, выступившего на ту же тему на страницах еженедельника «Український тиждень» (№ 46). Позиция этого автора также видна уже из подзаголовка его статьи: «Синхронизация» истории с Россией: изнасилование по собственному желанию». По мнению Галушко, можно достаточно легко предположить, кого Табачник пригласит в свою комиссию (и с этим тезисом трудно спорить). Исходя из этого, по его мнению, «скорее всего, мы получим макулатуру, судьба которой вне официальных совещаний и совместных пресс-конференций будет привычной – на помойку».
Главный же вопрос, который интересует Галушко, состоит в том, а чего можно ожидать от российской стороны? Автор выделяет в доступной ему современной российской образовательной литературе три подхода: «переписывание истории СССР под историю России» (учебники Н. Павленко и А. Данилова, Л. Косулина); «либеральный» подход, представленный книжкой И. Андреева, И. Данилевского и В. Кириллова, в котором «все равно остается история не России, но русских», а национальный вопрос в Российской империи не затрагивается и, наконец, имперский подход, свойственный изданиям Института отечественной истории РАН, согласно которому «Россия все время отстает от Запада из-за того, что она постоянно от кого-то его спасает».
В данном случае для меня принципиально важен вопрос: Почему история 2002 года повторяется почти дословно? Почему украинские элиты по-прежнему видят в России, прежде всего, угрозу? Почему Россия (на официальном уровне и не только) не пытается изменить свою риторику, прекратить поток безответственных и оскорбительных для соседа заявлений, с которыми с завидной последовательностью выступают то депутаты Госдумы, то президент Чечни, то работники МИД? Ответ на второй вопрос кажется понятным: образ «неблагодарной» и «отдавшейся в лапы националистов» Украины нужен для внутри-российской пропаганды. И более сильной и более уверенной в себе России было бы намного легче от него отойти. На данный же момент имперская риторика, пусть и не отвечающая ни реальным возможностям, ни планам российской власти, ни, тем более, стратегическим национальным интересам России, по-прежнему изрядно пугает украинскую сторону. Последняя и хотела бы постараться понять природу и глубину пост- имперских комплексов России, но до сих пор прежде всего срабатывает защитная реакция и эти самые комплексы рассматриваются не столько как рудименты прошлого, сколько как актуальная угроза для украинского языка, идентичности и государственности (еще раз подчеркну, что говорю о восприятии, а не о реальных угрозах).
Было бы наивно отрицать, что российско-украинские (как, кстати, и украинско-польские) отношения ассиметричны. В обоих случаях Украина – это более слабая и менее уверенная в себе сторона. Если отношения объективно ассиметричны, тем важнее сильнейшему и более влиятельному партнеру сделать первый шаг. В отличии от официальной России, официальная Польша приложила немало усилий, дабы доказать, что с ее стороны угрозы для украинской идентичности больше нет. При чем, эту линию последовательно проводили все польские президенты, независимо от их внутренне- и внешнеполитических разногласий. В вопросах «восточной политики» консерватор Лех Качинский оказался достойным последователем социалиста Александра Квасневского, а они оба – идей парижской «Культуры» Гедройца.
В России пока что нет Гедройца. Но если на секунду представить себе острую критику украинофобских высказываний отдельных российских политиков из уст российской же власти; если пофантазировать о том, что в рабочую группу Табачника, в том числе, по просьбе российской стороны, были бы приглашены историки с действительно международной репутацией, это уже имело бы немалый терапевтический эффект. Но для этого нужны сознательные и болезненные усилия по признанию соседей самостоятельными субъектами и истории, и современной политики. И тогда уже через некоторое время российско-украинская комиссия историков вызывала бы не больше эмоций, чем комиссия украинско-польская или польско-немецкая.
