Сага о Щербакове

Авторы: Николай Веретин,

Дарья Гальцова,

Софья Караборчева,

Виктор Мещеряков,

Виктория Пятецкая,

Александр Пятецкий

школа, с. Новый Курлак, Воронежская область

Научный руководитель: Николай Александрович Макаров

 

Человек-легенда?

Мысль написать об Акиме Ивановиче Щербакове пришла как-то сама собой. Конечно, наш наставник Н. А. Макаров помог нам в выборе темы, потому что часто рассказывал на уроках краеведения о его деятельности. И мы решили не медлить и принялись за исследование еще в ноябре 2013 года. Мы многое успели сделать: познакомились с различными архивными материалами об Акиме Ивановиче, читали письма его учеников, анализировали сохранившиеся дневники краеведов далеких уже 50-х годов ХХ века, провели многочисленные интервью с теми, кого он когда-то учил и с кем вместе работал в школе и, конечно, совершили настоящий поход по родному краю.

О нем нам рассказывали с начальных классов, но всегда по одному накатанному сценарию: как он пришел с войны и первый экспонат для будущего музея принес в солдатском вещмешке, как потом основал краеведческий кружок, музей и планетарий, как его любили ученики. Всё это звучало как легенда, поэтому и нам он казался каким-то нереальным, легендарным.

Во-первых, мы действительно слышали о нем с детства, он учил еще наших бабушек, которые даже в домашних разговорах упоминали о нем.

Во-вторых, на самом деле мы почти ничего не знали о прошлом Акима Ивановича. Казалось, оно окутано какими-то тайнами. И даже в ходе расследования туман не особенно рассеялся: нам говорили разное о его происхождении, но добавляли: «хотя точно не знаю…»

В-третьих, Аким Иванович основал музей и планетарий – единственный школьный планетарий в стране. Посмотреть на них приезжали гости не только из соседних районов и областей, но даже из-за границы. Кроме того, что музей и планетарий прославляли нашу школу, они являлись необходимыми помощниками в изучении материала (для этого, собственно, Аким Иванович их и создавал).

В-четвертых, Аким Иванович был, как мы поняли, замечательным учителем. Он пытался увлечь учеников, ходил с ними в длительные походы и экспедиции, работал с душой.

Мы назвали свою работу «сагой». Сага – это героический эпос, и для нас Аким Иванович стал настоящим героем. А. И. Щербаков давно умер, но он жив – в своих делах и своих учениках.

Итак, мы начинаем нашу сагу.

Сведения из биографии

Почему мы назвали эту главу «Сведения из биографии», а не просто «Биография»? Да потому, что, как мы ни бились, но очень мало узнали о жизненном пути А. И. Щербакова до его приезда в Новый Курлак. Да, нам много рассказывали о его «курлакском» периоде – каким он был человеком, учителем, краеведом, но мало кто мог что-либо сказать о его семье и о личной жизни.

Даже дату рождения Акима Ивановича невозможно установить с достоверностью. Например, его личное дело не сохранилось в школьном архиве, хотя такие дела должны храниться, по крайней мере, 75 лет.

Что нам удалось «раскопать»? Главное – копию учетной карточки к военному билету, которую нам предоставили в Аннинском районном военкомате. В учетной карточке указан год рождения А. И. Щербакова – 1911. Вполне возможно, так оно и есть, потому что на пенсию он ушел в 1971 году, то есть в 60 лет. Но нам называли и другую дату рождения – 1909 год.

Место рождения – Херсонская область, В.-Александровский район, Н.-Василевский с/с, с. Н. Василевка. Скорее всего, эти данные заносились в карточку со слов самого Акима Ивановича, а ведь карточка заполнялась в 1948 году, когда он давно уже жил в Новом Курлаке.

Но приходится принимать во внимание эти сведения – других просто нет. Херсонская область – это Украина (ранее, когда родился Аким Иванович, это была Херсонская губерния Российской империи). Нам потом несколько человек говорили, что у него так и остался украинский акцент. Однако в учетной карточке в графе «Национальность» указано «русский», родной язык – тоже русский.

Далее из карточки можно узнать: «Призван на действительную военную службу Сталинградским районным военным комиссариатом в 1932 году, признан годным к строевой службе и зачислен в запас». Вот это показалось нам странным: как это – признан годным к службе и сразу зачислен в запас? Почему? Как занесла его судьба в Сталинград? 1932 год печально известен началом Голодомора на Украине. Тогда крестьяне умирали целыми селами. Аким Иванович родился в селе – может, именно голод погнал его из родных мест?

Почему его не взяли на действительную военную службу, а зачислили в запас? Загадка.

Про семью Акима Ивановича мы знаем только из устных источников, да и то немного. У него была жена Мария (никто не вспомнил ее отчества), которая никогда нигде не работала, всю жизнь была домохозяйкой и очень редко выходила из дома. Был сын Евгений, приблизительно 1931 года рождения. Он носил фамилию матери – Мельниченко.

В 1938 году, согласно той же учетной карточке, А. И. Щербаков окончил Воронежский педагогический институт. Ему в то время было под тридцать лет – то есть возраст далеко не студенческий.

По нашим сведениям, один год после окончания института А. И. Щербаков проработал учителем географии в районном поселке Анна, а потом – в течение почти пятидесяти лет – жил в нашем Новом Курлаке.

Самые подробные сведения в карточке есть, конечно, об участии в Великой Отечественной войне. Он был мобилизован Садовским РВК Воронежской обл. 3.3.1942 г. Демобилизован на основании Указа Президиума Верховного Совета СССР от 25.9.1945 г.

В боях Акиму Ивановичу довелось участвовать в общей сложности 9 месяцев, потому что дважды, как указано в учетной карточке, он был тяжело ранен в грудную клетку (16.12.1942 г. и 3.8.1944 г.).

Воевал А. И. Щербаков в звании старшего сержанта, среди наград лишь медаль «За победу над Германией».

Это мы почерпнули из учетной карточки к военному билету А. И. Щербакова.

До 1971 года он работал учителем географии и астрономии в Новом Курлаке.

Вот что пишет о последних годах его жизни М. М. Микляева: «Выйдя на пенсию, Аким Иванович оставил школу, музей – самое бесценное свое сокровище. За последние годы ослабел физически и духовно. Видимо, сказывалась контузия, полученная на войне: всё чаще и заметнее подергивалось его лицо. Он становился всё нелюдимее. Стал необходим его отъезд к сыну, на юг – сам он и его жена были уже не в состоянии обойтись без посторонней помощи. Продал колхозу дом, всё имущество и навсегда простился с Курлаком, который стал для него родным. Сюда приехал он молодым, был Щербаком (так ему адресовали письма). Да, Щербак Яков. И жена называла его Яшей. Почему он стал Щербаковым Акимом Ивановичем, в Курлаке никто не знал. Умер у сына в Севастополе через год с небольшим после переезда из Курлака».

Переезд в Севастополь произошел осенью 1987 года, 22 января 1988 года он написал теплое письмо на имя директора школы А. М. Матвиенко, а осенью этого года его не стало.

Безусловно, нас заинтересовало, почему М. М. Микляева пишет, что он был не Щербаковым, а Щербаком, не Акимом, а Яковом. Значит, ему пришлось сменить фамилию и имя? Этим летом мы встретились с Марией Максимовной. И она сказала нам: «Вообще, он всегда был личностью загадочной. Вряд ли о нем кто знал подробности. Но где-то я стороной слышала, что он Щербак. Не Щербаков, а Щербак. Скорее всего, он репрессированный. Я так думаю.

Как-то наш коллега Петр Константинович Борзунов рассказывал мне о таком разговоре с Акимом Ивановичем. Петр Константинович сказал: «Я заметил много безобразий, допущенных в колхозе. Вот там сделали не то, председатель вот тут не по-хозяйски сотворил. Вот надо бы так. Я, Аким Иванович, хочу написать кой-куда о безобразиях». Тот прямо подскочил с места: «Боже Вас сохрани, не могите. Вас сотрут в порошок и расхвалят тех, о ком Вы плохо напишете». Наверное, он все-таки репрессированный был».

Аким Иванович никогда никому не рассказывал о своей жизни до Курлака. «Скрытным был. И мудрым», – это слова М. М. Микляевой из того же интервью. Наверное, ему действительно было что скрывать – в советское время это было обычным явлением. Теперь мы этого уже не узнаем, не сумеем раскрыть этого белого пятна.

Но, может, этого и не надо делать, ведь он сам не хотел, чтобы об этом кто-то знал.

А о его курлакских годах нам подробно поведали наши собеседники.

