“Все значительно сложнее…"
18 декабря 2017 года на 71 году жизни умер глава правления Международного “Мемориала” Арсений Рогинский. Для автора этих строк Арсений Борисович был одним из образцов историка – по способу мышления и восприятия прошлого и настоящего, по уважению к источнику и его разностороннему комментированию, по умению координировать работу многих людей и представлять ее результаты на международных форумах. По меткому наблюдению Ирины Щербаковой, Рогинскому было свойственно редкое сочетание – источниковедческой скрупулезности с широтой взгляда на исторические события и историческую память.
Для меня Арсений Рогинский – это человек общения. При чем, общения на равных несмотря на разницу возраста – в год моего рождения у него, де-факто главного редактора “Памяти”, прошел второй обыск и его уволили с учительской должности. При каждой нашей встрече были долгие разговоры с обязательными кофе и сигаретами (однажды я даже осмелился, конечно же, безуспешно, попросить его меньше курить). Он умел расспрашивать и слушать. И очень любил рассказывать и рассуждать. Один раз это был рассказ о гибели в лагерях Васыля Стуса, в другой – о забытых декабристах или логике актуальных политических решений в России…
***
Арсений Рогинский родился 30 марта 1946 года в северном Вельске Арханґельской области, куда сослали его отца – ленинградского инженера, арестованного впервые в 1938-м и повторно в 1951 году (из второго ареста он не вернулся – умер в тюрьме). По словам Льва Лурье: “Страшная судьба отца и желание понять, как такое могло произойти, в значительной степени предопределили судьбу сына”.
После посмертной реабилитации Бориса Рогинского его жена с двумя детьми в 1957 году переехала в Ленинград. В 1962-м Арсений поступил на филологический факультет Тартуского университета, где стал учеником Юрия Лотмана. В значительной степени под влиянием Лотмана Рогинский увлекся архивной работой с источниками ХІХ века, изучал Карамзина (который должен был стать темой его диссертации) и истоки декабристского движения. После окончания университета в 1968 году Рогинский вернулся в Ленинград, где устроился на работу преподавателем литературы в вечерней школе для взрослых и параллельно работал в архивах и библиотеках над историческими сюжетами.
В 1976–1981 гг. в самиздате и за границей вышли пять номеров исторического сборника “Память”. Издание формально не имело редакционной коллегии, но именно Рогинский был его мотором. “Память” публиковала исторические источники, не имевшие шансов появиться в легальных советских изданиях. Редакторов “Памяти” интересовала история российской революции и советских репрессий, общественная жизнь 1920-х годов и деятельность академических институтов. Особое место занимали источники личного происхождения – воспоминания и дневники. Принципиально важными в их публикации были как наличие максимально содержательных комментариев, так и идеологическая полифония (то есть, представление и социалистических, и монархических, и религиозных текстов). В круг авторов “Памяти” входили как молодые, так и уже признанные историки, в частности, Михаил Гефтер (с его любимой фразой: “Нет-нет, все значительно сложнее…”) и Яков Лурье. Представителем редакции за границей была Наталья Горбаневская, которая в 1975 году уехала из СССР во Францию.
В апреле 1981 года, после двух обысков и увольнения из вечерней школы, Рогинского пригласили на беседу в Ленинґрадский ОВИР и дали 10 дней на размышления по поводу подачи документов на выезд в Израиль. От такого предложения Рогинский отказался. Тогда в июне 1981 года его лишили права пользования Публичной библиотекой за “ненадлежащее использование материалов библиотеки”. А в августе 1981 года Рогинского арестовали.
В ноябре 1981-го в Ленинграде начался судебный процесс. Историка обвинили в подделке архивных отношений. Своей вины Рогинский не признал, на все вопросы следствия отвечал: “Не подтверждаю и не отрицаю”. В декабре 1981 года Рогинский произнес в суде свое последнее слово. В нем он описал архив як “естественное продолжение библиотеки”, говорил об абсурдности чрезмерной секретности, универсальных стандартах академических публикаций и порочности практики невыдачи архивных документов на основании их “несоответствия теме исследования”.
Советский суд присудил Рогинского к четырем годам лагерей общего режима. Этот срок он отбывал в пяти разных лагерях на севере СССР. Среди осужденных за криминальные правонарушения. До августа 1985 года.
