«Иногда мы не понимаем, с кем воюем»

Автор: Светлана Зверева, школа № 2, г. Лихославль, Тверская область

Научный руководитель: Светлана Владимировна Зверева

 

Впервые об Афганской войне я услышала не на уроках, а во время подготовки торжественного мероприятия, посвященного выводу Советских войск из Афганистана.

Я училась в 8 классе, когда мне предложили быть ведущей на этом концерте. Читая свои слова, иногда делала ошибки в названиях мест, упоминаемых в тексте. «Саланг», «Кандагар», «душманы», «шурави» – эти слова для меня были далекими и непонятными.

Готовясь к написанию этой работы, я специально подсчитала, сколько строк, посвящено этой теме в учебнике по истории России для 9 класса. Можете не проверять – всего 22 строчки, и то половину страницы занимает фотография о выводе наших войск из Афганистана. Чуть больше в учебнике по истории России для 11 класса. У нас в стране часто переписывают учебники истории, поэтому оценки одним и тем же событиям порой совершенно различные. В учебниках советской поры об участии нашей армии в Афганской войне говорится как о «выполнении интернационального долга». Но нередко читаешь и совсем иные оценки, поэтому я захотела разобраться во всем сама.

Я решила узнать, как освещалась тема Афганской войны в нашей районной газете «За коммунизм», и была очень удивлена, потому что только в 1988 году на страницах районной газеты появились статьи об Афганистане и об участии в афганских действиях наших земляков. А до этого года ни одной заметки!

Самая первая статья – 11 февраля 1988 года – опубликовано Заявление М. С. Горбачёва о подготовке вывода Советских войск из Афганистана.

Затем несколько статей о тех, кто служил, и каким примером они являются для молодёжи. В статье «В гостях – „афганцы“» З. Угличина рассказывает о наших земляках – участниках Афганской войны, которые встречались с учащимися СПТУ-43. Статья «Шурави – „советский“» Ю. Копейкина (16.12.1989) рассказывает об отношении афганского населения к нашим ребятам. А статья З. Соловьевой «Город принял» (02.02.1988) посвящена Александру Волкову, который проходил службу в Афганистане, а в 1988 году служил в милиции. К. Фурсову посвящена ее же статья «Он был на войне» (08.05.1988). Но это всё общие слова, общие фразы – и ничего о трудностях, о проблемах.

Я взяла список «афганцев», которые проживают сейчас в нашем районе, их оказалось 50 человек. А по данным военкомата, всего принимало участие – 110 человек; получается, что за 25 лет со дня окончания войны ушло из жизни более половины «афганцев». Узнав домашние адреса воинов-интернационалистов, я встретилась с К. В. Фурсовым и поинтересовалась, кто мог бы рассказать о своей службе, потому что не каждый готов об этом рассказывать.

Перед каждой встречей, я звонила тем, чьи фамилии назвал Константин Владимирович, и говорила о своём желании побеседовать с ними и записать их воспоминания. Признаюсь, что иногда мне приходилось прибегать к помощи моего научного руководителя, Светланы Владимировны Зверевой, которую в нашем городе знают лучше, чем меня.

Если сейчас вспомнить беседы, которые у меня состоялись, то я скажу, что не все они проходили одинаково. Кто-то, согласившись на встречу, был очень общительным и старался рассказать даже о незначительном; было ясно, что человек готовился к разговору. Были и те, кто во время записи интервью был скован, старался побыстрее закончить разговор. Тем не менее, во время разговора с бывшими «афганцами» я познакомилась с судьбами моих героев и многое узнала о войне, о которой многие хотели забыть.

Первым погибшим солдатом нашей армии стал Сергей Ибрагимов, уроженец Калининской (ныне Тверской) области.

Из воспоминаний Д. П. Самородова: «Источником этой информации является не напечатанный архивный документ, а устная информация, которую автор этой книги получил от одного ветерана. Согласно этой версии, дело было так. Не только рядовой состав Ошского батальона, но и офицеры раз в 1,5–2 недели получали возможность посетить Кабул. Понятно, что важной для молодых офицеров целью такого „кульпохода“ была покупка модных товаров, ширпотреба. На машине группа офицеров, переодетых в гражданскую одежду, организованно выезжала в столицу ДРА. Причем штатное оружие (пистолеты) офицеры оставляли на „базе“ в расположении батальона. Пистолеты при себе имел лишь старший группы убывающих офицеров.

Во время одного из таких выездов в Кабул и произошло несчастье. Один из офицеров, переодетый в «гражданку», оставил дежурному по роте свой пистолет, который был снят с предохранителя. По всей видимости, дежурный, балуясь с оружием, и произвел выстрел в рядового Ибрагимова» (Вестник Башкирского университета. 2012. Т. 17. № 1(I). С. 773-777).

