Александр фон Плато. Объединение Германии – игра мировых политических сил

 Во многих воспоминаниях, особенно журналистских, рассказывающих о процессе воссоединения Германии, говорится о том, что Гражданское движение, имевшее поначалу другое название и бывшее очень гетерогенным, сыграло решающую роль. Это движение вызвало падение власти в Восточном Берлине: среди его участников были, во-первых, те, кто хотел эмигрировать в Федеративную республику и оттуда оказывать давление на руководство ГДР, а во-вторых, те, кто называл себя «остающимися здесь» и кто хотел провести в ГДР реформы.

 

Несомненно, что протесты и рост оппозиционного движения в Польше, в Венгрии и, в конце концов, в ГДР произвели глубокое впечатление на власть имущих в Берлине, Варшаве, Будапеште и Москве. Когда число желающих покинуть страну и беженцев очень сильно возросло, это самым решительным образом повлияло на политиков как на Востоке, так и на Западе. Это движение свидетельствовало об отказе широких слоёв населения ГДР от «их» системы и «их» правительства. После закрытия (из-за полнейшего переполнения) миссий ФРГ в Восточном Берлине (8 августа 1989), в Будапеште (14 августа), в Праге (23 августа) и позже в Варшаве (19 сентября), 30 сентября 1989 федеральный министр иностранных дел Геншер объявил беженцам в пражском посольстве о предстоящем выезде на Запад. Восторг, вызванный этим сообщением, и поныне считается началом политического коллапса в ГДР.[1] Специальными поездами из Праги в ФРГ через территорию ГДР отправились 5 500 граждан ГДР и около 800 выехало из Варшавы.

Хонеккер произнёс свою знаменитую фразу о том, что он не прольёт «ни слезинки» по людям, покидающим ГДР. Существует мнение, что эту фразу он сам внёс при редактировании в статью в газете «Нойес Дойчланд» (главный печатный орган СЕПГ)[3]. Такое отношение основательно укрепило позиции оппозиционеров, и сделало фигуру Хонеккера неприемлемой даже в глазах его коллег в Политбюро.

Оппозиция, прежде всего участники Гражданского движения в ГДР, объединились в Новый форум (НФ) и подали 19 сентября 1989 года прошение о признании НФ «политическим объединением». Сначала это прошение было отклонено под тем предлогом, что НФ является-де «антигосударственным» и нелегальным. Но с ростом оппозиционного движения Новый форум добился терпимого отношения, и 8 ноября, в конце концов, получил официальное признание. Это было самое мощное объединение среди множества других, возникающих в этот период. Новый форум, как и все остальные, мог опираться на тех своих активистов, кто накопил опыт, участвуя в начале 70-х годов в составе Гражданского движения за мир, в том числе опыт нелегальной работы в условиях постоянного контроля и слежки. Представители этого движения, которое концентрировалось в церковной среде, преследовали очень разные цели. В тот момент требования права на неприсоединение к военным блокам, демократии и соблюдения прав человека были главными для оппозиции. Как и для диссидентов Польши и Чехословакии, вопрос о воссоединении Германии играл для них лишь незначительную роль. Это и не удивительно, так как большинство главных участников движения пришли в оппозицию с требованием реформирования ГДР. Их цели и задачи определяли Роберт Хавеманн, Дубчек и пражский «социализм с человеческим лицом», а не Федеративная республика и парламентская демократия капиталистического государства.[4] Символическим было и место, где был создан Новый форум: это был дом Хавеманна – известного диссидента, преследуемого в ГДР.

3.1.2 Сороковой юбилей образования ГДР: Горбачёв у Хонеккера

 

Предполагалось, что для дальнейшего развития процесса демократизации большое значение будет иметь постановление в Горбачёвском духе: на заседании комиссии по политическим консультациям стран-участниц Варшавского договора 7 и 8 июля 1989 года в Бухаресте была похоронена доктрина, которая официально никогда не существовала: доктрина Брежнева. Под последней понималась возможность вмешательства и военной интервенции в другие страны-участницы Варшавского договора, как это было в 1968 году в Чехословакии[5].