После освобождения Рогинский переехал в Москву. Вскоре там началась история “Мемориала”. Как рассказывал сам Арсений Борисович, “Мемориал” родился в 1987–88 годах как общественное движение и институционализировался в январе 1989-го. С самого начала его главными темами стали история советского террора и защита прав человека. Принципами “Мемориала” были легальность, открытость, непринятие насилия как способа разрешения политических проблем, язык права в общении с властями. Арсений Рогинский сыграл ключевую роль в его институциональном росте, проявил талант организатора и переговорщика. В течении 1990-х “Мемориал” стал международно признанным правозащитным и исследовательским центром с собственными библиотекой и архивом, несколькими научными проектами и изданиями, историческим конкурсом для школьников и сайтом «Уроки истории».
В марте 2008 года “Мемориал” опубликовал обращение “О национальных образах прошлого” – призыв к открытому и ответственному международному обсуждению трудных проблем ХХ века. Сегодня этот текст представляется не менее (если не более) актуальным, чем почти десять лет тому назад. Например, вот этот тезис: “Почти во всех странах бывшего «социалистического лагеря» процветают ныне те формы историко-политической рефлексии, которые позволяют представить «свои» страдания исключительно как результат «чужой» злой воли… То обстоятельство, что коммунистические режимы в этих странах в течение многих лет опирались не только на советские штыки, но и на определенные внутренние ресурсы, — постепенно исчезает из национальной памяти”. Или вот это наблюдение: “Культивирование образа собственного народа как «жертвы», возведение уровня человеческих потерь в ранг национального достояния органически связаны с отчуждением ответственности, с персонификацией образа «палача» в соседе. Это — естественный результат рефлекторной потребности людей снять с себя слишком неподъемный груз гражданской ответственности за прошлое. Но снятие с себя всякой ответственности и возложение ее на соседа — не лучшая основа не только для взаимного понимания народами друг друга, но и для собственного национального возрождения”…
***
Мы впервые встретились с Арсением Борисовичем в Киеве в 2008-м на российско-украинской встрече, где мне посчастливилось лично познакомиться и с Борисом Дубиным, и с Дмитрием Фурманом. Отношения со всеми назваными старшими коллегами стали исключительно близкими и доверительными. Арсений Борисович, практически сразу после нашего знакомства, помог с изданием моей книжки “Упражнения с историей по-украински” – первой моей попыткой систематизировать разного рода размышления над историческими политиками и мифологиями в постсоветской Украине. Она была написана в последний год президентства Ющенко и вышла в 2010 году в Москве. Благодаря, прежде всего, двум людям – Арсению Рогинскому и Борису Долгину.
На протяжении нескольких очень интенсивных лет (2009–2012) мы с коллегами приглашали Арсения Борисовича в Киев и Вильнюс, были вместе на Книжной ярмарке во Львове, я ездил на Сахаровскую конференцию в Москву. Мы регулярно встречались на Историческом форуме в Фонде им. Генриха Белля в Берлине, со-организатором которого выступал “Мемориал”. Один раз Арсений Борисович попросил заменить его на конференции в Турине. В другой раз мы случайно встретились в Париже – в тот самый день (29 ноября 2013) умерла Наталия Горбаневская и я увидел, с какой болью Арсений Борисович принял это известие…
Каждая встреча была для меня оказией прислушиваться и открывать новое. Рогинский был увлекательным и очень глубоким рассказчиком. Очень метким, а иногда и беспощадным в оценках. Помню услышанные от него острые оценки некоторых модных российских или немецких историков и, в тоже время, теплые и полные уважения отзывы о людях и публикациях, которым, по его мнению, удавалось почувствовать историческое время. Согласен с Никитой Петровым, что у Арсения Борисовича было “поистине художественное видение реальности и очень тонкий нюх на людей” (). А еще он умел учить без пафоса и банальностей, без прямолинейных советов. Учить исследовательскому мышлению, искусству публичного выступления… В моей электронной почте сохранилось письмо Рогинского от марта 2015 года, после нашей встречи на открытии в Потсдаме выставки польского фотографа Томаша Кизны. Я поблагодарил Арсения Борисовича за подсказки по поводу нескольких моих публикаций, а он ответил: “Не придумывайте, никаких советов я Вам не давал, Вы сами знаете, как и что. Удачи! Ваш АР”.
Последние месяцы Арсений Борисович тяжело болел. Мы обменивались приветами через общих знакомых. Но этого было недостаточно. Однажды я особенно остро почувствовал, что должен написать ему, попросить выздоравливать, пожелать встречи в новом году… В тот самый день его не стало.