Внешность. У нас были разные респонденты – и словоохотливые, и неразговорчивые. Но каждый из них вносил какие-то свежие краски в характеристику А. И. Щербакова, от каждого мы узнавали что-то новое. Многие из них нам хорошо знакомы – их мы посещали в прошлом году. Все они – или бывшие ученики, или бывшие коллеги Акима Ивановича.

С чего начинают описание человека? Обычно с внешности. И хотя у нас есть несколько фотографий А. И. Щербакова разных лет, нам все-таки интересно было послушать, каким его запомнили очевидцы.

«Высокий такой мужчина, худощавый. Всегда одет в строгий костюм, рубашка без галстука, на все пуговички застегнута» (Интервью с В. К. Коноваловой, 09.08.2014).

«У него, правда, были особенности такие с лицом. Это я потом поняла, когда стала учиться в мединституте. Он же участник войны – и у него были тики, заболевание такое. Особенно когда он разволнуется. Ученики есть ученики – надо учителям иметь великое самообладание. И вот тогда у него проявлялось – подергивание там, наклон головы, какое-то движение руки. Просто он был контужен, многое перенес. Хорошо, что остался в живых» (Интервью с К. К. Семиляковой, 29.06.2014).

Многие выделяли высокий рост, необыкновенно выразительные глаза, особую улыбку. Кстати, в школе он, может, и ходил всегда в строгой одежде, но когда был в походах со своими краеведами, то одевался соответственно: на одной из фотографий он сидит босиком, в закатанных до колен брюках, тогда как представители районного начальства, приехавшие проводить экспедицию по реке Битюг, все при галстуках и костюмах.

Черты характера, которые отметили наши респонденты, такие:

Доброта. Об этом говорили почти все, вот лишь одно характерное высказывание: «Это мой любимый учитель, а когда он любимый, знаете, не видно никаких отрицательных черт. Самое главное – у него были очень добрые глаза. И у него была какая-то интересная улыбка. Вот он заходил – и, мне кажется, он каждого ученика любил» (Интервью с К. К. Семиляковой, 29.06.2014).

Эрудиция. А. И. Щербаков окончил Воронежский пединститут, а потом всю жизнь продолжал самообразование. Он обладал поистине энциклопедическими знаниями.

«На уроках рассказывал очень интересно. Он говорил: то, что написано в книге, не рассказывайте. Это вы сами прочитаете. Мне нужна основа и то, что больше, чем в книге. И он рассказывал больше. Я так сейчас думаю: у него знаний было, как у научного работника» (Интервью с В. К. Коноваловой, 09.08.2014).

Неразговорчивость, замкнутость. У А. И. Щербакова был определенный круг общения – в основном со своими учениками-краеведами. Он не любил говорить лишних слов.

«Замкнутый он был. Конечно, осадок какой-то у него от прошлого остался. Что-то в жизни у него было» (Интервью с В. С. Торопцевым, 19.08.2014).

М. М. Микляева рассказала нам, что иногда в школе устраивались какие-то учительские праздники, но Аким Иванович чаще всего поступал так: сдавал деньги в общий «котел», а сам не приходил. Но ей запомнился случай, который, казалось бы, опровергает миф о нелюдимости А. И. Щербакова: «Приходил он все-таки, с женой в том числе, на учительские вечеринки. Она такая веселуха. Белолицая такая хохлушка. А он – бука. Молчит. Я не знаю, пел он вместе со всеми или нет. Но помню такой случай. Раз в разгар веселья – там, кто пляшет, кто поет, кто смеется, кто что. Ну, маленько подвыпили учителя – и пошло. И кто-то музыку включил – завели патефон. Гопака. И учителя пошли подплясывать. А он же с Украины был. Он слушал, смотрел и как крикнет: „Да разве так танцуют гопака?“ Как вскочит, как пошел отплясывать – у всех глаза на лоб» (Интервью с М. М. Микляевой, 31.10.2014).

Скромность. Чтобы проиллюстрировать эту черту Акима Ивановича, достаточно сказать следующее: он был участником Великой Отечественной войны, но никогда об этом не говорил «речей». Да и свои учительские достижения не выпячивал напоказ.

«Он контуженный на войне был. Сколько у него наград было – не помню. Он никогда не хвалился этим. Да и вообще, кто на войне по-настоящему был, о подвигах не распространялись. Всё-таки это был для каждого большой стресс. Вот тут был у нас один – партизанил. Этот любил рассказывать. Даже книжки писал. Вот как они с отцом моим соберутся, выпьют. Отец ему говорил: „Ты замолчи, ты на передовой не был. В лесу вы там сидели. Ага, если пурга – не пойдем никуда. А мы и в пургу бились под Москвой“. И тот сразу замолкал. От Акима Ивановича я никогда о военных подвигах не слышал, не выступал он перед учениками» (Интервью с В. П. Матвиенко, 01.07.2014).

Интеллигентность. Аким Иванович – выходец из села (правда, мы не знаем, кем был его отец), но обладал врожденной интеллигентностью. У него случались конфликты с учениками, об этом мы расскажем позже – не выдерживали подорванные на войне нервы, но он не допускал хамского отношения к кому бы то ни было.

«Мы его как-то и боялись, и уважали. И в то же время он оставил у меня какое-то интеллигентное, хорошее впечатление. Но – была дистанция. Голос он не повышал, не ругался. Но и открытой беседы с ним не бывало. Контакт был только на уроке. Только мальчишки ходили к нему и помогали» (Интервью с В. К. Коноваловой, 09.08.2014).

Почти все говорили об особенности речи Акима Ивановича. Он говорил как-то отрывисто. В. П. Матвиенко предположил, что это тоже последствия контузии. Он почему-то повторял несколько раз одно и то же: «Хорошо, хорошо, хорошо», «Садись, кол, кол, кол» или «Уймитесь, уймитесь, уймитесь» и т. д.

Акима Ивановича почти не интересовала бытовая сторона жизни: «Ради своих идей, ради огромной любви к своей работе, к ученикам, к школе Аким Иванович забывал о доме. Помню, как его жена поделилась с моей мамой обидой на своих соседей Буринских, которые торговлей ведали в Курлаке. На фоне остальных жили они зажиточно, по отношению к сельчанам вели себя заносчиво и хамовато. Весной при вспашке огорода прихватили за межой часть огорода Акима Ивановича. Жена попросила его поговорить с соседями, чтобы те вернули припаханную землю, восстановили старую межу. Отвоевывать свое Аким Иванович категорически отказался. А ведь огород, вернее, урожай, был основным подспорьем к столу, да и нарезали-то его учителям по 10 или 15 соток. Быт Акима Ивановича не волновал. Его наиглавнейшей заботой всю его жизнь была школа, музей, краеведение и всё, что связано со всем этим» (Из письма В. В. Малышевой, 08.11.2006).

Жил Аким Иванович на улице Советской, его дом цел, в нем живет семья Яковенко. Дом с виду высокий, просторный. Мы выяснили, что когда-то он был отнят у кулацкой семьи, и его сделали «учительским».

Нам очень трудно писать о семье Акима Ивановича и о бытовой стороне его жизни. В конце концов нам удалось найти человека, который рассказал нам немного подробностей. Правда, далеко и ходить не надо было – это учительница нашей школы Т. Н. Малахова, которая давно сотрудничает с нами. Оказалось, что ее бабушка жила как раз напротив дома Акима Ивановича. Татьяна Николаевна часто бывала у бабушки, многое подметила и запомнила.

Бытовую сторону жизни Аким Иванович действительно на дух не переносил. Вот некоторые характерные выдержки из интервью: «У него жена была хохлушка. „Да ты бы сходил картошку пополол бы“, – это она ему говорит. Он тогда прям нырь – и в школу бежать. А раз он в школе – и мы там. Нас-то тоже дома заставляли картошку полоть» (Интервью с В. П. Матвиенко, 01.07.2014).

Семья держала корову. Вот за ней Аким Иванович ухаживал сам, даже доил: «Знаю, что жена была у него. Корову ходил доить он сам. И доил так: одна коленка вверх, другая вниз, ведро и кружка литровая. Надоил кружку – вылил, надоил – вылил» (Интервью с В. Б. Лазовской, 09.07.2014).

«Хозяйство держал сам. Ходил в стадо среди дня доить корову. Доил кружкой. Ведро рядом стояло. А он швыркает в кружку. Нашвыркал, надоил – и в ведро. И вот не знаю, путал он корову или нет. Вряд ли» (Интервью с М. М. Микляевой, 13.08.2014).