 

Горбачёв инициировал перестройку и новое мышление не только в Советском Союзе, но и в международных отношениях, что не всегда встречало одобрение у партийных руководителей Восточной Европы. Главными противниками перестройки и гласности были, прежде всего, Эрих Хонеккер и румынский руководитель Чаушеску. Уже за несколько лет до этого наблюдались отчётливые разногласия между политикой Хонеккера и Горбачева. В своем интервью Горбачев говорит об этом следующим образом:

В высших руководящих органах СЕПГ против политики Хонеккера образовалась скрытая оппозиция, которая, правда, до 1988 года не решалась на свержение генерального секретаря. Герхард Шюрер, сам кандидат в члены Политбюро, пишет, что уже в феврале 1989 года из-за того, что Хонеккер никак не отреагировал на высказанные им, Шюрером, опасения по поводу возможной экономической катастрофы, он решился подыскивать кандидата на место Хонеккера. Еще за год до этого он думал о кандидатуре и остановился на члене Политбюро Вернере Фельфе, но тот скончался в 1988 году. Тогда он переключил свое внимание на Эгона Кренца:

Дорогой товарищ Михаил Сергеевич!

В этом году Германская Демократическая Республика празднует 40-летний юбилей своего основания. Мы будем рады в этой связи пригласить партийную и правительственную делегацию Вашей страны.

Для нас будет большой честью приветствовать на празднике в Германской Демократической Республике 6 и 7 октября 1989 года делегацию из пяти человек.

С коммунистическим приветом,

Э.Хонеккер

Март 1989, Берлин [10]

24 июля 1989 посол Кочемасов ответил Хонеккеру:

«Дорогой товарищ Хонеккер, я не могу не обратиться к Вам в частном порядке по вопросу, который, без сомнения, имеет большое значение для наших государств. А затем речь в письма уже шла о советской программе , посвященной сороковому юбилею ГДР, включая публикацию статьи Хонеккера в «Правде». 6 сентября из Москвы была направлена окончательная версия программы мероприятий в связи с 40-ым юбилеем образования Германской Демократической Республики. В ней также сообщалось о прибытии к празднествам советской делегации, без упоминания, впрочем, имени Горбачёва[11]

На самом деле, в Москве в сентябре 1989 года после всех сигналов из столицы ГДР, направленных против курса Горбачёва, стоял вопрос, имеет ли вообще смысл лететь 6 октября 1989 в Берлин с делегацией на высшем уровне. Два момента стали главными в принятии решения в пользу визита в Берлин. Фалин: Если он (Горбачев) не полетит, то свержение Хонеккера свершится ещё раньше, возможно даже в день 40-летнего юбилея, так как это было бы демонстрацией того, что Москва лишает ГДР политической, психологической поддержки. Далее, мы обратили внимание Горбачева на то, что все свои переговоры он вёл до сих пор с Хонеккером с глазу на глаз. Другим руководящим лицам в ГДР они были либо неизвестны совсем, либо только со слов Хонеккера. Поэтому ему следовало, и это было важной задачей визита в Берлин, найти время для переговоров со всем руководством республики[12].

Ещё до визита генерального секретаря в Берлин, наблюдалось большое оживление оппозиции, прошли массовые демонстрации против политики Хонеккера. На всех этих мероприятиях звучали лозунги в поддержку Горбачёва, толпа кричала «Горби, Горби». Руководству СЕПГ это было, конечно же, известно (как свидетельствуют многочисленные отчеты по демонстрациям из различных городов, которые доходили до бюро генерального секретаря). Вот, в качестве примера, записка по Лейпцигской демонстрации, состоявшейся 2 октября 1989 года, за 4 дня до приезда Горбачёва.

Докладная записка от Эгона Кренца Эриху Хонеккеру

Членам Политбюро

Доклад об утренней службе и демонстрации в Лейпциге у церкви Святого Николая 2.10.89.

В 16.25 в церкви находилось 2.000 человек. К 17.45 число людей на площади перед церковью возросло до 3.000. После окончания богослужения все объединились, скандируя: «Мы остаемся здесь», «Теперь или никогда», «Свобода, равенство, братство», «Горби, Горби» и «Интернационал».

