«… не раздувая антисоветской агитации»
Зиновий Самойлович Паперный в августе 1936 года был зачислен на литературный факультет знаменитого московского Института истории, философии и литературы (ИФЛИ), т.н. лицея в Сокольниках, созданного для подготовки высококлассных гуманитариев. Вместе с ним поступил и был зачислен на тот же факультет еще один молодой человек, который, возможно, сыграл закадровую роль в судьбе Паперного в 1969-1970 гг. (мы еще вернемся к нему).
Студентом Паперным был нерядовым, довольно быстро его снимок появился на факультетской доске почета. В июне 1940 г. Зиновий – сталинский стипендиат, его имя среди получивших премии за лучшие студенческие работы. Темой, которую он выбрал для удостоенной премии работы, а затем и своего диплома, было творчество А.П. Чехова. В первый месяц Отечественной войны Паперный направлен на рытье противотанковых рвов в Смоленскую область под Ельню. В армию его, вероятно, по здоровью не взяли. Уже в годы войны Паперный поступает в аспирантуру филологического факультета МГУ, его кандидатская диссертация вновь посвящена Чехову. Аспирант Паперный печатает маленькие заметки в «Литературной газете». Первой его большой публикацией становится заказанная ему передовая статья в «Литературке» к юбилею Чехова (1944). Она настолько понравилась редакции, что аспиранту тогда же предложили работать в газете. В 1946-м, в год окончания аспирантуры, от издательства «Молодая гвардия» он получает предложение стать редактором книги о Чехове, написанной критиком Владимиром Ермиловым – грозой всей советской литературы. Молодой ученый понравился Ермилову, и когда тот стал редактором «Литературной газеты», то не просто пригласил кандидата наук в штат, а сделал его заведующим отделом критики и библиографии.
Для 28-летнего ученого это был фантастический взлет. Он сделался влиятельной фигурой в литературных кругах. «Завом сделали меня по одной причине – я в ту пору находился в рядах КПСС»[1], – так писал Паперный об этом повороте своей судьбы. В те же годы раскрылся и второй его талант – дарование фельетониста и пародиста. В редакции он возглавлял своеобразный юмористический капустник – «Ансамбль верстки и правки. В 1950-м Ермилова сняли, его заменил Константин Симонов. Паперный сохранил место в редакции, хотя личной близости с новым руководителем не возникло. Завсегдатай Центрального дома литераторов (ЦДЛ) – Паперный посвятил быту и нравам клуба писателей на улице Герцена шуточную поэму «ЦДЛиада» (циркулировала в литературных кругах).
Одновременно с работой в газете Паперный выпустил две книги, одну – на основании кандидатской диссертации, вторую – о творчестве Маяковского. О расставании с газетой он вспоминал так:
«Годы шли, я трудился в редакции и уже не отдельные кошки, а кажется целое стадо скребло мою душу. Я все больше чувствовал, что газетчиком не стану никогда. Приходил на работу с твердым намерением заняться такой-то статьей. И сразу же со всех сторон наваливались звонки, авторы, вызовы к многоэтажному начальству и я разрывался на части. И кошки уже не скребли, а визжали. Как о блаженном сне, вспоминал я о том времени, когда аспирантом университета сидел в отделе рукописей Ленинки, писал кандидатскую диссертацию и никто меня никуда не тащил, не вызывал, не торопил и не понукал. Наконец, я решил уйти из газеты, с грустью сознавая, что это надо было сделать раньше. Пошел в институт мировой литературы Академии наук. Сначала участвовал в издании 13-ти томного Маяковского»[2].
Переход из «Литературки» в ИМЛИ состоялся в 1954 г. 7 лет продолжалась работа над собранием сочинений Маяковского, там Паперный защитил докторскую диссертацию о творчестве поэта, а за веселый нрав сделался всеобщим любимцем и, как в редакции «Литературной газеты», прослыл зубоскалом. Мариэтта Чудакова пишет о нем, выделяя главную черту его характера: «Он умел и любил видеть смешное».