Аким Иванович Щербаков был действительно известным человеком, можно сказать, знаменитым. Он обращался в многочисленные архивы, музеи, институты, к нему ежедневно приезжали какие-то люди перенимать опыт. В 1965 г. приехала корреспондент газеты «Комсомольская правда» К. Скопина. Потом появилась большая статья о краеведении в Новом Курлаке. Среди прочего там написано:

«Не знаю, где происходил этот разговор между Акимом Ивановичем Щербаковым и его бывшей коллегой, когда-то работавшей в этой самой школе, но уже несколько лет живущей в городе. Он гостеприимно водил ее по следам последних свершений: вот наша метеостанция, вот планетарий, который мы несколько лет строили своими руками…

А она вдруг сказала:

– Не представляю, как вы в деревне живете! Со скуки спиться можно…

– А вы что сказали ей, Аким Иванович? – спрашиваю его.

– Ничего. Просто подумал про себя, что как-то эта мысль не приходила мне в голову. – Он улыбается своей неожиданной улыбкой, к которой невозможно привыкнуть. Бронзовое лицо, белые зубы, ясная голубизна глаз – кто это выдумал, что ему за пятьдесят, учителю с походкой палубного матроса, со лбом мыслителя, с налитыми силой руками пахаря.

…И все, что я знаю интересного об этой школе и о нем, Акиме Ивановиче Щербакове, заслуженном учителе, преподавателе географии, который 27 лет отдал школе, за исключением тех, что воевал, и который первым разбудил и в ребятах, и в товарищах эту неутомимую жажду узнавания своей земли, всё вдруг озаряется неожиданным глубинным смыслом. Да нет, это не просто интересно, занимательно, любопытно, что они делают. Это важно, как хлеб. Один хлеб еще не делает человека счастливым. Он делает его сытым, и всё. А этот человек учит умению ощутить невыразимую в словах полноту жизни, которая и есть счастье. Он хочет, чтобы уходящие из-под его крыла люди не тонули ни в скуке, ни в пошлости, ни в ленивом прозябании, куда бы ни забросила их судьба» («Комсомольская правда», 07.09.1965).

Конечно, сказано слишком «по-газетному», но нам кажется, что этим отрывком из статьи можно завершить эту главу.

 

Учитель

А. И. Щербаков был учителем географии, вел астрономию, иногда заменял уроки физики, когда по каким-то причинам отсутствовал основной преподаватель.

Нам бросилось в глаза, что в первую очередь ученики запоминают какие-то особенности учителя в манере поведения на уроке. Вот что, например, рассказала нам В. Б. Лазовская: «Ну, вот начинается урок. Мы сидим, ждем. Естественно, балуемся на задних партах. А кто и внимательно ждет прихода. Вот заходит Аким Иванович. У него всегда журнал подмышкой и указка. Он резким движением – идет. Журнал летит к столу, указка в руках. Но как он так рассчитывал, что он именно упадет на то место, где ему надо быть, журналу?» (Интервью с В. Б. Лазовской, 09.07.2014).

Несколько парадоксальное начало урока, но такой полет журнала мог привлечь внимание тех, кто баловался на задних партах. Наверное, этого полета ждали – так настраивались на урок.

А вот еще один пример: «Как он всегда приветствовал класс? Ну, ученики встанут, а он: „Здравствуй, народ!“ По-другому никак. Вот, и однажды тоже как-то так зашел: „Здравствуй, народ!“ А я сказал: „Здравствуй, человек!“ Все загоготали. Он сначала нахмурился, потом тоже заулыбался» (Интервью с В. Н. Корыпаевым, 10.07.2014).

Такое приветствие никак не вяжется с поведением учителей в советских фильмах о школе, которые мы смотрели. Видимо, Аким Иванович был демократически настроенным педагогом. Не видимо, а так и было – в этом мы убеждались не один раз в беседах с нашими респондентами.

Интересно вел себя Аким Иванович во время ответов учеников. Во-первых, он никогда не перебивал отвечавшего. Во-вторых, по его лицу никогда нельзя было определить, нравится ему или нет.

«А у него так было. Вот, вызовет тебя отвечать, рассказываешь, а он подойдет к окну, как встанет – и стоит, смотрит в окно, отрешенный такой, то ли слушает тебя внимательно, то ли о чем-то думает. Это его такая поза классическая. Вот рассказываешь-рассказываешь ему, так – не так, он не поправляет, не задает вопросов» (Интервью с В. Н. Корыпаевым, 10.07.2014).

Ученики замечали, что Аким Иванович был не слишком внимательным при выставлении оценок, можно даже сказать, рассеянным. Он, скорее всего, быстро забывал, кому и что поставил – его волновали другие вопросы.

Мы, конечно, не методисты из РОНО, не можем разложить по полочкам все грани преподавательского искусства А. И. Щербакова. И опираться мы могли только на высказывания наших респондентов, а ведь мы опросили лишь малую часть его учеников. Но все-таки определенную картину можно составить. Главными слагаемыми его учительского мастерства были умение увлечь (правда, не всегда всех), наглядность, связь с практической жизнью и то, что мы назвали «докопаться до истины». А теперь предоставим слово бывшим ученикам Акима Ивановича.

«Он как-то мог заинтересовать. Он много путешествовал. В походы мы ходили, на заводы ездили. Он старался нас приобщить ко всему.

Он был очень хорошим учителем, очень много давал. Вот сейчас как географию преподают? А он давал указку, вызывал к доске, а там висела карта СССР или карта мира. И вот он называл: Лондон. А потом: Тамбов. Или Воронеж. Потом скажет Нью-Йорк, а потом какой-нибудь Амстердам. И нужно не просто стоять разглядывать. Ты должен указкой сразу показать – ну хотя бы в нужную сторону» (Интервью с К. К. Семиляковой, 29.06.2014).

«Он справедливый был. И всегда у него новшество какое-то. Он мог посоветоваться с другими преподавателями, а потом с нами внедрял. Построил настоящие горы, вулканы, озера. И нас этим привлекал. Вот пойдем смотреть на уроке, как вулканы работают, как ручейки эти все бегут по горам. И вот мы газет наберем, напихаем в этот вулкан, поджигаем. Кто закричит: „Аким Иванович, Аким Иванович, горит!“ Он когда заругается, а когда: „Хорошо, хорошо, хорошо“» (Интервью с В. Б. Лазовской, 09.07.2014).

«Рассказывал увлекательно, интересно. Но что удивительно: он обходился мелом и доской. Все эти созвездия он рисовал от руки. Может, несколько раз приносил плакаты, а так – всё чертил мелом и объяснял. Но мы чувствовали, что он и сам увлечен этим.

Еще знаете, что расскажу. Однажды он заменял у нас физику. Тема была «Зависимость от массы тела давления его на площадь». И вот он вызывает мальчишку. Он рассказывал, рассказывал. Аким Иванович говорит: «Ну как – вот ты понимаешь или нет: как вот, если, например, петух стоит на одной ноге или на двух ногах – вес его меняется?» Тот застеснялся, нагнулся. Аким Иванович: «Ну что ты, как еще можно объяснить? Ну, хорошо – вот мой вес на двух ногах. А теперь я на одной ноге». И одну ногу поджимает. Тот прямо сразу: «Одинаковый!» Он – садись, хорошо. Но что он там ему поставил – не знаю. Но это запомнилось» (Интервью с В. К. Коноваловой, 09.08.2014).

«У него каждый урок был яркий. И уже столько лет прошло – это я в 1970 году окончила школу, а многое помнится. Аким Иванович всегда задавал остроумные вопросы, на которые с книжки не спишешь. Надо знать теорию, связать ее с практикой» (Интервью с М. М. Калдиной, 20.08.2014).

Многое зависит от того, как учитель выстраивает отношения с учениками и коллегами. Аким Иванович был, конечно, неординарным педагогом.

Как известно, Аким Иванович прошел войну, и часто на уроках у него не выдерживали нервы.

«С хулиганами он строг был. Он выдворял за дверь. Были случаи – и за шиворот брал» (Интервью с В. С. Торопцевым, 19.08.2014).

«Один раз так было. Тогда школа стояла в парке, и там все курили. Вот был такой Прорехин. У него фуфайка матери была. Рукава-то длинные. И вот он курил-курил, чинарик оставил, а тот выскочил и застрял в фуфайке. Прозвенел звонок – он прижался в классе и сидит, фуфайку не снял – холодно в школе-то было. Ну вот, он сидит. Аким Иванович почувствовал дым: „Кто горит, кто горит? Иди сюда, иди сюда, Прорехин“. Шпок ему – „Иди туши“.

А в принципе, он безобидный был. Бил не больно – так, подзатыльничек. Никогда не жаловался ни на кого – ни директору, ни родителям» (Интервью с В. П. Матвиенко, 01.07.2014).

«Он никогда не наказывал несправедливо. Ну, а наказывал как он нас: в угол поставит, но бывало и так: выведет его кто из терпения, он разворачивает, пинка – и летишь. Избавь бог, пожаловаться, что Аким Иванович с нами так сделал. Ни в коем случае – ни родителям, ни директору, никому. Вот так мы его уважали» (Интервью с В. Б. Лазовской, 09.07.2014).