Далее в записке говорится о том, как развивались события, о вмешательстве полиции, об арестах и о необходимости улучшения полицейского снаряжения. Записка кончалась словами:

 

Хонеккер принял это во внимание и подчеркнул замечание по улучшению оснащения полиции. Из Лейпцига в Политбюро пришло ещедно сообщение о том же событии. Тон был совершенно иным:

Информация о новой провокации враждебно настроенных сил после церковной службы в Лейпцигской церкви Святого Николая в понедельник 2.10.89

 

Сегодня трудно сказать, что ощущали тогда те, кто стоял на трибуне, и не почувствовал ли тогда Горбачёв тайную радость по поводу того, что его заклятый враг Хонеккер раздавлен прославляющей Горбачёва толпой. Гюнтер Шабовский рассказывал в интервью на втором канале германского телевидения:

Десять лет спустя тогдашний министр обороны ГДР Хайнц Кесслер так объяснял недостаточную искренность в переговорах между советской делегацией и Политбюро СЕПГ:

Считается, что на встрече с членами Политбюро Горбачёв произнес ту фразу, которая станет впоследствии немецкой поговоркой: «Того, кто опаздывает в политике, жизнь сурово наказывает»[33]. Эта фраза, между прочим, как утверждает Николай Португалов[34], является творчеством конгениального переводчика[35]. Она не отмечена в протоколах. Днём раньше в интервью на телевидении ГДР Горбачёв сказал: «Опасности подстерегают тех, кто не реагирует на изменения в жизни».

Выступление Горбачева по случаю юбилея ГДР продемонстрировало, что рассчитывать можно лишь на пассивное содействие советского руководства. Но активная помощь была также нежелательна в интересах сохранения собственной независимости, — так считал Кренц.

3.2 Девятое октября в Лейпциге. Руководство в Берлине бессильно. Кадры среднего звена вынуждены принимать решения

В свою очередь, Хаккенберг отмечает, что Кренц, в тот момент и не подумал обратиться к нему, Хаккенбергу, руководившему тогда в Лейпциге всеми силовыми структурами.

Хаккенберг: Я могу лишь сказать следующее. В этот день никто из Центрального Комитета, или, точнее говоря, из Политбюро или секретариата ЦК, не пытался поговорить со мной. Никто.

Ни Эгон Кренц, и никто другой не вмешивался в события в тот день до 19.15, таким образом, мне пришлось принимать решения в одиночку и действовать совместно с товарищами из окружного руководства силовыми структурами. Все, что произошло, стало возможным благодаря нашим решениям.

Хаккенберг: А он (Кренц – АфП) позвонил мне позже, приблизительно после 20 часов и сказал, что они подтвердили мое решение. И при этом прозвучала фраза, я хочу ее воспроизвести: «Не знаю, будем ли мы еще завтра утром исполнять свои обязанности. Подождем.»

Хаккенберг: В 18:30.[51]

3.3 Мятежники без новой программы: смещение Хонеккера, новое руководство вокруг Кренца и его действия

3.3.1 Мягкий путч в Большом доме

Штрелец: На обратном пути из Лейпцига, Эгон Кренц отозвал меня в сторону и многозначительно спросил: «Как поведет себя армия, прежде всего генералы и офицеры, если Эриха Хонеккера сменят, потому что он больше не может оставаться на своем посту, что будет, если мы выберем нового Генерального секретаря?» Без сомнения, у меня было озадаченное лицо, ведь еще никто не был со мной так откровенен.[57]«

Мой встречный вопрос не заставил себя долго ждать: «Подобная мера согласована с Советским Союзом? Так как, повторюсь, я был заместителем главнокомандующего объединенными вооруженными силами, и мне было важно знать, согласовано ли это с Советским Союзом, с советской армией? Он мне ответил: «Такие дела мы никогда одни не делаем. Мы всегда все согласовываем с Советским Союзом[58]«. На что я ему сказал: «Национальная Народная Армия дала присягу, и это касается не одного лица, так как в присяге говорится: «Я клянусь оберегать Германскую Демократическую Республику от любого врага и стойко ее защищать по приказу рабоче-крестьянского правительства.» Это значит, что речь идет не об отдельных лицах, а о выполнении присяги.» И тогда он опять спросил меня: «Это просто твое мнение или это также мнение офицеров и генералов?» Я отвечаю: «Я ручаюсь, что генералы и офицеры Народной армии того же мнения.» И я увидел, что он явно испытал облегчение.