Мать Сергея Ибрагимова вспоминает: «Однажды написал, что собирается в отпуск, уже подарки купил. Потом писем не стало, я очень волновалась, но продолжала верить и ждать. Но вскоре меня пригласили в поселковый совет, где меня ждал, как оказалось, военком Заволжского района. Пришел, чтобы сообщить мне страшную весть… Не верила до последнего момента, пока через девять дней не привезли сыночка в цинковом гробу… плакала не только моя семья, плакал и встречал Сережу весь посёлок – гроб стоял в Доме культуры, был почетный караул, звучала траурная музыка. Выходит, эта проклятая война и нас всех достала» (Афганистан. …И боль и слезы… Тверь, 1997).

А в апреле 1981 года и на нашу Лихославльскую землю, в деревню Гнездово пришла весть о гибели их земляка Василия Николаевича Кутузова.

По воспоминаниям К. П. Кутузовой, ее сын Вася был добрым и отзывчивым мальчиком, всегда был готов всем помочь. Никогда не проходил мимо чужой беды. Мечтал вернуться поскорее домой, даже заказал маме свои любимые пироги с капустой, но за две недели до демобилизации его не стало.

6 апреля 1981 года Василий Кутузов вел машину в автомобильной колонне тяжелогруженых машин и бронетранспортеров, которая растянулась на несколько сотен метров. Колонна продолжила движение по узкому горному серпантину. Пятьсот метров, восемьсот, тысяча… И тут раздался взрыв. Машина Василия подорвалась на мине. Кутузов был тяжело ранен в ноги, но нашел в себе силы вывести машину из-под огня. Дело в том, что он шел головным. И если бы он остановил свой КАМАЗ на дороге, то и остальным машинам пришлось остановиться, а тогда они стали бы удобной мишенью для душманов. Василий решил отвести машину на обочину, хотя прекрасно знал, что именно на обочины враги ставят мины-ловушки. После возобновления движения его автомобиль вновь подорвался на мине; он умер от потери крови. За мужество и отвагу Василий Николаевич Кутузов награждён орденом Красной Звезды.

Сегодня мама Виктора уже умерла, не выдержало сердце. Его родная сестра, Галина Николаевна, от встречи со мной категорически отказалась, сославшись на занятость.

Вместе с Василием Кутузовым служили Алексей Курочкин и Александр Антропов. Почти два года были вместе. Когда Василия отпустили в отпуск, по случаю смерти отца, он заходил к Л. И. Курочкиной, она вспоминала, что он всё успокаивал ее, говорил, что служба не такая опасная и трудная, как пишут в газетах. Ждал дембель, рассказывал, что будет в колхозе работать и что любимая девушка есть.

И у А. Курочкина и у А. Антропова судьба после Афганистана сложилась неудачно. И один и второй не нашли себя. Семьи распались, хотя оба, по словам Л. И. Курочкиной, женились по любви, на девушках, которые дожидались их из армии. Никак не могли привыкнуть к мирной жизни, долго не могли найти работу, стали выпивать, жены долго терпели, а потом Алексей узнал, что у его Елены появился любимый мужчина. В нашем маленьком городке быстро всё стало известно. И как призналась Лилия Ивановна, позора не выдержал и повесился.

Лилия Ивановна продолжает: «Умер он в 1991 году. А спустя десять лет и Саша Антропов умер. Он к тому времени превратился в бомжа. Он после армии женился, дети родились, а он все правду искать стал, пытался что-то доказать чиновникам. И из-за того, что у него ничего не получалось, пристрастился к бутылке. Из-за этой страсти и жену потерял, ушла она от него, и мать с горя умерла, родственники обманули и с квартирой, и с дачей, да еще на три года в тюрьму посадили. Вернулся, а жить негде. Он и в подвалах жил, и на чужих дачах. Хозяева били, однажды избили так, что и паспорт потерял, а без паспорта и на работу не устроиться. Военкомат стал выправлять паспорт, как „афганцу“. Мне позвонил с вокзала, что придет, я его ждала до утра. А часов в восемь позвонили из районной больницы, что он умер. Оказывается, он ко мне шел, но недалеко от нашей улицы подошли два парня и что-то у него спросили. А он якобы им грубо ответил, и они его его же тростью и избили, он в армии в ногу был ранен. А избили так, что отбили все внутренние органы, переломали и руки и ноги. Я его и хоронила, больше-то некому было. Так и хожу на кладбище, сначала к Алеше, потом к Саше. Я думаю, что это Афганистан им жизнь сломал, ведь никто не знает, что им пришлось пережить».

Совсем иначе сложилась жизнь еще одного друга Василия Кутузова – Михаила Петрова. В армию он был призван в 1979 году. Как обычно, прошел курсы первоначальной подготовки, затем отравили в Узбекистан. «Прошли трехмесячное обучение, а потом была сформирована 66 отдельная бригада. Большую часть нашей бригады составляли представители Средней Азии: таджики, туркмены, узбеки – у них языки похожи на афганский. Готовили к боевым действиям. Никто из командиров молодым солдатам ничего не говорил, куда их готовят».