Но большинство наших респондентов говорили, что Аким Иванович «выходил из себя» очень редко, чаще сквозь пальцы смотрел на шалости учеников.

«Как дети, мы шалили, конечно. Когда колоски уехали в поле собирать – а он пожилой человек уже был, – солнышко, устал, прилег отдохнуть. А мы сели и сидим, венки плетем. И он проснулся потом – вот уже и машина за нами едет. Не заругался он на нас. Он понимал, что это бесполезная работа. Пошутил с нами: „Ну что, девчата, закончили венки плести? Ну, поехали домой“.

И помню еще – бабочек ловили. Сачком. Отвезли нас куда-то под Кушлево. Мыслимое ли это дело – на поле поймать этих мелких бабочек. Их там тьма. Он нас повел на поле, а мы еще маленькие были – где-то 5–6 класс. И он нас в сосны завел. И вот он нам стал рассказывать про шишки еловые, про зверей про всяких. Время прошло. Глядь – летит этот самолет, этажерка, проверяет. Он тогда: «Дети, выходим, выходим. Все изображаем, что мы ловим, ловим, ловим». То есть человек понимал ненужность, бесполезность этой работы. А если б с нами был какой-нибудь буквоед партийный, вывел бы нас на солнцепек и заставил бы работать. А так-то мы соснами подышали, чистым воздухом» (Интервью с М. М. Калдиной, 20.08.2014).

Ученики любили Акима Ивановича, хоть и не все поголовно (всем ведь никогда не угодишь), но «железной» дисциплины на его уроках не было. Об этом нам часто говорили, причем выпускники самых разных лет – от конца 40-х годов до начала 70-х.

«У Акима Ивановича на задних рядах тоже могли посторонними делами заниматься. Но он не ругался. Он это видел. Но он почему-то делал вид, что не замечает. Или иногда подходил к ним и стоит около них, поглядит на них своим этим взглядом, рукой махнет и пошел к столу» (Интервью с В. К. Коноваловой, 09.08.2014).

«50 лет прошло, но до сих пор мучит совесть, что умудрялась шкодить на уроках, в том числе и у Акима Ивановича. Уже в 8 классе выставил меня к доске, чтобы я угомонилась! Сидела на предпоследней парте среднего ряда. Постоянно дергала за бантики в косичках спокойную, прилежную Любочку Батракову, которая сидела впереди меня. Еще часто крутила „козьи ножки“ из газет, изображала курильщика, представляла себе, как курил бы отец, которого я очень ждала, но так и не дождалась с войны. За этим занятием и „застукал“ меня Аким Иванович, вызвал к доске. Все бы ничего, но наш класс был проходной, в классе за дверью вел урок истории Бобыр. Павел Иванович услышал, как Аким Иванович „воспитывал“ меня, открыл дверь, взял меня за руку и увел в угол чужого класса. Пожар стыда пылал на моих щеках и ушах еще три дня» (Из письма В. В. Малышевой, 08.11.2006).

Но нам кажется, что отсутствие идеальной дисциплины на уроках А. И. Щербакова вовсе не является свидетельством его слабости как учителя. Просто многие ученики не дотягивали до его уровня.

В учительском коллективе Акима Ивановича уважали за простоту в общении и доброжелательность. Он никогда не вступал ни в какие дрязги. Но и тесных отношений ни с кем не поддерживал. Часто беседовал с П. К. Борзуновым (их дома стояли напротив), но всю жизнь оставался с ним на Вы. Помогал М. М. Микляевой в работе драматического кружка, был «штатным» гримером, ходил с артистами по окрестным селам со спектаклями. Мария Максимовна так сказала нам об этом: «Да, он гримировал и всегда ходил с нами. Мы, например, в Старый Курлак всегда пешком ходили. И он идет. Ну, ребята, конечно, его окружали. Он с ребятами, а я с девчатами» (Интервью с М. М. Микляевой, 31.10.2014).

Сейчас мало осталось в живых коллег Акима Ивановича, но нам удалось разыскать таких и поговорить с ними: это и М. М. Микляева, и М. В. Пронина, и М. А. Фролова. О беседе с последней надо сказать особо. Дело в том, что она занимала должность завуча. А для школьного начальства, как мы поняли, Аким Иванович всегда был костью в горле. Да, школа «гремела» из-за его заслуг, но постоянно кто-то приезжал – хлопотно было с гостями. Да и Аким Иванович по своему характеру и «методам работы» не слишком устраивал администрацию.

Мария Андреевна – разговорчивый человек, может часами говорить, но когда она узнала, о чем мы хотели бы ее расспросить (то есть об А. И. Щербакове), то сразу как-то изменилась в лице. Мы почувствовали, что у нее с Акимом Ивановичем были непростые, натянутые отношения. Она, конечно, сказала, что он был учителем от Бога и интересным, увлеченным человеком, но говорила она это без особого энтузиазма. На наш вопрос, какие отношения у Акима Ивановича были с учениками и коллегами она, например, ответила так: «Деловые только. У него было много учеников приближенных, так сказать, с которыми он находил общий язык. Они и делали всё. Вот кто инициатор, кто поддерживал это дело, с теми и были замечательные. А так – безразличные» (Интервью с М. А. Фроловой, 07.07.2014).

Но сама Мария Андреевна как завуч ласковостью не отличалась. М. М. Микляева рассказала нам: «Палки она нам в колеса ставила, краеведам. И особенно после спектакля воскресного. Сходим куда-нибудь – в Бродовое или Моховое – обязательно в понедельник придет ко мне на урок как завуч. Ну, ребята, конечно, после выходных – что-то недоучат, что забудут. И она отмечает: плохо ребята знают материал. Думаю, всё это она прекрасно помнит. А теперь не знает, где меня посадить и чем меня угостить. Но я ей всё давно простила.

А еще раз вот что уделала. Я была как раз депутатом облсовета. Уехала на сессию. А до моего отъезда пришла нам путевка из Анны в Ленинград. Краеведам. Она эти путевочки до поры до времени попридержала. И пока я была на сессии, организовала другую учительницу. И набрали кого им надо – из краеведов никто в списки не попал. И уехали. Я приехала, а мне говорят: «Краеведы уехали в Ленинград». А ведь я хотела проведать могилку – у меня отец погиб в блокадном Ленинграде. Но так я туда никогда не попала потом» (Интервью с М. М. Микляевой, 31.10.2014).

У А. И. Щербакова есть книга под названием «Курлакские меридианы». О ней мы еще будем рассказывать. Здесь Аким Иванович в художественной форме описывает свою краеведческую работу с кружковцами. Имена действующих лиц изменены. И очень часто автор пишет о стычках с завучем, о том, что она постоянно говорила ему о неправильной методике воспитания. Вот, например, такой отрывок: «Нет, я не понимаю Калерию Митрофановну. Ее взгляды на проблему воспитания казались мне, мягко говоря, консервативными. Я был убежден, что плохой ученик и плохой человек – не одно и то же и что если мы будем отождествлять эти два понятия, то нам никогда не избавиться от проблемы „трудных детей“. Мы и так достаточно усердно отталкиваем их от себя, прикрываясь для приличия нарочно изобретенными для таких случаев педагогическими формулами».

Мы вначале подумали, что Калерия Митрофановна – это и есть Мария Андреевна Фролова. Но потом мы выяснили, что ошибались. В классных журналах начала 50-х годов зафиксировано, что завучем школы была Фетисова Клавдия Мироновна. Именно она послужила «прототипом» Калерии Митрофановны. М. М. Микляева подтвердила, что К. М. Фетисова работала в школе. Она была ставленницей какого-то областного начальника, поэтому чувствовала себя хозяйкой положения. «Вредная была и лживая. Она была какая-то родственница Самбикиной – та работала в облОНО. Вот она ее завучем сюда и поставила» (Интервью с М. М. Микляевой, 13.08.2014).

В своей книге А. И. Щербаков пишет и о том, что далеко не все коллеги с одобрением относились к его краеведческой работе, считали ее «если не вредной, то, во всяком случае, нежелательной». Мы думаем, ему просто завидовали. Но так бывает в любом коллективе, наверное.

Нас очень заинтересовала система, по которой А. И. Щербаков выставлял оценки по своим предметам. Она была довольно своеобразной. В. Н. Корыпаев рассказал нам: «Аким Иванович любил говорить: „В мировом масштабе“. То есть хорошо, если тройку поставит, а то и двояк. Пятерок у него, по-моему, вообще не было, у него самый высший балл – четыре» (Интервью с В. Н. Корыпаевым, 10.07.2014).