Такой же разговор, как со мной, он провел сразу после нашего (в самолете – АфП) с первым заместителем министра государственной безопасности, генерал-полковником Миттигом, главой штаба министерства внутренних дел, генерал-полковником Вагнером. Таким образом, на обратном пути из Лейпцига в Берлин он убедился, что три силовые структуры, несомненно, одобрят смещение Эриха Хонеккера и что здесь не возникнет никаких трудностей.

Со слов Штрелеца, Снетков сказал следующее: «Товарищ Штрелец, я подчеркиваю еще раз, если Национальной Народной Армии требуется помощь и поддержка, то группа готова оказать своим братьям по оружию в ННА любую помощь.[59]»

Горбачев: Конечно, я понимаю, что люди не могли забыть Венгрию и Чехословакию, а также ситуацию в Восточной Германии в самом начале (в 1953 году – АфП). Могли возникнуть соответствующие ассоциации, но для серьезных политиков однозначным был тот факт, что мы никогда больше не пойдем таким путем. Ни в Политбюро, ни в советском руководстве у меня не было с этим проблем[60].

В октябре 1989 года и позже стоял вопрос о том, какова вероятность советского вмешательства. Вопрос был только в том, насколько была велика тогда – в октябре 1989 года – и потом опасность того, что советские части в Германии могут быть спровоцированы на военное вмешательство. Известно, что в советских казармах царил сильный страх, там даже готовили самодельное полицейское вооружение, чтобы при нападении или провокации было чем защититься (не применяя «настоящего» оружия)[62].

Вернемся к демонстрациям, состоявшимся в тот исторический понедельник. Хонеккер наблюдал за очередной демонстрацией в Лейпциге по мониторам у министра внутренних дел Дикеля вместе с другими ведущими функционерами. Штрелецу пришлось зачитывать Хонеккеру лозунги, которые несли демонстранты. Руководитель СЕПГ, по словам политиков, потребовал использовать войска ВДВ, но остальные не согласились[63].

Массовые демонстрации в Лейпциге, Берлине и других городах потрясли правящую верхушку СЕПГ, вероятно, за исключением лишь одного Хонеккера. Конечно же, это произошло на фоне экономического краха ГДР и перемен в Советском Союзе. Но без этого «ослабления» в политическом и военном руководстве и без договоренности между генералитетом ГДР и советским генералитетом в ГДР демократический процесс в ГДР подвергся бы большей опасности (как и конкретные участники демонстраций).

Тиш уладил – поехал 17 октября в Москву, обставив эту поездку в жанре кинодетектива. Его автомобиль незаметно свернул в сторону и Тиш направился к Кремлю. Горбачев воспринял информацию Тиша удовлетворением и велел передать Кренцу и его друзьям пожелания успеха в их деле[66].

Смещение Хонеккера едва не было сорвано публикацией статьи в берлинском выпуске газеты «Бильд-Цайтунг» от 13 октября. Ее заголовок звучал следующим образом: «Среда – последний рабочий день Хонеккера».[67] Вероятно, кто-то из руководства ГДР сообщил газете «Бильд-Цайтунг» о том, что Хонеккер через пять дней будет отстранен от власти. По всей видимости, Хонеккер недооценивал «западную желтую прессу», по крайней мере, нет никаких сведений о его попытках оказать противодействие тем, кто собирался его сместить. До сих пор неясно, кто был заинтересован в «подобном разоблачении» и кто проинформировал газету «Бильд-Цайтунг».

К концу заседания Кренц заявил, что наступил решающий момент. Он все хорошо обдумал: если Политбюро примет предложение товарища Штофа, то тогда можно рассчитывать на выдвижение кандидатуры на пост генерального секретаря. Хонеккер в конце произнес речь и, по словам очевидцев, предостерег присутствующих от уверенности в том, что его смещение решит какие-либо внутренние проблемы. «Мое смещение показывает», цитирует его Эгон Кренц, – «что нас можно шантажировать[71]».

3.3.2 Советский Союз остается в стороне?