Только когда в самолет сели, командир сказал, что летят в Афганистан. Про Афган слышали многое, но они даже не могли представить, что их ждет. Так в части поговаривали, что сначала в Афган отправляли тех, про кого говорили «оторви и брось»: из дисциплинарного батальона, тех, кто преступление совершил.

«Сентябрь или октябрь был, – рассказывает Михаил, – но когда нас посадили в вертолет, мы поняли, что везут нас далеко. Привезли в Кабул в октябре, хотя официально войска были введены в декабре. Расположилась наша часть недалеко от дворца президента Амина. Сами обустраивали себе лагерь, потому что никаких условий для жизни не было, никто для нас ничего не подготовил. Первоначально жили в палатках или разрушенных зданиях. Днем жарко было, а ночью очень холодно, даже замерзали. Жили в таких условиях, что вши стали для нас обыденным делом. Мы их „феликсами“ звали, были они большие, жирные и очень кусачие. Полтора года жили со вшами, хотя и мылись (правда, не в бане, а в арыках или горных речках; вода-то привозная была, поэтому и экономили). Но как только пересекли границу, они сразу пропали. Может климат другой, но приехал я домой без вшей.

Привезли полевую кухню, ведь, как говорил Суворов, солдата нужно кормить!

В горах спали на земле, ели сухпайки, а если уходили надолго, то продукты сбрасывали с «вертушек». Чтобы не хотелось пить, под язык клали соль. С ребятами из бригады подружился и написал рапорт о переводе в бригаду, в которой я и дослужил до мая 1981 года.

Никому не поверю, что на войне не страшно! Нам по 18 лет, а вокруг стреляют, вокруг смерть, гибнут такие же пацаны, как ты сам. Это потом страх притупляется, кажется обыденным, а сначала очень даже страшно!»

Среди одиннадцати человек, чьи воспоминания стали основой моей работы, большинство служили почти в конце военных действий – с 1985 по 1987 год, возможно, поэтому очень многое в их рассказах повторяется.

Александр Анатольевич Волков вспоминает: «Набирали 30 человек, тех, кто что-то умел делать: рисовать, фотографировать, а я сказал, что вешалки умею делать. Приехал к нам офицер с пистолетом и солдат с автоматом. 26 марта 82-го попал в Афганистан. Привезли нас целый самолет. В чем были, в том и поехали. А были мы в зимней форме. Все в рубашках, а мы – как пингвины, в шинелях. В Кабуле сдали зимнюю форму, получили, что полегче. Все новое белье было во вшах, вагончик, в котором оно лежало, „шевелился“. Никогда бы не поверил, что такое может быть! Но своим глазам – поверил. Мы в солярку забирались, чтобы избавиться от вшей. Они в солярке погибали, а мы потом уже могли спокойно форму носить. Времени не было в каптерку отнести, жили в машине, что найдешь – в то и переоденешься.

Приехали, получили машину, и сразу в рейс. Всё было необычным, пока ехали до Кабула, смотрели по сторонам.

На аэродроме – стрельба, страшно, страх, а вдруг отсюда не уедем? Но были мальчишками – воспринимали всё легко. Кто заболевал – желтуха, тиф. Массово болели все. Из 50 человек в роте более сорока переболели. Отпуска отменили, раньше если болели легкой формой, то отпуск – 15 дней, средняя форма – 30 дней, тяжелая – 45 дней, тем, кто болел тифом соответственно – 30, 45 и 60 дней.

И если солдат раз переболел, не возвращали в Афганистан, редко возвращали в часть, только по желанию. Кабул был красивым, но бедным. В кино одно, а вживую – совсем другое. И одеты они были кто во что, а что они ели, я даже не знаю, мне казалось, что у них на всех полях наркотики росли. А дети всегда есть просили. Мы часто с ребятами смеялись: «Если бы лихославльскую свалку вывезти в Кабул – стали бы миллионерами». У них на свалке ничего кроме змей и целлофановых пакетов. Всё съедали, никому и в голову не приходило, что-нибудь съедобное выкинуть».

Александр Анатольевич признался, что снабжение было не особо хорошее, в основном получали сухой паек. Ведь постоянно были на выезде, выполняли задание. «Выезжали в 9 часов утра и до 18–19 без остановок, останавливались только для заправки, не успевали даже поесть. Зимой нам выдавали сливочное масло в трехлитровых банках, хлеб давали на несколько дней, а через день–два на жаре он уже превращался в сухари. Хлеб разрубишь, плесень срежешь и грызешь. Иногда в реку кидали гранату, чтобы добыть рыбу. Иногда ели живую рыбу, крабов ели – такие голодные были. Водки было много, а вот еды не было. Но человек привыкает ко всему, ведь жизнь дороже».