В идеологических бурях, сотрясавших ИМЛИ в 1960-е гг., он не участвовал. А бурь было много. «Разоблачение» в 1963-1964 гг. тайных контактов доктора филологических наук, сотрудника Отдела русской литературы Юлиана Оксмана с одним из «апостолов» холодной войны американским литературоведом Глебом Струве. (Оксмана в октябре 1964 изгнали из института и исключили из Союза писателей). Арест коллеги Паперного по Отделу советской литературы Андрея Синявского и суд над ним (сентябрь 1965, февраль 1966). Еще один стол в Отделе советской литературы опустел в марте 1967, когда из поездки за границу не вернулась дочь Сталина – Светлана Аллилуева, в отличие от Оксмана и Синявского – член КПСС (ходила молва, что эта череда событий стоила жизни тогдашнему директору ИМЛИ).
В документах парторганизации института фамилия Паперного до 1970-го практически не упоминается. Он присутствует на бурных собраниях, где прорабатывают коллег, но только молчит и голосует. Тем неожиданней оказалась для дирекции и партийного бюро новость, о которой они узнали в августе 1970, когда сотрудники ИМЛИ вернулись из летних отпусков.
Все началось с романа, опубликованного год назад (летом 1969) в трех номерах журнала «Октябрь». Его редактор Всеволод Кочетов напечатал собственное произведение – «Чего же ты хочешь?». Роман-предупреждение о зараженности московской интеллигенции враждебными западными идеями был воспринят современниками как пасквиль из-за узнаваемо изображенных отрицательных персонажей (их прототипами стали писатели Евгений Евтушенко и Владимир Солоухин («Савва Богородицкий»), художник Илья Глазунов, итальянский литературовед Витторио Страда). Партийное руководство не спешило поддержать Кочетова в его разоблачениях. Публикацию романа официальная критика встретила молчанием, однако не разделявшая ретроградства Кочетова литературная общественность и читатели (прежде всего в Москве, где жили прототипы кочетовского романа) высмеивали произведение. А два литератора ответили на него пародиями, которые немедленно очутились в Самиздате.
Пародия Паперного не слишком далеко отклонялась от фабулы романа, в ней отразились и поездка главного героя – твердокаменного коммуниста – в Италию, и похождения в Москве «идеологической диверсантки» из США, соблазняющей советских литераторов. Автор не особенно выходил за рамки дозволенного. Возможно, самым «крамольным» местом пародии оказался финальный диалог отца и сына. Рабочий Самарин (названный Феликсом в честь Дзержинского), задает вопрос отцу, старому большевику:
— Так как же все-таки — был тридцать седьмой год или нет? Не знаю, кому и верить.
— Не был,— ответил отец отечески ласково,— не был, сынок. Но будет…
Такой финал мог быть воспринят в ЦК как намек на то, что партийная верхушка взяла после снятия Хрущева курс на реставрацию сталинизма и готова вернуться к массовому террору. Однако подобная гипотеза выглядит не слишком правдоподобно. Вероятно, главным «криминалом» стал сам факт циркуляции неподцензурного сатирического текста, высмеивающего идеологические клише, и его популярность у интеллигенции.
Пришло время назвать имя бывшего сокурсника Паперного по ИФЛИ, о котором было сказано в начале нашей статьи. Игорь Черноуцан стал к тому времени крупным партийным функционером. C 1951 г. работал в аппарате в ЦК КПСС, непосредственно отвечая за художественную литературу (они постоянно встречались с Паперным на вечерах выпускников ИФЛИ). Как он поступил, когда узнал о распространении текста в Самиздате?[3] Можно предположить, что сигнал о необходимости возбуждения против учёного персонального дела и рекомендацию исключить Паперного из партии Киевский райком КПСС получил сверху, из ЦК. И не Черноуцан ли в какой-то момент остановил гонение на сокурсника, чей портрет вместе с его собственным был на доске почета ИМЛИ? Зиновий Паперный в «Истории одной пародии» не упоминает фамилии сокурсника. Нет ее и в обнаруженных нами документах московского партийного архива. Так называемое телефонное право почти не оставляло следов…
Публикуемые далее документы хранятся в Центральном государственном архиве Москвы. Ф. П-2472 (Парторганизация ИМЛИ АН СССР. Оп.1. Д. 32).