Португалов: Тут надо поаккуратнее. «Луч» существовал на самом деле. Только не ради поисков подходящего кандидата (вместо Хонеккера – АфП) он был создан, а… если хотите, ради вербовки: поиска агентов, их вербовка. Чтобы эти люди всерьез, без Горбачева, (…) могли бы сменить Хонеккера? (…) Самое большое, что они могли сделать, это дать несколько рекомендаций, а как оказалось, они не годились и для этого. По сути дела это была неудачная затея.[74]

В советском протоколе это заверение Коля приводится в значительно более четкой формулировке, чем в немецком протоколе. Там зафиксировано следующее высказывание Коля: «Хотел бы заверить Вас, что ФРГ ни в коей мере не заинтересована в дестабилизации ГДР, не желает ей плохого»[76].

3.3.3. Открытие шлюзов превращается в прорыв плотины

Изучив документы, которыми я располагаю на сегодняшний день, я пришел к выводу, что осторожная оппозиция Кренца и, в конце концов, осуществленный им бархатный и запоздалый путч в Политбюро, соответствовали его политическим взглядам. Дальнейшие усилия Кренца, направленные на улучшение положения населения в ГДР, а также на некоторую демократизацию, прежде всего, на в праве на свободу передвижения, соответствовали его представлениям о реальном социализме.

Ульрика Попе:

Я думаю, никто в стране не надеялся на то, что ситуация вокруг Кренца изменится. Это был кронпринц, избранный Хонеккером.[84]

Хотя Кренц и другие члены Политбюро старались изо всех сил, им не верили. Шабовский, вспоминая то время, говорит: « Мы считали, что у нас есть время, и что теперь мы сможем сделать все – это была наша великая иллюзия. То небольшой люфт, который мы получили, уже был использован». Кренц впоследствии говорил: «Испытательного срока мне не дали — ни западные средства массовой информации, ни собственное население. Я был как загнанная лошадь. Иной раз утром у нас было одно мнение, а вечером – уже другое»[86].

В самом деле: после свержения Хонеккера события развивались стремительно. 23 октября число демонстрантов в Лейпциге составило около 300 000 человек: «Мы народ!», — скандировали демонстранты. Каждый час генеральный секретарь СЕПГ получал катастрофические сообщения о происходящем в стране. Выход из партии, просьбы, заявления, упреки, критика. Читая сегодня все, что тогда оказывалось[87] на столе генерального секретаря, видишь, что это были уже не «шаткие доски», из которых Кренц и его окружение пытались соорудить «капитанский мостик», они находились на тонущем корабле. Оппозиционеры были людьми, давно известными руководству СЕПГ, у генерального секретаря[88] существовало даже собственное, хоть и не полное, досье на оппозицию. И вскоре наметились первые признаки распада партии, в которой до этого было «почти религиозное отношение к единству и чистоте рядов».[89] Сигналы поступали от окружных партийных секретарей, от отдельных членов партии. Они свидетельствовали о катастрофических настроениях в СЕПГ. Но настоящая катастрофа была еще впереди.

Самыми важными были переговоры с Горбачевым, которые были запланированы на ближайшее время.

 3.4       Обвал экономики ГДР

Подобные меры Шюрер обосновал тем, что во второй половине 80-х гг. не был достигнут рост в 4%, в то время как дотации и доходы населения «произвольно возрастали ежегодно на 7%», в результате чего в бюджете обозначился дисбаланс. Экспорт в «несоциалистические экономические регионы» сократился, а долги «стремительно приближались к цифре 20 миллиардов американских долларов». Следующей причиной ухудшения положения было то, что мировые цены на нефть скакали вверх – вниз: «Если в 1972 году тонна нефти из СССР стоила 14 рублей, то в 1981/82 гг. цена возросла до 182 рублей, но потом понизилась до 90 рублей за тонну, что отразилось на цене по СЭВ лишь по прошествии некоторого времени, так как цена в СЭВ на следующий год формировалась в зависимости от мировой цены за последние пять лет». Таким образом, возникла ситуация, «когда мы должны были платить по 170/180 рублей за тонну советской нефти, а за экспорт нефтяной продукции получали сумму по действующим мировым ценам. В связи с этим в период с 1981 по 1985 гг. резко уменьшился доход от экспорта.» Кроме того, СССР уменьшил экспортные поставки в ГДР с 19 до 17,1 милл. тонн[93].