Жаловался на плохое снабжение и В. В. Кондратьев: «Питались мы, полученным сухпайком. В него входило: банка тушенки, перловки, гречка, галеты, заварка, сахар, сгущенка. Когда мы охраняли трубопровод, брали цинковые коробки из-под патронов, обжигали их на костре и варили в них кашу. Основное, чего не хватало, – это воды. Старшина в бочке привозил ее с водокачки, потом переливал в термосы и развозил на точки. Мы старались брать воду там, где берут жители. Чтобы не заболеть, воду хлорировали».

А вот в последние годы обеспечение солдат изменилось к лучшему. Дмитрий Валерьевич Кратов, служивший с 1985 по 1987 год, говорит: «Правда, мы проживали в землянках, в блиндажах; в земляных жилищах не так жарко, ведь температура воздуха поднималась до 73 градусов на солнце. Нас первые две недели даже не трогали, мы должны были привыкнуть. Чтобы сбить жажду, заваривали верблюжью колючку. В расположении была своя баня, пекарня, сад, подсобное хозяйство, питомник для собак. Снабжение было хорошим, всегда свой свежий хлеб, бочки с красной рыбой, греча, консервы с мясом. Когда сухой паек надоедал, жарили пышки, блинчики пекли. Однажды под обстрел попал верблюд, мы кусок мяса поджарили, но невкусный, очень жесткий. А вот черепаший суп – вкусный, их по весне много было. Праздники все отмечали, конечно, не так как на гражданке, но всё равно всё было по-праздничному».

Среди моих собеседников были представители различных родов войск.

Дмитрий Кратов выбрал себе военную профессию кинолога. «В питомнике я познакомился со своей собакой – Цугой. Это была восьмимесячная немецкая овчарка. Все эти месяцы я изучал рефлексы собаки и готовил ее к розыску мин. Мы прятали тротил в тряпку, затем зарывали на глубину около полуметра. Но Цуга ни разу не ошиблась, как только почует тротил, сразу же садится на землю, моя задача была обозначить место и вызвать саперов. Занимались подолгу, от 8 до 10 часов: нас знакомили с подрывным делом, с минами-сюрпризами, мы их называли „итальянками“. Потом был у меня пес Енай, я его еще пылесосом называл, в любой пыли мины находил. Очень хотел забрать после демобилизации, но не дали, сказали, что он на балансе армии, хотя, когда уезжал, в питомнике видел свою Цугу, мне она показалась измученной, отощавшей».

Дмитрий Валерьевич много писал родителям из Афганистана, он предложил мне их прочитать, и я очень удивилась, что в своих письмах он часто и подробно пишет о своих собаках. Мне сложно представить, глядя на солидного мужчину, сидящего передо мной, что он может с такой нежностью писать о своих четвероногих помощниках.

Александр Анатольевич Волков служил водителем. «Первый рейс запомнился на всю жизнь, не успели выехать, ребятишки стали бросать камни в машину, обзывали оккупантами. И только когда очередь из автомата дали, только тогда они и отстали. С апреля ездили в командировку на перевал Саланг – 100 км. 50 км подъем, 50 км спуск и 2 км тоннель. После прохождения наших 3–4 машин в тоннеле скапливалось столько выхлопных газов, что становилось темно, и ничего не было видно. Однажды в этом тоннеле задохнулось более 2 тысяч афганцев. После этой крупной аварии, проезд по тоннелю решили регулировать. Один день в одну сторону, другой день в другую сторону пропускали машины. 3–4 машины пройдет, 30 минут „вытягивали“ воздух. Мы служили на машинах больших, поэтому нас уважали, не обстреливали. Наша задача была вывозить разбитую технику, а на территорию Афганистана завозить строительную технику».

Михаил Вячеславович Петров служил водителем-механиком. «Мы перевозили продовольствие и боеприпасы из Кабула в Джелалабад. А расстояние – 300 км. Наши „Уралы“ и КАМАЗы сопровождали „бээмдэшки“ (бронированные машины десанта), танки, „вертушки“. Ведь „духам“ тоже нужны были и продукты и боеприпасы. Не знаю, как они узнавали, но обязательно устраивали засады. Если вдруг пропустили одну колонну, то уж сто процентов, что следующую не пропустят».

Михаил Вячеславович дважды подрывался на мине. «Они ведь не дорогу минируют, а обочину. Стараются в ущелье с двух сторон подбить машины, чтобы колонну остановить и не дать возможность другим машинам выехать. Затем зажимали в кольцо и просто расстреливали. Но мне везло в том, что у „Урала“ „морда“ длинная, так, что он если и подрывался, то мне немного доставалось. А вот те, кто на КАМАЗах, тем не позавидуешь, они на колесах сидели. Так, что после взрыва, без ног оставались». Именно так погиб В. Н. Кутузов. Каждый раз приходилось вступать в бой, отстреливаться. Но в бою взаимовыручка была, друзей и сослуживцев не бросали, с боями отходили и раненых с собой несли.