Протокол №13 заседания партбюро ИМЛИ АН СССР от 31 августа 1970 г.
<…>
- Сообщение Юрьевой Л.М. об исключении из партии Паперного З.С. «за действия, несовместимые с пребыванием в партии» на заседании бюро МГК КПСС. (л.50)
Протокол №9 открытого партийного собрания парторганизации ИМЛИ АН СССР от 9 сентября 1970 г.
<…>
Закрытая часть.
ЮРЬЕВА: Из нашей парторганизации выбыл Зиновий Самойлович Паперный. В июле месяце этого года он был исключен из партии Киевским райкомом КПСС за пародию на роман В. Кочетова «Чего же ты хочешь?». В своей пародии Паперный допустил политическую безответственность, совершил ряд политических выпадов, выходящих за пределы непосредственного пародирования романа Кочетова, выпадов, которые приобрели самостоятельное политическое значение и были расценены райкомом как антисоветские. Паперный подал апелляцию в МГК, затем в КПК при ЦК КПСС [комиссия партийного контроля – публ.]. В обеих этих инстанциях апелляция Паперного была отклонена, и он был исключен из партии с окончательной формулировкой «за действия, несовместимые с пребыванием в партии». <…>
Случай с Паперным приобрел широкую огласку не только в кругах литераторов, но и в московских партийных кругах. Секретарь МГК А.П. Шапошникова характеризовала пародию Паперного как пасквиль на нашу советскую действительность, на партию, на советский народ. В истории института – и мы все это хорошо помним – были свои тяжелые моменты, которые нам всем дорого стоили. В результате напряженной работы всего коллектива положение у нас оздоровилось. Сейчас в связи с делом Паперного нам стали припоминать прошлое. <…>
ГОРЯЧКИНА: Почему исключение коммуниста нашей парторганизации произошло вне стен ИМЛИ? Разве райком имеет такое право?
ЮРЬЕВА: Да. Характер содеянного Паперным таков, что райком имел все основания воспользоваться этим правом, не передавая того, что он [Паперный – публ.] написал, на широкое обсуждение. (Л.35-36).
Протокол №15 заседания партбюро ИМЛИ АН СССР от 28 сентября 1970 г.
- Информация директора ИМЛИ Сучкова Б.Л. о деле Паперного.
СУЧКОВ: <…> В июле месяце Паперный был исключен за действия, несовместимые с пребыванием в партии. <…> На заседаниях бюро РК и МГК были наши представители; партийный актив института был проинформирован о деле на закрытом партсобрании. Паперный Зиновий Самойлович написал на мое имя письмо. (Читает). Безусловно, Паперный заслуженно исключен из партии. Он проявил политическую безответственность. У нас в ИМЛИ он работает 16 лет, он доктор филологических наук. Из письма и из личных бесед с Паперным я выяснил, что он в самом деле сделал для себя самые серьезные выводы. Решая его судьбу, мне пришлось считаться с несколькими моментами, в том числе и с тем, что в романе Кочетова в самом деле политические ошибки. Просмотрев работы Паперного, мы с Л.М. Юрьевой дали в партийный контроль [в КПК, см. выше – публ.] заключение, что с идеологической стороны к ним замечаний нет. Увольняя Паперного, мы создавали бы хороший козырь для западной пропаганды <…> Мы нанесем больший ущерб, если будем добиваться исключения [следует читать: «увольнения», видимо, неточность стенографистки – публ.] Паперного. Исходя из этого, я принял решение оставить его, переведя в группу издания трудов Чехова. Заведующий сектором Ломунов принял мое предложение без особого энтузиазма, высказав в адрес Паперного ряд упреков в связи с его работой в редакционной группе. Паперный, выслушав эти замечания, обещал их учесть. Таким образом, Паперный Зиновий Самойлович остается в ИМЛИ в отделе русской классической литературы.
ДМИТРИЕВА, РИФТИН: Решение очень обоснованное.
МЯСНИКОВ: И полезное для Паперного.
СУЧКОВ: И для ИМЛИ.
НЕУПОКОЕВА: Очень разумно решение перевести Паперного в русскую группу.