«Запомнилось, как одна ученица отвечала. Она была зубрилка. Аким Иванович этого не любил страшно. Вот она вышла, параграф наизусть рассказала. Аким Иванович говорит:

– Садись, садись, три, три, три.

Она:

– Аким Иванович, да я учила!

Он:

– Два, два, два.

Она:

– Да за что, Аким Иванович?

Он:

– Кол, кол, кол» (Интервью с В. П. Матвиенко, 01.07.2014).

«Садись, садись, кол ставлю. Единицей не называл – кол. Когда плохо выучишь урок, ставил двойку. Если перед этим кол есть – садись, ага, молодец, исправил с кола на двойку» (Интервью с В. С. Торопцевым, 19.08.2014).

Мы решили проверить эти высказывания, для чего просмотрели годовые отметки по географии в классных журналах с 1952/53 по 1969/70 учебные годы. Конечно, В. Н. Корыпаев несколько преувеличил: пятерки Аким Иванович всё-таки ставил. Но действительно очень немного. А больше всего на самом деле троек – то есть «в мировом масштабе». Например, в 8-б классе в 1954/55 учебном году была 1 пятерка, 7 четверок, 20 троек и 1 двойка. Можно приводить и другие данные, но они везде примерно одинаковые. Вот так – А. И. Щербаков очень щепетильно подходил к оцениванию знаний своих учеников.

Ну, и, конечно, говоря об А. И. Щербакове как об учителе, нельзя обойти стороной его внеурочную деятельность. Она стала продолжением уроков. В архиве школьного музея мы нашли тетрадь, на обложке которой написано: «Дневник экскурсии в овраг Варшавский лог». Внизу стоит дата – 1953 год. Правда, автор дневника – ученик 7б класса – не указал своего имени и точной даты экскурсии. Но судя по фотографиям и одежде учеников, это конец сентября или начало октября. По всей видимости, экскурсии было посвящено воскресенье. Ученики поставили своей целью проследить, как во время ледникового периода со Скандинавии в наши полуюжные края принесло валуны. Они весь день искали разные камни, при этом Аким Иванович делал необходимые разъяснения. И вот результат: «Глядя на эти породы, невольно задумываешься над такой грандиозной работой ледниковых вод. Как всё ясно! Лучше, чем написано в учебнике. Виденное здесь никогда не забудется.

На следующий день мы принесли в школу собранные на экскурсии экспонаты. На стол перед учителем мы положили 15 кульков и много камней. Экскурсия богатая! Все эти экспонаты мы оформим и сдадим в школьный музей».

Казалось бы, чем может удивить обыкновенный овраг? Может – если урок в нем ведет А. И. Щербаков. Этой осенью мы сами съездили в Варшавский лог, который расположен сразу за околицей села Моховое. И нашли там гипс. Как и ученики Акима Ивановича, мы сдали его в музей, немного пополнив богатую коллекцию, собранную давным-давно до нас.

 

Краевед

Просматривая классные журналы из школьного архива (они сохранились, начиная с 1952/53 учебного года), мы обратили внимание на то, что А. И. Щербаков почти никогда не был классным руководителем. Выходит, что у А. И. Щербакова не было ни одного выпускного класса. Но потом мы поняли, что его истинными выпускниками были его краеведы, что краеведение – это его любимое дело, не оставлявшее больше ни на что времени.

О нем затем бесчисленное количество раз писали в газетах, журналах, говорили по радио, его опыт обобщали, перенимали, пытались повторить. Но мало у кого получалось, потому что для этого надо было стать Акимом Ивановичем Щербаковым.

Его деятельность сразу же обросла легендами – это мы поняли по газетным статьям и книгам. С одной стороны, газета отражает сиюминутное состояние дел, но, с другой стороны, далеко не всегда там пишут правду. Нам пришлось потрудиться, чтобы выяснить – когда и как всё начиналось.

А начиналось всё с создания А. И. Щербаковым краеведческого кружка в школе. Сам он (в 1959 г.) писал об этом так: «Начало краеведческой работы в школе было положено в марте 1946 г. Кружковцы начали с наблюдения за погодой. Когда на теневой стороне школьного здания впервые повесили термометр для определения температуры воздуха, а на восьмиметровой мачте укрепили флюгер и повесили в коридоре барометр, нельзя было не заметить, как по утрам, вместе с наблюдателями за погодой к приборам подходили и другие учащиеся».

Еще раньше, в 1957 г., в районной газете «Знамя Ленина» в статье «У курлакских краеведов» мы прочитали: «Суббота шестнадцатого февраля была для курлакских краеведов настоящим праздником. Где бы нам ни повстречался ученик этой школы, он с гордостью заявлял:

– А у нас праздник, приходите, будет интересно.

Поздравить со славным десятилетием основания музея краеведения прибыли учащиеся соседних сел, близлежащих районов».

Но есть и еще один источник – книга А. И. Щербакова «Курлакские меридианы». Это, повторимся, художественное произведение, и здесь автору позволителен вымысел. Акиму Ивановичу важно было показать, что появление краеведческого кружка совпало с началом учебного года, но то, как всё происходило, мы думаем, он описал довольно точно: «Организационный период начался с того, что в один из сентябрьских дней я повесил на дверях коридора объявление, извещавшее всё школьное население о рождении в школе неведомого дотоле краеведческого кружка.

Делая этот пробный педагогический шаг, я, не буду греха таить, рассчитывал, что объявление вызовет среди школьников сенсацию, и ко мне валом повалят ученики и наперебой будут просить записать их в кружок. На первой же перемене вышел в коридор, чтобы понаблюдать за той эмоциональной реакцией, которую должно было вызвать мое начинание.

Вот и первые ласточки. Они плотным полукольцом сгрудились возле объявления, задрав вверх головы, впиваются глазами в его содержание. Прочитав и, видимо, не найдя ничего интересного, с шумом срываются и убегают. На их место подбегают другие. К концу занятий на объявление никто не обращал никакого внимания. Не лучшего успеха я добился и во второй смене».

В конце концов записалось три человека, которые потом стали главными помощниками Акима Ивановича. Именно с ними он стал проводить наблюдения за погодой. Но этот шаг выглядел куда прозаичней, чем об этом потом писали и рассказывали: «И вот мы уже создаем свою „службу погоды“. Матюхин принес в школу метеорологическую будку и флюгер собственной конструкции. Нас не смущает, что эта „будка“ – обыкновенная картонная коробка из-под обуви, изрешеченная отверстиями, мы подвешиваем ее в тени на ветку дерева, как и на всех метеорологических станциях земного шара, на высоте двух метров от поверхности. Флюгер, представляющий собой обыкновенный флажок, наоборот, стараемся по возможности поднять выше – ближе к небесам».

Но все же Акиму Ивановичу удалось привлечь к себе ребят. С немногочисленными вначале помощниками они стали вывешивать в коридоре школы «Экран погоды», и это многих заинтересовало. Постепенно число желающих «записаться» в краеведы стало расти. Была организована экскурсия в зимний лес. Причем ученики не просто прогуливались по свежему воздуху, а выполняли занимательное исследование: сравнивали глубину снежного покрова на открытом пространстве и в лесу. Так они сделали вывод о том, что лес – это аккумулятор влаги и что около полей нужно делать лесонасаждения и проводить снегозадержание.

Однако, по нашему мнению, дети потянулись в краеведческий кружок прежде всего из-за учителя. Немногие из других педагогов школы могли бы вот так «возиться» с учениками.

Экскурсии, подобные походу в Варшавский лог, описанному «безымянным автором», были чуть ли не еженедельными. И каждый раз экскурсанты возвращались с богатствами, которые накапливались, как пишет сам Аким Иванович, «в шкафах, на полках, а то и просто по темным углам».

Кружок расширялся, заявления поступали от всё новых и новых учеников. В. В. Малышева, выпускница школы 1958 года, описала это так: «Кружков по интересам было много, но самым популярным был краеведческий. Однажды на собрании Аким Иванович сказал: „Нас стало так много, что кружок нам надо преобразовать в краеведческое общество. Для этого надо выбрать постоянного председателя и секретаря“. Быть секретарем довелось и мне. Для протоколов завели специальный журнал, писать в котором надо было аккуратно. На собраниях общества мы подводили итоги проделанного, намечали планы, распределяли обязанности. Читали письма от бывших учеников нашей школы, интересные статьи из газет и т. д. Для чтения Аким Иванович отбирал мальчика и девочку с хорошей дикцией. Читали они по очереди, как по радио дикторы» (Из письма В. В. Малышевой, 08.11.2006).

В архиве нашего музея сохранились два журнала краеведческого общества – за 1955/56 и 1957/58 учебные годы. В это время это уже действительно была серьезная, солидная организация со своими «властными структурами», разделенная на звенья и подзвенья, выпускавшая два «печатных органа» – стенгазеты «Компас» и «За рубежом». Новокурлакские краеведы уже снискали себе, можно сказать, всесоюзную славу, получили множество разных дипломов и грамот, путевок на поездки в Крым и Воронеж, выступали с докладами даже в Москве.