Александр Петрович Демидов с 1984 года служил в Афганистане офицером. Он вспоминал свою службу так: «При прибытии старослужащие сказали нам, чтобы мы забыли всё, чему учились в учебке. И действительно, здесь было всё по-другому: оружие, боеприпасы совсем не такие, как во время учебы. В Афганистане у нас часто проводилось такое занятие: мы ложились за бугор, и нас начинали обстреливать из разного вида оружия. Старшие офицеры говорили, что это занятие проводится для того, чтобы мы чувствовали, как пули свистят.

Иногда мы не понимали, с кем воюем: сейчас за одних, а завтра за других. В общем, здесь я выдержал всего два месяца, потом перевели в роту связи, служить стало легче. Моей задачей было осуществление связи, много важной информации передавалось через меня. Поэтому мне с собой приходилось всё время носить гранату. В случае, если я попаду в плен, должен ее взорвать, не раскрывая никаких сведений душманам. Много времени проводили в горах и долинах».

Сергей Петрович Медков с 1983 года службу продолжил в Афганистане, в звании старшего лейтенанта, командиром взвода артиллерийских корректировщиков. Задача его взвода – идти вместе с пехотой и корректировать огонь артиллерии. «Наши функции: обеспечивать безопасный провоз грузов, продовольствия, снарядов, а также живой силы. Зона ответственности от Кандагара до Кушки, а также охрана правительственных и промышленных объектов. Вести войну было тяжело, карты старые, выпущенные в 40-е годы. Иногда смотришь на карту, корректируешь огонь, по карте расстояние от тебя до места обстрела одно, а снаряды разрываются рядом с тобой. То есть карты – устарели, всё изменилось. На карте – аул, а на самом деле он давно разрушен.

Иногда сопровождали батальонную разведку, чаще всего прочесывали «зелёнку», ведь где вода, там и жизнь. Наша задача – поддержка огнем артиллерии пехоты. Мы должны были не только определить координаты врага, но и скорректировать огонь, иногда приходилось вызывать огонь на себя».

Если служба была у всех моих собеседников разная, то многое было схожим. Например, все, кто служил в Афганистане, отмечают, что в незнакомой стране для них очень неожиданным было большое количество наркотиков.

С. П. Медков вспоминает: «Много было и наркотиков. Когда на задание ездили, прямо на дороге стояли мальчишки и предлагали кокаин, гашиш был смешан с табаком, поля опиумные были повсюду. Приезжаем на огневую точку, солдаты чай пьют, смеются, оказалось, они в котелке вместе с чаем заварили маковые головки. Многие подсаживались на наркотики, ведь в СССР про наркотики никто не знал, а в Афганистане многие становились наркоманами. Страшно смотреть на ребят, которые очень быстро теряли человеческий образ».

К. В. Фурсов вспоминая о жителях Афганистана, писал, что это очень бедная страна, в которой люди жили за счет продажи наркотиков. Купить у местных наркотики можно было свободно, а можно было и поменять. Афганцы с удовольствием меняли на продукты, а некоторые наши солдаты меняли и на оружие. «Самое страшное было то, что когда мы отправлялись на задание, нередко получали пулю, выпущенную из нашего автомата, проданного до этого местным. Ведь они как – утром с тяпкой землю обрабатывают, а ночью – с автоматом».

В. А. Михайлов рассказывает: «Мне они не понравились. Ведут себя как-то неестественно – улыбаются, хотят показаться добрыми, миролюбивыми, любили с нами поговорить и постоянно предлагали у них травку купить».

Еще меня интересовала проблема дедовщины, ведь о ней всегда говорят, когда говорят об армии. Поэтому каждому своему герою я задавала вопрос о неуставных отношениях.

В. А. Михайлов с теплотой вспоминает своих сослуживцев: «Дедовщины как таковой не было, было терпимо. Правда, порядка в армии не было – настоящий дурдом. Старались помочь друг другу, ведь, в любой момент могла потребоваться помощь в бою, кто ж ссориться будет, когда в руках автомат!

Офицеры относились нормально, по-человечески, жили дружно. Но были и такие, кто не понимал солдат. Однажды, при ссоре офицер взял и застрелил дембеля». (А родителям, наверное, написали, что погиб, выполняя интернациональный долг.)

К. В. Фурсов признался: «Вообще-то дедовщина была, конечно, но не до такого, как показывают по телевизору или рассказывают, что избивают до полусмерти. Мы же в разведке служили, всегда с оружием, поэтому за очередной скандал, будучи на задании, можешь получить пулю в спину. Да, было трудно. Были люди разные. Например, один парень-спортсмен. Вначале вел себя, как король, был приближен к сержантскому составу, но что-то там не получилось, и чтобы удрать он пил грязную воду из тазиков. Заболел желтухой, и его отправили в санчасть».

Д. В. Кратов тоже с теплотой вспоминает ребят, с которыми служил: «У нас были представители 15 национальностей, мы даже смеялись, что мы – СССР в миниатюре, но больше всего дружил с украинцами и белорусами. Никакой дедовщины не было, ведь в блиндаже мы хранили боевое оружие, гранаты. Правда, за стол садились первыми деды, а так убирались вместе, никто не заставлял стирать чужие вещи, нас „деды“, наоборот, учили всем армейским премудростям, поспать давали».

