Всё о культуре исторической памяти в России и за рубежом

Человек в истории.
Россия — ХХ век

«Историческое сознание и гражданская ответственность — это две стороны одной медали, имя которой – гражданское самосознание, охватывающее прошлое и настоящее, связывающее их в единое целое». Арсений Рогинский
Поделиться цитатой
28 ноября 2018

Гнев, боль, ужас

Уместна ли эмоциональная манипуляция в музеях истории?
pl.wikipedia.org
Музей Варшавского восстания. Экспозиция о снабжении повстанцев продовольствием и водой pl.wikipedia.org
Допустимо ли намеренное эмоциональное воздействие на зрителя, когда мы говорим о трагических страницах истории в музеях? Комментирует Никита Ломакин, историк, сотрудник общества «Мемориал», руководитель проекта «Та сторона. Устная история остарбайтеров и военнопленных».
Первая публикация: Бухенвальд стал основой бизнеса горожан Веймара // Новая родительская газета

О способах обсуждения «трагических страниц истории» в школах можно говорить в разных контекстах, но в любом случае сложно обойти стороной проблему уместности намеренного эмоционального воздействия на аудиторию. В связи с этим обратимся к сложившейся практике обхождения с такого рода сюжетами в новых музейных экспозициях Германии и Польши.

В нашей стране исторические выставки в массе своей не так популярны, как в Германии или в Польше. Для массового российского зрителя музей — это место, где хранятся сокровища, а не пространство для актуального высказывания о прошлом и настоящем страны. Совершенно другая ситуация в Германии и в Польше — в этих странах исторические выставки и музеи играют значительно более важную роль в образовательном процессе. Но самое важное, что там рефлексия о минувшем веке происходит и в музеях. 

Так, победа правой партии «Право и справедливость» в Польше вызвала раскол в музейной среде. Центральное правительство активно навязывает музеям изменения в экспозиции, призванные представить изоляционистский, героический и жертвенный рассказ об истории Второй мировой войны и последующих десятилетий (так это происходит, например, в музее Второй мировой войны в Гданьске). В то же время муниципальные и независимые музеи стремятся противостоять этому тренду, представляя зачастую откровенно оппозиционные выставки (как это сделано в городском музее Варшавы).

Исторические выставки находятся на острие полемики и в Германии в XX веке. Достаточно вспомнить выставку «Преступления вермахта», показанную в начале и середине 90-х годов. На выставке впервые было наглядно продемонстрировано, что преступления немцев на восточном фронте — это не просто результат деятельности традиционных «носителей зла» — отрядов СС. Оказывается, в расстрелах мирных жителей и массовых казнях замешаны и обыкновенные солдаты германской армии. И в музей пришли дети и внуки тех самых бравых ветеранов, и понятно, что это была сложная и опасная тема. 

Обложка тематического номера журнала Spiegel о преступлениях Вермахта (1997).

В связи с этим вопрос о том, какими именно средствами говорят музеи о сложных и трагических страницах истории, очень важен. Любопытно, что здесь можно говорить о двух абсолютно различных традициях.

«Музейный бум» — возвращение посетителя в музеи, появление дорогих, мультимедийных исторических выставок, превращение экспозиции из коллекции сокровищ в четко выстроенный рассказ об истории — достиг Польшу в середине 2000-х. У нас, к слову, такие музеи нового типа начали появляться лишь в 2010-х — это Еврейский музей, выставки «Россия — моя история», «Ельцин-центр», Музей ГУЛАГа. За прошедшие 15 лет в Польше сложился уже определенный язык рассказа о «сложных» темах. Он базируется на активном использовании грубых материалов (например, необработанный бетон, ржавые металлические панели, грубая древесина или даже цельные бревна) в отделке стен, атмосферного звукового сопровождения, обилии реконструкций и крупных символических объектов в музейном пространстве. Всё это связывает физические ощущения посетителя с предполагаемыми ощущениями участников событий.

Так, в галереях, посвященных Холокосту, будут превалировать узкие коридоры — символ безвыходности, давящие стены, как правило металлические, будут внушать ужас (Музей Второй мировой войны в Гданьске, Музей польских евреев Полин). 

pl.wikipedia.org
Музей истории польских евреев Polin. Экспозиция «Уничтожение» pl.wikipedia.org

Другой пример – Музей Варшавского восстания, с которого начался польский музейный бум. В музее воспроизведен лабиринт из канализационных труб, через которые восставшие пробирались из одного района города в другой. В нём можно физически ощутить свою сопричастность брошенному союзниками польскому сопротивлению — главному герою истории, которую рассказывает музей. В центре музея бьётся огромное металлическое сердце, которое должно олицетворять душу польской нации.

pl.wikipedia.org
Вход и выход из кирпичного канализационного канала. Музей Варшавского восстания. pl.wikipedia.org

Кураторы экспозиции центра Солидарности в Гданьске, рассказывая о смерти нескольких рабочих при разгоне антиправительственной демонстрации в 1981 году, помещают в центр зала двухметровые пики, на остриях которых — рабочие робы и каски.