 

Краеведческий музей

Над входной дверью нашего школьного музея висит вывеска, на которой написано, что музей основан в 1950 году. В то же время в газете «Краеведение в школе», выпущенной в Аннинской типографии в 1969 году, А. И. Щербаков, кратко рассказывая об истории музея, пишет, что это произошло в 1952 году. А истина, как обычно, лежит посредине. В районной газете «Сталинец» от 29 марта 1953 года тот же Аким Иванович пишет: «Юные краеведы Н-Курлакской средней школы торжественно отметили 2-ю годовщину открытия школьного краеведческого музея».

Конечно, в 1953 году Аким Иванович отлично помнил, что было два года назад. То есть музей был открыт в 1951 году.

Второй вопрос, который нам надо было прояснить, был такой: кто был инициатором открытия музея? Тут А. И. Щербаков тоже заставил нас поразмышлять. В книге «Краеведческая работа по географии» читаем: «Однажды на краеведческом собрании староста кружка внес предложение создать при школе краеведческий музей. Идея эта пришлась всем по душе. Гром рукоплесканий заглушил последние слова выступающего. „Музей, школьный музей“, – стоголосым эхом разнеслось по школе. Тут же решено было просить директора отвести для этой цели на первый случай хотя бы небольшую комнату».

Но в книге «Курлакские меридианы» эта история изложена иначе. В школу приехала некая Эмма Александровна Дунаева, методист областного института повышения квалификации учителей, чтобы познакомиться с работой Акима Ивановича. Дальше А. И. пишет: «Начинаю знакомить. Рассказываю мало. Больше показываю планы, дневники, альбомы, протоколы собраний и заседаний совета. Вожу по закоулкам, где у нас хранится краеведческий материал. Мне неудобно перед этой умной женщиной, приехавшей к нам за опытом. Всё валяется кое-где и кое-как, в пыли. Некоторые вещи имеют довольно непривлекательный вид.

– Аким Иванович, – с укором говорит Дунаева, – у вас же богатейший материал! Как это я раньше к вам не приехала? Вам надо создавать музей.

– Музей?

– Да, музей. И прямо сейчас же приступайте. Нельзя допускать, чтобы такие ценности погибали. Я поговорю с директором».

А нам кажется, что эта идея пришла в голову самому Акиму Ивановичу. Он использовал областную начальницу для того, чтобы она подействовала на директора школы. А потом сказал старосте, чтобы на собрании было внесено такое предложение.

Как же создавался музей? Материала было за три года накоплено очень много, краеведы неоднократно вывозили свои находки на различные выставки и конференции и неизменно возвращались с призовыми местами. Надо было всё оформить. «Дружно закипела работа. Краеведы принесли из дома инструменты и приступили к изготовлению полочек, рамок, ящичков и других изделий, необходимых для оборудования музея. Желающих работать было столько, что скромные размеры мастерской и бедность инструментами не в состоянии были удовлетворить всех. Чтобы избежать обид и огорчений (а они вначале были), пришлось установить очередность. На стене висел график очередности работ. Внесено было предложение работать и по выходным», – пишет А. И. Щербаков.

В газете «Коллективный труд» (20.11.1957) он добавляет: «Музей быстро расширялся. Через год в отведенной комнате уже негде было размещать экспонаты. Совершенствовалось мастерство учащихся, развивалась их творческая активность».

В музее было несколько отделов: геологии, природы, истории, экономики. И работа там никогда и не прекращалась. Вот лишь некоторые выписки из «Журнала краеведов»:

«20 декабря 1955. Обрабатывали экспонаты, обновляли лекарственные растения, оформили 54 экспоната (работали: Борзаков, Бабенков, Маняшин, Татаринский, Рогулькин, Корабельникова, Котова, Лосева, Подлесных Таисия, Торопцева, Ерофеевская, Житкова)».

«8 октября 1957. Работали в музее. Расставляли экспонаты после побелки. Работали: Фанин, Быканов, Стулов, Щетинина и Зайцева Н.».

И таких записей в двух сохранившихся журналах огромное количество. Можно себе представить, что в журналах за остальные годы картина была такая же. В. В. Малышева вспоминает в своем письме: «Я живо представила его в эпизоде с поручением, которое он давал мне: „Сбегай на почту, попроси почтового клея сухого, разведешь водичкой, потом с девочками поклеите грани колпаков. От почтового клея бумага долго сохраняет свой цвет, а от конторского быстро желтеет“. Дело в том, что мелкие экспонаты мы размещали под стеклянными колпаками. Стекло нарезал Аким Иванович, а мы нарезали полоски бумаги, ими и скрепляли грани стекляшек.

После начальной школы запомнился первый поход в музей, который размещался на 2-м этаже старой школы. Ветхая лестница колыхалась под нашими ногами, поэтому Аким Иванович умолял нас не толкаться, дабы мы не рухнули вниз вместе с лестницей. Чучела птиц и сейчас стоят перед глазами» (Из письма В. В. Малышевой, 08.11.2006).

Экспонаты музея составлялись не только из местного материала. Краеведы, окончившие школу, присылали и привозили всё, что только могли, из разных мест страны. Очень точно сказал нам об этом В. П. Матвиенко: «У него никто никуда не уедет, чтоб что-нибудь он не привез оттуда. Уезжаешь ты куда-нибудь в отпуск – на юг, например, он говорит: ты гляди, что-нибудь там привези.

Ученики все знали его тягу. Я уезжал в Среднюю Азию в 7 классе – у меня там дядя жил. Так я ему оттуда больше экспонатов привез, чем домой гостинцев. Памирские горы там. И вот мне пастухи ночью поймали фалангу – скорпион такой. Я в банку ее посадил и так и привез в банке. Прямо за огородом дяди были хлопковые поля – я и хлопок сорвал и привез. Потом упросил дядю свозить меня на завод, где шелк делают. Шелкопряды распускают коконы. Чтобы нитки собрать, надо развернуть каждый кокон. А потом она – как паутинка, эта ниточка. И варана – типа ящерицы – я ему приволок» (Интервью с В. П. Матвиенко, 01.07.2014).

В 1972 году, когда построили новое здание школы (в нем мы и сейчас учимся), А. И. Щербаков жил еще в Курлаке. Он лично участвовал в переносе музейных экспонатов и руководил оформлением «новой квартиры» музея. В таком же состоянии всё это находится до сих пор. Правда, постепенно пополняются экспонаты, но созданное Акимом Ивановичем сохранено. Мы уверены, он был бы доволен, что его детище продолжает жить и удивлять своих посетителей.

 

Географическая площадка

А вот от географической площадки ничего не осталось. По описаниям очевидцев, это было «восьмое чудо света».

«Мысль о создании подобного рода пособий зародилась у меня очень давно, чуть ли не с первого года педагогической практики. Я с горечью замечал, что многое из того, что изучалось на уроках географии в пятом классе, ребята понимали плохо, без достаточной связи с реальной действительностью. Особенно чувствовалась трудность, когда те или иные явления и объекты по своей масштабности не укладывались в обозреваемый горизонт. Иногда даже успевающие ученики плохо ориентировались в географической терминологии. Вот если бы сделать игрушечную речушку, думал я, по которой бы текла вода, и чтоб она во всем была похожа на настоящую реку: с истоком, устьем, притоками. И хорошо бы устроить на ней водопад, пороги, да перекрыть плотиной. И создать обходной канал со шлюзами… И неплохо бы сделать горы и „пустить“ по ним речку, бурную, с глубокими ущельями, водопадами», – писал А. И. Щербаков.

В одиночку он, конечно, с этим бы не справился. Но теперь у него была «команда», которая опять на «ура» встретила предложение любимого учителя. В газете «Коллективный труд» (20.11.1957) А. И. Щербаков писал, что площадка была сделана к весне 1953 года: «Весной 1953 года школа украсилась хорошо оборудованной географической площадкой. Летом школьники соорудили водоем, который должен изображать в миниатюре „море“, со всеми его элементами. Всех волновал вопрос, как решить водную проблему. Наконец юные изобретатели В. Желнинский, В. Кругов, П. Долниковский и другие достигли своего. Вся детвора пришла смотреть любопытное зрелище – действующую модель речной системы».

Но тут Аким Иванович опять немного вводит читателей газеты и нас в заблуждение. Весной 1953 года площадку только начали сооружать. Свой окончательный вид она приобрела лишь через несколько лет. В «Журнале краеведов» за 1955/56 учебный год в течение всего сентября и октября ежедневно встречаются записи, подобные этой: «9 сентября. Работали на географической площадке Сорокин и Татаринский П. От восхода до захода солнца разбивали циферблат солнечных часов».