М. В. Петров: «Вот сейчас о дедовщине говорят, но это не про нас. Ведь в руках боевое оружие, которого было достаточно. Самое современное к нам присылали: первые автоматы 5-45, гранатометы „Муха“, системы „Град“ – всё у нас было на вооружении. Так что нельзя было ссориться. Ведь утром могли отправить на задание, а там кто знает, может помощь понадобится. Боялись получить пулю в спину, поэтому никаких ссор, обид не было. Наоборот, дружили между собой очень. Я когда узнал, что в бригаде соседней земляки: Курочкин, Антропов, Кутузов, я им обязательно форму новую брал, когда привозили, или еще что-нибудь. Держались друг за друга. Взаимовыручка в бою очень нужна».

А с точки зрения офицера А. П. Демидова, дедовщина в его батальоне была страшная. «Но я особо не пострадал, так как был после института назначен офицером. Если кто-то из солдат не успевал выполнить какую-нибудь работу, то наказывали всех. У нас проходило много тренировок. Например, бегали с грузом: заворачивали железный блок в плащ, брали в руки автомат и бегали при жаре в 40 градусов. Два раза в неделю ходили на стрельбище и вообще выполняли разные физические упражнения, которые позже в службе даже не пригодились. А сколько сил всё это отняло и времени!»

С. П. Медков откровенно рассказал, что не все служили одинаково. «Офицеры тоже разными были. Прислали однажды офицера – настоящий карьерист, приехал за орденами и за деньгами. На задании стал корректировать огонь и стал передавать координаты, где размещались мы сами, я узнал об этом, не выдержал, ударил его и стал передавать другие координаты. Офицера перевели в другой полк, а вскоре узнал, что его убили. То ли „духи“, то ли наши».

В. А. Михайлов говорил: «Офицеры получали двойной оклад: 220 плюс 220 рублей, солдаты – 70 рублей. На 70 рублей, 200 чеков, на базе был магазин „Внешторг“, можно было купить и сигареты, и соки в банках, и жвачки (в Союзе это был настоящий дефицит!). Чеки можно было поменять на валюту, на афгани. Дефицит можно было купить и привезти в СССР».

Е. П. Малышеву тоже запомнились «отцы»-офицеры. «Помню, офицер у нас был один очень наглый. Пропуск никогда не показывал. Я его решил проучить: идет с КПП, пропуск не показывает. Я автомат передернул, он с солдатами на землю упал. 40 минут держал их под дождем, потом ребят жалко стало, позвонил в штаб, разобрались. Он зуб на меня точил, всё ждал, как бы со мной посчитаться, но его потом за какую-то провинность в Союз отправили».

Я уже рассказывала о Сергее Ибрагимове, который первым погиб в Афганистане, и это был не единичный случай нелепой смерти. Во время разговора мои собеседники признавались, что не редко солдаты погибали или становились калеками из-за халатности и невнимательности.

В части у В. А. Михайлова среди новобранцев был молодой солдатик, который по-русски говорил плохо, да и понимал не лучше. Не понял, как обращаться с гранатой, а во время учебных занятий граната у него прямо в руках взорвалась, парень стал инвалидом.

М. В. Петров рассказал: «Не нужно было в Афган молодых отправлять. Ведь мы приезжали – совсем мальчишки, многие возьмут гранату, а что с ней делать не знают. Чеку выдернут и смотрят, пока у них в руках не взорвется. Или подожгут бикфордов шнур, а он тлеет внутри, а они смотрят и ждут, когда он ярко загорится. В результате – взрыв происходит в руках».

А. А. Волков подтверждает, что много было неопытных бойцов, отсюда и жертвы. «Я помню, когда вернулся из отпуска, пришло пополнение. Молодым тяжело было привыкнуть к службе, некоторые служащие покупали в магазинах водку. И вот один напился, лег под машину, а утром проехало 20 тонн по нему. Водитель получил 3 года тюрьмы. А родителям сообщили о смерти сына, сказали, что погиб при исполнении боевого задания. Если честно, одна треть солдат погибла по собственной дурости: один наркоман был, пошел за травкой, а его снайпер застрелил; несколько человек сгорели при пожаре. Одного убили из гранатомета, когда его чистили, и это не единичный случай».

А Евгений Малышев сам чуть было не оказался виновником гибели своих сослуживцев. Он признался, что однажды, в первые ночи после приезда в часть в Афганистан, они сидели в окопе, разговорились о доме, семье. «Я хотел пойти местность проверить, а тут прорыв. Меня контузило. Воевали больше двух часов. Патроны закончились, да и сами настолько устали, что ничего не соображали. У друга в стволе гранатомета застряла граната. Я взял доску и вытащил ее оттуда. Потом только дошло, что она могла взорваться, и я, и друг бы погибли.