ЮРЬЕВА: Думаю, что это решение будет полезно для дела и для Паперного. Оно деловое и принципиальное. Партбюро и местком должны помочь дирекции в проведении этого решения в жизнь.
ЕРМОЛИН: Принимая это решение, Вы и партбюро вместе с Вами берете на себя большую ответственность.
СУЧКОВ: Да, Вы правы. В качестве прецедента я учитывал опыт с книгой Некрича, в которой высказывались обвинения в адрес КПСС. Некрич исключен из партии, но остался в институте [Институт истории АН СССР – публ.]. Формально у нас нет закона об обязательности исключения [увольнения – публ.] такого человека. Поэтому у нас было бы больше нежелательных последствий, если бы мы уволили его, дав повод для дезинформации и вредной пропаганды. Всю тяжесть такого решения я понимаю.
ЕРМОЛИН: Партбюро разделяет эту ответственность.
ЮРЬЕВА: Наше совещание предполагает также дальнейшее разъяснение этого решения сотрудникам ИМЛИ. Такое решение локализует неприятность, не раздувая антисоветской агитации.
РИФТИН: Как председатель месткома я тоже думал над этим делом. Я тоже целиком поддерживаю и оставление Паперного в ИМЛИ, и его перевод в другую группу. В его деле есть и доля вины нашей общественности, которая пропускала мимо ушей его зубоскальство.
ЕРМОЛИН: Разъяснение Бориса Леонтьевича [Сучкова – публ.] очень важно в связи с предстоящими проверками комиссии МГК. Учтя опыт с Паперным, нам надо еще усилить бдительность.
ЮРЬЕВА: Вопрос об усилении бдительности уже рассматривался на бюро в прошлый раз.
СУЧКОВ: В отделе советской литературы все же существовала неблагоприятная идеологическая среда, и их работы могут заслужить много упреков. Но проведенные штатные перемещения оздоровили в определенной мере обстановку [речь идет о решительных кадровых изменениях: летом 1970-го все руководство отдела было заменено. На пенсию отправили двух докторов филологических наук: заместителя заведующего отделом Александра Григорьевича Дементьева (он по совместительству был членом редколлегии «Нового мира», когда журнал возглавлял Твардовский) и Лидию Моисеевну Поляк, которая в свое время отказалась подписать письмо, осуждающее Синявского. Зав. отделом, член-корр. АН СССР Леонид Иванович Тимофеев формально ушел по собственному желанию, но было ясно, что его переход на должность консультанта был вынужденным. – публ.]. (Л. 168-171).
Итак, дело для Паперного ограничилось его переводом (без потери в зарплате) из одного отдела ИМЛИ в другой – менее идеологический – отдел русской классической литературы. Вместо Маяковского он вернулся к изучению писателя, которому посвятил дипломную работу и кандидатскую диссертацию – Антона Павловича Чехова. Именно работа над 30-томным полным собранием сочинений Чехова стала главным занятием Паперного до конца его жизни. А о потере партийного билета сам Зиновий Самойлович говорил так:
«Мне 75 лет. И чего же я только не переносил! Куда меня только не забрасывало! Однажды даже занесло в ряды КПСС, но потом, правда, разобрались и выдворили – раз и навсегда, чтобы неповадно было»[4].
Действующие лица
Г о р я ч к и н а М а р и я С е р г е е в н а (1912-1988), литературовед, сотрудница ИМЛИ.
Д м и т р и е в а Т а м а р а Б о р и с о в н а, зав. аспирантурой ИМЛИ (1960-1970-е).
Е р м о л и н П а в е л А н д р е е в и ч (1886-?), член КПСС с 1919 г., отвечал в партбюро за агитационно-массовую работу. Быть может, о нем написал Паперный: «У нас в институтской парторганизации был один человек; специальность у него была какая-то «внутренняя», его прикрепили к нашей организации. Держал он себя тихо, не выступал, да и трудно ему было говорить в литературоведческом обществе.
Но вот однажды на собрании долго обсуждали сектор, который вовремя не сдал рукопись коллективного труда. Представители сектора ссылались на объективные причины. И наш прикрепленный, нервно разжимая и сжимая в кулак пальцы правой руки, сказал:
— Дали бы мне этот сектор на 15 минут — всё бы сдали…
Как хорошо, что слово «сталинист» с каждым годом звучит все более архаично и обветшало» (из послесловия к публикации пародии в 1988 г.).