И в 1957/58 учебном году площадка еще не была полностью готова. До осенних каникул краеведы делали вокруг нее новую изгородь, ремонтировали флюгер, установили нефоскоп – прибор для наблюдений за облачностью.

Мы можем только предполагать, что собой представляла эта готовая площадка. Мы побывали на месте, где она располагалась. Там можно увидеть только развалины горной системы. А вот как запомнили ее наши источники.

«На всю жизнь запомнилась географическая площадка. В узком длинном коридоре школы на стене висел график дежурств краеведов. Рядом таблица. Дежурный бегал на площадку посмотреть на градусник, определить направление ветра, количество осадков, облачность. Данные заносили в таблицу регулярно. Забыть Аким Иванович не позволял.

Для меня изюминкой площадки были наши рукотворные горы, быть может, оттого, что я принимала активное участие при их возведении. Грунт носили ведрами, было тяжеловато, но мы не хныкали, соревновались, кто больше принесет. С великим трудом Акиму Ивановичу приходилось добывать для гор цемент и кирпич, ведь тогда и ржавый гвоздь на дороге не валялся.

После уроков и по воскресеньям мы лепили вершины «Кавказских гор» с пиками, ущельями и перевалами. Аким Иванович умело направлял нашу детскую фантазию. Слепки из грунта выкладывали кирпичным крошевом и заливали цементным раствором. Для полноты картины нужна была горная речка. Не помню, как бурлили скважину, но помню, как Аким Иванович обронил в нее наручные часы, которые были в то время большой редкостью. Но горевали по тем часам больше мы, ученики, но не сам Аким Иванович. А горная речка с ее быстрым течением и водопадами, как и сами горы, удивляла не только детей, но и взрослых» (Из письма В. В. Малышевой, 08.11.2006).

«У меня есть фотография, где мы строили море, на море острова. Типа небольшого бассейна что-то было, и там острова. Это вот остров, это полуостров, это вот пролив какой-то между морями. А еще – фьорды. Нам очень трудно было произнести это слово» (Интервью с К. К. Семиляковой, 29.06.2014).

«Сейчас заросло там всё. А до этого глянешь – прямо настоящие горы. Громадные. И вот эти горы из шлака потом цементным раствором залили. И на горе сделал он там озеро большое, вроде ледники тают, в это озеро вода течет, а с озера – горная река, а тут внизу – примерно метров 10 на 10 было сделано искусственное море. Ну, там коралловые рифы всякие, подводные скалы разные. И тут внизу была печка такая сделана, вся облита. Затопишь ее бумагой (там труба внутри стояла) – получался как вулкан. И пепел летел. Когда бумага горит, пепел вылетает, как из вулкана.

Ну, а потом нам воду надоело в это озеро таскать. Аким Иванович говорит: «Давайте тут колодец сделаем». А там, у школы, вода очень глубоко залегала – метров 15. Но все-таки мы пробились до воды. Насос поставили, бочку наверх. И вот накачиваем эту воду – кто дежурный был.

А потом на уроке географии он идет и рассказывает: вот горы, а там море. Всё сразу понятно было» (Интервью с В. П. Матвиенко, 01.07.2014).

 

Походы, поездки

Большие походы с учениками А. И. Щербаков предпринимал ежегодно. Не все были удачными, но пользу приносили всё равно. Вот что рассказал нам В. П. Матвиенко: «Однажды решили мы до реки Дон доплыть. Ведь наша река впадает в Битюг, а Битюг впадает в Дон. Ну, и мы решили поплыть. Брали лодки две или три. Ну, и провиант, удочки всякие. И начали от турбины… Мы там намерили 38 метров глубины. Делали промеры до самого Залома [место на р. Битюг – авт.]. Лодки деревянные, весла тоже. Мы только до Залома дня два ехали. Потом от Залома кое-как лодки перетащили, там мост еще был. Доплыли до Кушлева [поселок на р. Битюг – авт.]. И у него ума хватило нас вернуть. Во-первых, Битюг очень извилистый. Во-вторых, дождь пошел, промокли все, а у нас была всего одна палатка. Посидели мы под этим дождем – не очень мы были экипированные. И всё равно – очень запомнилось. Мы все промеры сделали, карту нарисовали. По географии развитие было хорошее. Ведь он же не ехал с нами просто так, молчком. Он все рассказывал» (Интервью с В. П. Матвиенко, 01.07.2014).

Аким Иванович вдоль и поперек исходил с учениками овраги, балки, речные долины и холмы, совершал велосипедные путешествия по Воронежской области (длина маршрута составила 500 км), плавал на лодках по Битюгу вверх и вниз по течению.

Но нам хотелось бы немного остановиться на одной поездке. Это была поездка в Москву в августе 1955 года. Туда на 8 дней отправили десять лучших новокурлакских краеведов в составе областной делегации. Конечно, для сельских детей это было чудо. Сохранился альбом с их докладами на краеведческом вечере. Вот небольшие отрывки:

«За поворотом мы выехали на улицу Моховая. На этой улице расположена Красная площадь, городская дума, Исторический музей, гостиница „Москва“, Кремль. По другую сторону площади стоит ГУМ. Это магазин, про который говорят: всё, что требует желудок, тело, ум – всё вам может предоставить ГУМ» (Таисия Подлесных).

Можно себе представить, как их слушали в Курлаке. Мы ведь сами, впервые попав в Москву, чувствовали себя оглушенными, хотя видели по телевизору, как всё там выглядит. А тогда – В. В. Малышева очень хорошо запомнила тот краеведческий вечер: «Очень памятным был вечер, когда наши краеведы возвратились из Москвы. Рассказывали о своих впечатлениях: о метро, эскалаторе, о лампах дневного освещения. Ребята слушали их с раскрытыми ртами, так как в то время в Курлаке еще не распрощались с керосиновыми лампами» (Из письма В. В. Малышевой, 08.11.2006).

Нам повезло: одна из наших собеседниц (К. К. Семилякова) оказалась той самой Кларой Лосевой, которой выпало счастье участвовать в поездке. Сейчас она живет в Москве, но на всё лето приезжает на малую родину, в Курлак. Однако ее впечатления шестидесятилетней давности не изгладились. Она с восторгом рассказывала о Политехническом музее, о том, как пожалела вначале, что не попала в мавзолей Ленина (туда шли по жребию), но потом утешилась: Политехнический музей, куда ей досталось идти, поразил ее.

В разговоре выяснилось, что Аким Иванович не ездил с ними.

– А кто же ездил? – спросили мы.

– Почему-то одна учительница начальных классов – Елена Николаевна.

И тут наш руководитель сказал:

– Я могу сказать, почему ездила Елена Николаевна, а не Аким Иванович.

– Да? – удивилась Клара Константиновна.

– Да. Мне про нее Микляева Мария Максимовна знаете, как однажды сказала? У Елены Николаевны кошка окотится – она крестины собирала. То есть частые застолья у себя дома с приглашением разного начальства, в том числе и школьного, устраивала.

– Вот оно что. Я еще думала тогда: с Акимом Ивановичем нам было бы намного интересней.

Аким Иванович застолий не устраивал…

Планетарий

Мы можем точно сказать, когда было закончено строительство географической площадки – в 1957 году. Ведь А. И. Щербаков, закончив воплощать одну свою идею, тут же приступал к исполнению другой мечты. В газету он написал так: «Перед нами стоит новая, еще более заманчивая цель – создание школьного планетария, самого настоящего планетария, с большим куполом, с вращающейся небесной сферой».

«Еще не закончили возводить горы, а Аким Иванович уже загорелся идеей строить планетарий. Материал на стены и крышу он знал, как заготовить. Большой проблемой было достать телескоп. Но для Акима Ивановича преград не существовало. Планетарий построен, жаль только, что после нашего выпуска» (Из письма В. В. Малышевой, 08.11.2006).

Разработка проекта, конечно, – его заслуга. Но и без учеников он не мог бы обойтись. Как обычно, точно и образно рассказал об этом В. П. Матвиенко: «А потом он загорелся сделать планетарий в школе. Куда он только не писал, всю литературу пособрал. У меня сосед был такой – Стеганцов, Егорыч. А он работал киномехаником, электриком, тоже любознательный был мужик. Радио налаживал – да за всё брался. И вот они вместе кумекали. Аким Иванович понакупил фильмоскопов. За свои деньги. Кстати, ему в школе никто ничего никогда не давал. Фильмоскопы эти купил. А зачем? Чтобы взять увеличительное стекло оттуда. А всё остальное повыкидывали. Вы же были в планетарии? Видели – там шар, и в шаре эти линзы. Лампочка горит, и луч света проецирует на „небосвод“, на купол этого планетария. А все отверстия в этом шаре просверлены, как звездное небо. И шар вращается.