В расположении был обелиск нашим 8 погибшим солдатам. Но хочу сказать, что чаще всего погибали по глупости или при отсутствии дисциплины. Пошли купаться, девять человек, сбросили одежду и оружие, залезли в воду, на карауле никого не оставили. Все девять погибли. Или во время отбоя, «кукушки» (мы так называли караульных) засыпали, в результате – новые потери. Во время обстрела все прятались, а один остался пышки жарить – получил ранение. Или был еще случай: сидит в туалете и гранату разбирает – ну и что, два пальца оторвало».

Все мои собеседники награждены боевыми наградами, но говорили они о наградах неохотно, словно стеснялись.

В. А. Михайлова наградили медалью «За боевые заслуги» за то, что находясь на посту, принял бой, когда душманы пытались захватить блокпост. Один из снарядов разорвался совсем рядом, Василий Анатольевич получил ранение, но пост не бросил.

К. В. Фурсов награждён орденом Красной Звезды. Его взвод должен был охранять прохождения наших войск. Но душманы напали на колонну в ущелье, завязалась перестрелка, больше суток шел бой. Константина Владимировича тяжело ранили, погибли 11 человек из взвода, но душманы не смогли захватить колонну.

Когда я слушала рассказы, читала записанные воспоминания, меня интересовал один вопрос: неужели среди солдат не было тех, кто отказывался служить? Я спросила, а были ли в их частях дезертиры, и, как оказалось, были.

И. Г. Мазякин вспомнил, что за время службы в его роте было 2 дезертира. Один с поста ушел, когда рота находилась на боевой операции, а до этого еще туркмен перешел на сторону душманов.

К. В. Фурсов тоже вспомнил о том, что из его части один солдат убежал, а второй покончил жизнь самоубийством, гранату взорвал. А почему это произошло, солдаты не знали, ведь офицеры солдатам причины не сообщали. Константин Владимирович считал, что трудностей хватало, и это отразилось на солдатах.

Я перечитала еще раз все воспоминания «афганцев». Молодые солдатики, вынужденные ехать Бог знает куда, Бог знает зачем, а главное, ради чего? Еще не успевшие жизнь попробовать были вынуждены смотреть на смерть людей, с которыми уже успели подружиться… Чтобы «стать мужчинами», пройти «школу жизни»? Да скольким эта «школа» жизнь поломала! Сколько домой после нее не вернулось!

Разве, чтобы стать мужчинами, нужно научиться убивать таких же людей, как и они сами, научиться бить, быть жесткими, бессердечными? А ведь Афганистан учит именно этому. Те, кто вернулся домой живым, не могли быстро адаптироваться к мирной обстановке, потому что в их глазах стояли те страшные смерти друзей, страдания, увиденные ими Афганистане.

Мои собеседники признавались, что после службы столкнулись со многими трудностями. А. А. Волков, выполняя одно задание, вел КАМАЗ с соляркой и попал под обстрел. Он помнил, что его учили, как только начнётся обстрел, нужно сразу же прятаться под машину, он так и сделал, но «душманы» выстрелили из гранатомета прямо в цистерну. Вся горящая солярка вылилась прямо на него. В себя он пришёл только в госпитале. Вместе с гимнастеркой сгорел и комсомольский билет. Так на гражданке ему объявили выговор за утерю билета! А потом постоянно нужно было доказывать, что служил в Афганистане, и бороться за свои права. После демобилизации обещали дать квартиру, для этого нужно было вступить в партию, а когда принимали в партию – заявили: «Знаем мы этих наркоманов». «Я повернулся и ушел. Опять вызвали и потребовали: „Докажи, что служил в Афганистане, вдруг вы с военкомом договорились?“ Пришлось ехать в архив, там узнал, что в 1986 году мою часть расформировали, а документы сгорели. Привез на работу справку из архива – сказали: „Ладно, идите“».

М. В. Петров говорит: «Вернуться в Афганистан не хотел бы. Сейчас на всё смотрю по-другому. Ведь, война уносит 7–10 лет жизни у каждого, особенно у тех, кто первым приехал в Афганистан. Столько пережить никаких нервов не хватит. Хоть всё плохое недолго помнится. 30 лет прошло, а иногда так тоскливо станет, нервы-то совсем никудышные! Я после армии до сих пор спокойно спать не могу. Иногда во сне воюю, а рядом свои пацаны».

И. Г. Мазякин демобилизовался в 1986 году. Но после возвращения домой долго не мог понять и принять ситуацию, которая сложилась в стране. Да и любимая девушка не дождалась. Он так ждал, когда же снова окажется на Родине, а получилось, что вернулся в чужую страну. Долго не мог найти работы. Надоело просто так болтаться по улицам, поэтому пришел в военкомат и стал проситься опять в Афганистан. На него смотрели, как на не совсем нормального человека, кто ж в такое пекло сам просится! Сумели отговорить, но Игорь Геннадьевич считает, что зря он не настоял на своем.