Таким образом, музей не просто рассказывает историю, а дает посетителям возможность почувствовать ее. Разумеется, это способствует зрелищности и запоминаемости историй, но не в меньшей степени создает пространство для эмоциональной манипуляции, а значит, определяет одно единственное направление интерпретации прошлого. Удивительным образом этот язык и приемы распространились практически по всем новым польским музеям. Демонстративный отказ от таких конструкций, как, например, сделано в городском музее Гдыни, музее Варшавы, музее Праги (район Варшавы), сам по себе воспринимается как громкое высказывание.

Справедливости ради, стоит сказать, что подобные музеи есть и в Германии. Примером могут послужить музеи, созданные по проектам «звездного» музейного архитектора Даниэля Либескинда — Еврейский музей в Берлине, Военный (а на самом деле антивоенный) музей в Дрездене. Но в целом немецкие музеи отличает иная культура выставки и высказывания. В большинстве случаев новые исторические выставки спроектированы так, чтобы “успокоить” зрителя, не навязывая ему внешних эмоциональных воздействий. Хороший пример здесь – это недавно открытая новая экспозиция музея при Бухенвальде. И здесь интересно, с одной стороны, как эта экспозиция сделана, а с другой – как образовательный департамент Бухенвальда выстраивает экскурсии.

Расскажу про экспозицию. Она находится в здании, которое во времена действия лагеря служило складом и конторами. Это одно из немногих сохранившихся в Бухенвальде со времен войны помещений. Выставка расположена на втором и третьем этажах. Внутри помещения выстроена стена, которая отделяет экспозицию от окон — чтобы вид лагеря, открывающийся из окна, не отвлекал от содержания выставки. Это создает светлое, простое, очень уютное и спокойное пространство. Там стенды, на которые удобно облокачиваться, которые можно спокойно и долго изучать, нет звукового сопровождения. Но в то же время на этих стендах вы найдете то, что формирует интеллектуальное восприятие ужаса.

www.aski.org
Новая экспозиция мемориального комплекса Бухенвальд и Миттельбау-Дора www.aski.org

Выставка начинается с темы взаимодействия города Веймара и с Бухенвальдом. Показывается, что с самого учреждения лагерь стал основой бизнеса горожан. И по силе это высказывание в Германии ничуть не менее мощное, чем, например, высказывание про вермахт. Затем мы узнаем про быт эсэсовцев в лагере, устройство бараков — но в спокойной обстановке, где тебе хочется быть. Комментируя такое архитектурное и дизайнерское решение, кураторы экспозиции объясняют, что их главная задача — не нагнетать ощущение ужаса, а скорее переводить его в решение каких-то задач на интеллектуальном уровне, не на эмоциональном. Потому что эмоция придет потом.

Разумеется, здесь важно место — прежде чем добраться до выставки каждый посетитель проходит через то, что осталось от лагеря. Не минуя одно из самых жутких мест, крематорий. Удивительным для меня было, что в месте, где физически чувствуешь тошноту, экскурсоводы обсуждают, можно ли называть это помещение крематорием в прямом смысле слова или нет. То есть довольно отвлеченная проблема, на примере которой ты можешь отойти от ужаса этого места и осмыслить его в системе понятий о смерти и жизни, о какой-то обыденности и о том, как она извращалась в концлагерях и как она была извращена в Германии в принципе. 

Менее экстремальный пример работы с экспозицией — это мастерские. В Бухенвальде существуют несколько форматов работы со школьниками. Один из них – 2-часовая экскурсия. Музейщики очень не любят этот формат, потому что это массовая и не очень содержательная экскурсия. Более близкий им формат, когда группа находится в лагере несколько дней. В этом случае включается работа с архивными документами и даже с археологическими находками в лагере. В частности, в комплексе оборудована специальная студия, где можно реставрировать находки под присмотром специалиста.

Последний штрих, о котором хотелось бы упомянуть — это борьба за строительство баскетбольной площадки на территории, примыкающей к лагерю (бывшие бараки СС). Эта инициатива напрямую связана с образовательной политикой комплекса — для групп, находящихся здесь несколько дней нужно предусмотреть “отдушину”. Пока, правда, согласование проходит с трудом, ведь даже для Германии эта инициатива сильно выбивается из общего ряда.

28 ноября 2018
Гнев, боль, ужас
Уместна ли эмоциональная манипуляция в музеях истории?

Последние материалы