Лотар де Мезьер считает, что именно под руководством Кренца была проведена первая оценка действительного положения в экономике ГДР. Это произошло через десять дней после отставки Хонеккера. «27 октября был сделан анализ пяти главных направлений экономики ГДР … Это исследование стало сразу же СД[94], документом особой секретности[95]«. Ведь если бы эти данные стали известны населению, произошел бы взрыв, и, что было бы еще страшнее – если бы об этом узнали западноевропейские банки. Тогда ГДР перестала бы быть кредитоспособной. И он, Лотар де Мезьер, молчал. Согласно этим оценкам (над которыми наряду с Шюрером работали министр финансов Шальк-Голодковский[96] и другие лица), на экономику ГДР воздействовали следующие негативные факторы:

Де Мезьер: «Сэкономленные средства населения ГДР в размере 160 миллиардов имели такую же ценность, как и бумага, на которых они были напечатаны. Только за последние пять лет доход населения от процентов – а это был установленный законом трехпроцентный годовой доход – был выше, чем доход от покупки товаров. Это значит, что мы были на пороге галопирующей инфляции. И только благодаря валютному союзу нас пощадила та инфляции, которая поразила экономику Польши, Чехии, и, прежде всего, Россию.[99]«

• устаревшее производственное оборудование, большие расходы, связанные с его ремонтом;
• в ФРГ на долю инвестиций приходилось 53 % валового национального продукта, в ГДР лишь 15% (на 1989 год);
• плохая и также устаревшая инфраструктура, начиная с дорог и заканчивая линиями коммуникаций (в особенности телефонные сети);
• сворачивающаяся торговля с Западом: не только с ФРГ, но и со странами ОЭСР[103] в целом;
• драматическое снижение рентабельности валюты в промышленности ГДР: в торговле с Западом за одну немецкую марку требовалось заплатить в 1980 году 2,40 марки ГДР, в 1990 году – 4,40 марки;
• долг ГДР: в конце 80-х годов более чем 550 миллиардов марок ГДР, в том числе 167,2 миллиардов марок ГДР западного долга (в 1975 году долг составлял 10 млрд. немецких марок, равных 22 млрд. марок ГДР при курсе 1:2,2, в 1989 году – 38 млрд., равных 167,2 млрд. немецких марок при курсе 1:4,4, в 1990 году – 50 млрд. немецких марок). Годовые выплаты по процентам составляли в ГДР в 1988 году 22 млрд. марок ГДР;
• в сфере потребления в 1989 году бюджет рабочей семьи или семьи служащих, состоящих из 4 человек, на личные нужды имел следующие статьи расходов: 45,4% на промышленные товары (34,9% в ФРГ), 40% на продукты питания и кондитерские изделия (23,2% в ФРГ), 4,8% на квартплату (25,8% в ФРГ), прочее 9,8% (16,1% в ФРГ).

3.5 «Порядочные люди не отказываются от своего отцовства» – Кренц у Горбачева

В документах говорится, что Кренц намерен показать истинное положение экономики ГДР. «Нам нужно действовать быстро, в противном случае положение выйдет из-под контроля и последствия будут трудно предсказуемы». В скобках Кренц собственноручно приписал: «Не вызывая шока». В этих документах содержится также негативный платежный баланс с претензиями к Советскому Союзу.[109] Кроме того, есть также многочисленные подготовительные и информационные папки по различным темам, а также «просьба ГДР о повышении поставок природного газа» и предложение об оплате его строительными и монтажными услугами, а также поставками товаров фармацевтической промышленности[110].

Все прошло, как было запланировано: первого ноября 1989 года Эгон Кренц встретился в Москве с представителями советского руководства, среди которого был также и Михаил Горбачев. Это была «самая последняя встреча» между генеральными секретарями СЕПГ и КПСС, отмечал позже Ганс Модров. У Кренца было ощущение, что он заручился «согласием большинства» населения ГДР, а также Центрального Комитета СЕПГ. Соответственно этому он и вел себя на московских переговорах.