М я с н и к о в А л е к с а н д р С е р г е е в и ч (1913-?), литературовед, специалист по проблемам социалистического реализма, партийности и народности. В 1960-1970-е зав. отделом комплексных теоретических проблем ИМЛИ.
Н е к р и ч А л е к с а н д р М о и с е е в и ч (1920-1993), историк, автор книги «22 июня 1941» (1965), подвергшейся резким официозным нападкам за критику деятельности И.В. Сталина в предвоенный и начальный период Великой Отечественной войны. Обсуждение книги в Институте марксизма-ленинизма (1966) и распространявшаяся в Самиздате его стенограмма стали важным фактом общественной жизни. Подвергался преследованиям: исключен из КПСС (1967), восстановлен, вновь исключен в 1972. После подачи заявления на выезд из СССР уволен с работы (1975). Эмигрировал (1976) в США. Работал в Русском исследовательском центре при Гарвардском университете.
Н е у п о к о е в а (собственно, Гринько) И р и н а Г р и г о р ь е в н а (1917-1977), литературовед, дочь наркома финансов СССР, осужденного вместе с Бухариным (март 1938) и расстрелянного. Была во время суда над отцом студенткой ИФЛИ, проголосовала за казнь отца на общем собрании. С 1957 работала в ИМЛИ, руководила изданием «Истории всемирной литературы» (10 тт.). «Несмотря на черное пятно в анкете, она вышла в люди, добилась степеней, постов, публикаций, ездила в заграничные командировки, и властно распоряжалась судьбами своих сотрудников и близких» (из воспоминаний Е.М. Евниной, опубликованных в самиздатском историческом сборнике «Память»).
Р и ф т и н Б о р и с Л ь в о в и ч (китайский псевдоним — Ли Фуцин; 1932-2012), филолог-китаист, научный сотрудник отдела литератур Азии и Африки ИМЛИ.
С у ч к о в Б о р и с Л е о н т ь е в и ч (1917-1974), литературовед, администратор; участник Великой Отечественной войны, узник сталинских лагерей (1947-1953, Карлаг); чл.-корр. АН СССР (1968); директор ИМЛИ АН СССР (с 1966).
Ш а п о ш н и к о в а А. П., секретарь МГК.
Ю р ь е в а Л и д и я М и х а й л о в н а (1925-?), литературовед, с 1952 г. работала в ИМЛИ, многократно избиралась секретарем партбюро института. В опубликованных в самиздатском историческом сборнике «Память» ее коллега Е.М. Евнина дала ей следующую характеристику: «Ее кличка в университете была «молочница». Послушная, умеющая обходить все острые углы, она вполне устраивала и райком, и любую дирекцию. Она была на редкость упорна, эта бывшая «молочница». Никогда не будучи ученым, она высидела себе ни больше, ни меньше как докторскую степень, дождалась ее утверждения в ВАКе и только тогда отказалась от переизбрания в секретари парторганизации».
[1] Паперный З. Бывали дни веселые… // Тыняновский сб. Вып. 10. М., 1998. С.718-760.
[2] О семи годах, проведенных в «Литературке», Паперный написал в очерке «Бывали дни веселые…» (1995).
[3] «Хроника текущих событий» (28.02.1970. № 12) упомянула пародию Паперного в разделе «Новости Самиздата». Пародия изымалась на обысках, текст инкриминирован как минимум на одном политическом процессе (1972, Киев). Пока нет точных данных, когда текст попал на Запад. Видимо, западных публикаций летом 1970-го еще не было. Это стало бы для Паперного отягчающим обстоятельством. Однако его сатира не осталась вовсе незамеченной. Пародия была зарегистрирована в Архиве Самиздата Радио «Свобода» и напечатана в Собрании документов Самиздата (30-томной публикаторской серии архива. Т.5. АС № 378).
[4] Паперный З. Бывали дни веселые… // Тыняновский сб. Вып. 10. М., 1998. С.733.