М. В. Петров вспоминает: «До сих пор удивляюсь, какая в нас была ответственность. Отправила нас Родина, мы дали присягу, и как бы она, наша Родина, себя не вела, мы должны были всё выполнять. Боевые офицеры были порядочные, о солдатах заботились, а среди штабистов были и мерзавцы, про таких говорили, но мне с ними не приходилось встречаться. Я гордился, что служил в Афгане. Ни о чем не жалею».

В. В. Кондратьев согласен с Петровым, при встрече он сказал, что если бы сейчас, спустя уже больше 30 лет, ему предложили вернуться в Афганистан, он бы согласился, потому что хотелось бы посмотреть, как изменилась страна, народ, и самое главное – «ведь там осталась часть моей жизни».

К. В. Фурсов тоже хотел остаться на сверхсрочную службу в Афганистане, не хотелось расставаться со своими разведчиками. Ведь, по мнению Константина Владимировича, служба была хоть и опасной, но интересной, однако от мамы пришло суровое письмо, ведь Константин в семье был самым старшим из троих братьев, отец умер, маме нужна была помощь. Поэтому он демобилизовался.

Совершенно иное отношение к службе у В. А. Михайлова: «Вот некоторые считают, что служить в Афгане – это приключения и романтика. Но это совсем не так, служить в Афгане – значит постоянно ощущать, что находишься на „бочке с порохом“. Если бы в настоящее время мне предложили пойти и пройти тем путем в Афгане, я бы категорически сказал „нет!“».

***

Я уже почти закончила свою работу, когда нашла книгу Светланы Алексиевич «Цинковые мальчики». Признаюсь, мне трудно было читать эту книгу, там война в Афганистане показана совсем не такой, какой я ее увидела по воспоминаниям моих собеседников. Я понимаю, что они берегли мою детскую психику.

Когда я читала книгу, во мне боролись два чувства. С одной стороны, это ужас перед той правдой, о которой пишет Светлана Алексиевич, о том, как наших ребят заставляли убивать, в каких условиях им пришлось жить и выживать и как их потом встречали дома. Я помню рассказ матери, которая ждала своего сына, а встретила совсем чужого человека: злого, замкнутого, потерянного, не понимающего, что с ним было и как жить дальше. Каждая страница книги взывает: люди, не допустите этого кровавого кошмара еще раз! «Кровь афганской войны на многое открыла глаза ныне живущим. Дорогой ценой. Прозреть бы раньше. Но кого обвинишь? Разве винят слепого в том, что он незрячий? Кровью отмыты глаза наши…»

Думаю, что теперь я понимаю, почему сестра Василия Кутузова отказывалась от встреч. Она не верила, что горе ее семьи кому-то интересно, ведь как пишет С. Алексиевич, «дали пособие – триста рублей. За легкое ранение положено сто пятьдесят, за тяжелое – триста. Дальше живи, как хочешь. Пенсия – гроши. Переходи на иждивение к родителям».

«Война не кончается тогда, когда перестают стрелять. Она перемещается в человеческую душу, где нельзя бывшее сделать не бывшим. И там у нее другие сроки», – говорит писательница. Я с этим полностью согласна: боль, которая остается после гибели родного человека, никогда не утихнет. Рана зарубцуется, но рубец продолжает болеть.

Это подтвердила и встреча с матерью погибшего героя Виктора Гололобова. Евгения Анатольевна Гололобова живет в Подмосковье, а в наш городок приехала в гости к родственнице, которая знает о том, что моя мама – экскурсовод в музее «Дорогами Афгана и Чечни», поэтому пригласила её, чтобы познакомиться с матерью героя. Вместе с мамой пошла и я.

Кажется, много прочитала об Афгане, много слышала воспоминаний во время встреч с воинами-интернационалистами, но исповедь матери, потерявшей там сына, меня потрясла. В ней была неизлечимая боль потери и в то же время – гордость за Виктора, исполнившего офицерский долг. Я слушала, как она уже 35 год начинает свой новый день перед портретом сына, как перед иконой.

С 1974 года Виктор служил заместителем командира батальона по политической части в Прикарпатском военном округе. В 1979 году в этой должности он был направлен в Афганистан. В своих письмах писал о том, что честно выполняет свой интернациональный долг и занимается воспитанием личного состава. Он ни разу не пожаловался на трудности, наоборот, гордился тем, что ему доверили такое ответственное дело, как защиту афганского народа, ведь именно так понимали свое участие офицеры Советской армии в военных действиях на территории Афганистана.

В Книге памяти Одинцовского народа Московской области читаю скупые строчки: «12 апреля 1980 года В. К. Гололобов погиб, выполняя воинский долг, проявив геройство и мужество, за что посмертно награжден орденом Красной Звезды».

Эти слова никогда не заменят матери сына, жене – мужа, а дочери – отца.