«Самым решающим вопросом» был для Кренца вопрос об экономических отношениях с СССР.[114] В этом ключе обе стороны и вели свою беседу: были затронуты все проблемные вопросы. Кренц без прикрас нарисовал реальную картину положения экономики ГДР с некоторыми оптимистическими вкраплениями, чтобы не «вызвать шока». Вероятно, шок все-таки был. Ведь и месяца не прошло с тех пор, как Хонеккер почти с высокомерным видом изображал совсем иную картину положения в ГДР. Поэтому Горбачев в своей речи на заседании Политбюро ЦК СЕПГ в Берлине сказал, что в ГДР могут быть проведены реформы без таких тяжелых экономические последствий, как это имеет место в Советском Союзе. Все это оказалось большой иллюзией с далеко идущими последствиями для советской политики. Ведь если экономика ГДР на грани банкротства, то «германский вопрос», который постоянно обсуждался, получает совсем иную окраску, ведь СССР нужно тогда нести соответствующие расходы, чтобы политически удержать ГДР. Или следует активнее вовлекать в этот процесс ФРГ? Это были многочисленные варианты политических конструкций. И все это Горбачев осознал именно в те дни, осознал на негативном примере Польши и Венгрии.

В Венгрии и Польше сейчас сложилось такое положение, что им, как говорится, деваться некуда, настолько они погрузились в финансовую зависимость от Запада. Сейчас кое-кто нас упрекает: куда, мол, смотрит Советский Союз, почему он позволяет Польше и Венгрии «уплывать» Запад? Мы ведь не можем взять на содержание Польшу. Герек набрал долгов (около 100 миллиардов долларов – АфП), 48 млрд. долл. Польша уже выплатила из них и все равно должна еще выплатить почти 50 млрд. А что касается Венгрии, то еще при Кадаре в 1987 году Международный валютный фонд продиктовал ей жесткий ультиматум.

И теперь, после доклада о действительном экономическом положении в ГДР, у Горбачева появились опасения, что ГДР станет непосильной финансовой обузой для СССР – с вытекающими отсюда последствиями для всего СЭВ и Варшавского договора.

Мы постараемся выполнить свои обязательства перед ГДР. Наши поставки сырья – это очень большое облегчение для вас.

Кренц: Мы очень благодарны СССР за эти поставки. К сожалению, в народе многие не очень хорошо знают, что они значат для ГДР. Недавно Шюрер доложил, какую уйму денег пришлось бы нам платить на капиталистическом рынке за эти товары.[117]

Горбачев (Кренцу): Вы, видимо, чувствовали бы себя уверенней при нашем участии в тройственных связях. Это было бы выгодно для всех и в то же время помогло в ваших политических отношениях с ФРГ, способствовало бы упрочению в целом позиций ГДР. Кроме того, вам стоило бы смелее выходить на связи с другими западными государствами, а не только с ФРГ. Это тоже будет укреплять ваши позиции в отношениях с Бонном.

Кренц: Мы исходим из того, что ГДР–- дитя Советского Союза, а ведь порядочные люди всегда признают своих детей, по крайней мере позволяют давать им свое отчество. (Оживление)[119].

Горбачев: Вчера А.Н. Яковлев принимал с З. Бжезинского, а это, как Вы знаете, голова с «глобальными мозгами». И он сказал: «Если бы события сегодня повернулись так, что стало реальностью объединение Германии, то это был бы крах для многого». Думаю, мы до сих пор проводили правильную линию: твердо выступали за сосуществование двух немецких государств и в результате вышли на широкое международное признание ГДР, добились Московского договора, дали толчок Хельсинкскому процессу. Поэтому надо уверенно продолжать именно эту линию. Ты должен знать: все серьезные политические деятели – и Тэтчер, и Миттеран, и Андреотти, и Ярузельский, и те же американцы, хотя в позиции последних сейчас проявляются некоторые нюансы, – настороженно относятся к идее объединения Германии. <…> Так что, думаю, всем нам надо исходить из формулы: история распорядилась так, что сейчас есть два немецких государства.

Мы знали о положении у вас, о ваших экономических и финансовых связях с ФРГ, понимали, чем все это может обернуться. Со своей стороны добросовестно выполняли свои обязательства перед ГДР, в том числе по поставкам сырой нефти, хотя некоторое ее количество в свое время пришлось снять.

На мой вопрос, заданный Горбачеву 1 марта 2002 г., не имел ли тот в виду в своей беседе с Кренцом, что советское отцовство по отношению к ГДР заканчивается – и насколько сильно его поразило реальное экономическое положение в ГДР, Горбачев дал следующий ответ, отличающийся от того, который содержится в советском протоколе:

Не помню, но, возможно, я и не отрицал в разговоре с Кренцем советского «отцовства» в отношении ГДР, хотя всегда в душе был убежден, что раздел Германии не может и не должен длиться вечно. Был действительно удивлен, когда после снятия Хонеккера обнаружилась реальная картина положение в ГДР.

Крючков: Завтра 500.000 выйдут на улицу в Берлине и в других городах…

За этим следуют достаточно проницательные для того времени выводы, имеющие, по моему мнению, огромное значение.

Горбачев: Ты надеешься, что Кренц удержится? Потеряем ГДР – не отчитаться нам перед свои народом. Но без помощи ФРГ мы ее на плаву не удержим.

Шеварднадзе: «Стену» лучше самим убрать.

Крючков: Если убрать, трудно им будет.

Горбачев: Их раскупят с потрохами…А когда выйдут на мировые цены, жизненный уровень сразу упадет. Запад не хочет объединения Германии, но хочет помешать этому нашими руками, столкнуть нас с ФРГ, чтобы исключить потом «сговор» между СССР и Германией. Кренцу я сказал: при подборе кадров ориентируйтесь не только на ЦК, но и на общество. Иначе оно само будет навязывать вам неприемлемых.

С ФРГ будем вести дело о «треугольнике», то есть с участием гедеэровцев, причем – в открытую[123].

Вскоре после беседы с Кренцом для высшего советского руководства стала очевидной тупиковая ситуация, и оно все больше склонялось к принятию новой стратегии. С одной стороны, родилась мысль о вовлечении ФРГ в треугольник трех стран ФРГ – ГДР – СССР, чтобы заручиться экономической поддержкой Западной Германии для ГДР, с другой стороны, положение ГДР настолько резко и настолько быстро ухудшалось, что роль в этом треугольнике Восточной Германии могла стать через некоторое время совсем незначительной или вообще никакой. Но все же стратегия, предусматривающая крах ГДР, вплоть до ее полного конца, который, как это видно из советских протоколов, был очевиден, не была разработана. И с полной уверенностью можно сказать, что не было разработано никакой политической стратегии в случае объединения Германии, которая представила бы Западу условия советской стороны – политические, экономические, и военные. И это, несмотря на то, что такой «worstcase»[125] в то время был уже вполне прогнозируем. С полной определенностью в то время впервые встал вопрос, имевший в последствии решающее значение: что можно было получить за объединение Германии? В условиях постепенного «исчезновения» ГДР «цена» за Восточную Германию постоянно снижалась . Для разработки такой политики времени было мало, Бонн и Вашингтон уже разрабатывали свои планы, которые учитывали эту ситуацию и, таким образом, оказывали давление на Советский Союз.

[2]Genscher 1995, S. 24.

[3] Высказывание принадлежит бывшему члену Политбюро Герхарду Шюреру, Gerhard Schürer 1998, S. 160.

[4] См. Poppe 1999, S. 349 и далее и в разговоре со мной 13.08.2002, а также интервью с оппозиционерами в списке литературы.

[5] Коммюнике заседания комиссии по политическим консультациям стран-участниц Варшавского договора 07. и 08.07.1989, источник: Europa-Archiv, Folge 20/1989, S. 599.

[6] Самым известным был запрет на «Спутник», единственным противником которого в Политбюро был Курт Хагер (Schürer 1999, S. 194).

[7] Горбачёв в интервью на Втором немецком канале, стр. 46.

[8] Зигфрид Лоренц: первый секретарь окружного колмитета СЕПГ Карл-Маркс-Штадта, член политбюро ЦК СЕПГ.

[9] Schürer, S. 191.

[10] SAPMO-BArch, DY/30/J IV 2/202/47 (Bd. 230).

[15] Сообщает Игорь Ф. Максимычев, который в то время посланник в Восточном Берлине, в интервью с Гансом-Кристофом Блуменбергом, Blumenberg 1999. Ср. также Maximytschew/Hertle 1994а-c.

[16] Так пишет Фалин, как в книге «Без скидок на обстоятельства» (М., 1999. – С. 440), так это звучит в интервью для фильма «Германская игра».

[17] Гейнц Кесслер в интервью. Ср. также Keßler 1996.