И еще много чего есть. И вот он все это сделал. И никто ему ничего за это не дал – ну, может, звание заслуженного учителя.

И я там принимал участие в строительстве. Ну, что заставят – шлак таскали, стены заливали. А я ростом здоровый был среди моих сверстников. Он: «Валерка, пошли, пошли, пошли». Работали после уроков и на каникулах тоже. Стены делали из шлака. Сейчас-то какой около школы стоит – этот из кирпича, его быстро сделали. А тогда – кто бы кирпич купил? Это всё только на энтузиазме. Аким Иванович половину своей зарплаты там оставлял» (Интервью с В. П. Матвиенко, 01.07.2014).

Строительство шло далеко не так просто. И главным препятствием было не отсутствие материалов. Как всегда, вмешался «человеческий фактор». Про Акима Ивановича стали распускать слухи, что он проводит какие-то странные эксперименты, из-за чего у населения не работает радио. Ему пришлось обращаться в районную газету: «Наше село Новый Курлак радиофицировано. Проведено радио и в мою квартиру, но слушать мне его не удается. И вот почему.

В конце прошлого года провод у ввода в квартиру от времени и непогоды проржавел и начал обрываться. Сначала я раза два–три соединил его сам, а 10 декабря обратился в радиоузел. С этих пор и началось мое «хождение по мукам». За месяц, то есть с 10 декабря по 10 января я был у монтеров двенадцать раз.

Каждый раз они обещали мне помочь. Но обещаниями всё и заканчивалось. Хуже того, работники, в частности, его заведующий Курицын вымышляют среди населения слухи, будто радио в селе плохо работает из-за того, что якобы я, учитель Щербаков, к проводам что-то присоединяю и делаю какие-то таинственные, никому не известные опыты.

Такие нелепости они нашептывают тем, кто приходит к ним с жалобой на плохую работу радио».

Конечно, радио Аким Иванович мог бы починить и без монтеров, но разве приятно ему было слышать, что «из-за этого планетария» в селе ни у кого не работают радиоприемники?

Когда всё переносили из старого школьного здания в помещичьем парке в новое здание, Аким Иванович оборудование из планетария перенес к себе домой. Он понимал: если оставит, то быстро растащат. Может, и бывшие краеведы. Но в 1980 году на базе школы проводился один из этапов Всероссийского слета ученических производственных бригад. Школе надо было «блеснуть». Тогда и вспомнили о планетарии. Пригласили Акима Ивановича (он уже был на пенсии), посоветовались с ним. И быстро возвели рядом со школой новый планетарий. Аким Иванович был рад: и это его детище продолжило жить.

Венцом деятельности А. И. Щербакова как краеведа являются две его книги, которые мы много раз уже упоминали: «Краеведческая работа по географии» (1959) и «Курлакские меридианы» (1980). В обеих речь идет, собственно, об одном и том же. Только первая – методическая и предназначена для учителей географии. Аким Иванович подробно, с целями, задачами, планами описывает ход своей работы. А вторая – художественная, где в занимательной форме говорится о приключениях, которые ждали учителя и его учеников.

 

Ученик – учитель

 

Каждый ученик составляет «кусочек жизни» учителя, как написал в «Курлакских меридианах» А. И. Щербаков. А если это «первые ласточки», то они не забываются никогда. Когда те, кто вместе с Акимом Ивановичем начинал краеведческую работу, покинули школу, их связь со школой и любимым руководителем не прервалась. Они писали ему, приезжая в Курлак, обязательно заходили к Акиму Ивановичу домой или в школу. Сам он так отозвался о них в своей книге: «Все эти ребята были не только моими ближайшими помощниками, но и лучшими друзьями. Ребята отвечали мне такой же дружеской привязанностью и доверием. От меня они ничего никогда не скрывали, делились своими мыслями, планами и даже мечтой. А такое достигается не сразу и не легким путем. Когда учитель находится со своими воспитанниками в тесном деловом контакте, когда его объединяют с ними общие цели и заботы, и он уже становится неотъемлемой частью коллектива, только тогда ему улыбнется счастье проникнуть в тот сложный и увлекательный мир, в котором живет его ученик».

В послесловии к «Курлакским меридианам» А. И. Щербаков рассказывает о дальнейшей судьбе своих выпускников, о том, что они ему пишут. Есть и такой абзац: «Врач Лобода отзывается с далекой Чукотки: „…Пурга, метели… За сотни километров ездим на собаках к больным. Простор необыкновенный… Слышал о вас по радио. Сообщают, что вы там большими делами занимаетесь. Молодцы! Я тоже не сижу даром. Связался с одной школой-интернатом. Все им рассказал. Шьют для нашего музея образцы одежды и обуви из собачьего и оленьего меха. Девчонки подарили мне небольшой коврик из нерпичьей кожи. Он хорошо отделан в национальном вкусе. Один рыбак подарил малахай. Ждите посылку“».

Мы выяснили, кто скрывался под этим именем. Это Виктор Фомич Усков.

Письма В. Ф. Ускова чудом сохранились в школьном музее: А. И. Щербаков всю свою переписку увез с собой в Крым. Мы догадались, что когда-то эти письма у Акима Ивановича попросила М. М. Микляева, чтобы написать об Ускове очерк, а потом по каким-то причинам не вернула.

В этом очерке Мария Максимовна писала: «Внешне он человек обыкновенный: среднего роста, плотный. Улыбка обнажает красивые крупные зубы. А глаза веселые, чуть-чуть насмешливые. Крохотные золотые искорки прячутся в их синеве. Безошибочно можно сказать: в детстве он был ужасным проказником, шалуном. Он любимец семьи, и сам любит близких, особенно мать».

Рос Виктор в обыкновенной семье, однако, не совсем. Из этой крестьянской семьи вышли интеллигенты. Старшая сестра стала учительницей, племянница (та самая К. К. Семилякова, с которой мы неоднократно беседовали) пошла по его стопам, стала врачом.

Он не случайно, видимо, попал в «орбиту» А. И. Щербакова. И хоть не выбрал затем профессию географа или историка, но, как и все питомцы Акима Ивановича, краеведением «болел» всю жизнь. Он с отличием окончил Воронежский мединститут, ему предлагали продолжать учебу в аспирантуре (позже он все-таки окончил и аспирантуру), а он выбрал другой путь: попросился на Камчатку или Чукотку. И оттуда писал учителю.

Всего мы обнаружили 5 писем Виктора Ускова А. И. Щербакову. Безусловно, это лишь часть их переписки. Но и по ней легко проследить за отношениями «ученик – учитель», понять значение А. И. Щербакова как педагога и как человека. И увидеть его с новой стороны.

Первое (по дате написания) письмо – от 12 ноября 1955 года. Именно в этом году В. Ф. Усков окончил мединститут, ему было 24 года.

«Привет с Чукотки. Поселок Анадырь, 12/XI – 55 г.

Здравствуйте, Аким Иванович!

Получил Ваше письмо, за которое большое спасибо, ему был очень рад, ибо получаю письма только из 2 источников, а Ваше мне рассказало много о том, о чем мне еще не писали.

Особенно рассусоливать не стану, а опишу всё конкретно. <…>

Ох, Аким Иванович, какая прелесть смотреть с 3-тысячной высоты на цветной ковер тайги, а она не такая уж кажется и густая, много полян, голых сопок, покрытых снегом. Вся пересечена маленькими речушками, которые местами впадают в небольшие озерца. За всё время лета ни разу не видел ни одной деревушки, только лишь места стоянок самолета. Лететь от Магадана до Анадыря 9 летных часов, но мне пришлось путешествовать около 5 суток. Пришлось отведать ветер Чукотки в Марково и там же принять ванны снежного дождя. Да, сторонка эта ветрами славится, пробирают до косточек в пальтишке. Ходить тут можно только в шубах.

Думал кончить свой путь на собаках, а пришлось на баркасе моторном 12 км через лиман. Правда, немного за душу брало, когда лодочка прыгала с волны на волну, а последняя, грозя шипением, пробегала почти на уровне локтя. Но это было уже не то, что морская качка в проливе Лаперуза.

В Анадыре теперь меня оставили работать постоянно, работаю заведующим санавиации и хирургом в больнице. Все идет пока ничего. Но о работе особенно писать не буду, ибо тут и тетради не хватит. <…>

Аким Иванович, всё, что Вы просите, постараюсь достать, а с первой посылкой домой Вы получите фигурки косторезов Чукотки, я их уже купил. Заказал маленький тапочек и рукавичку, обещали на следующий неделе сделать. Особенно обещать не хочу, а по возможности пришлю Вам всё, что нужно. В этом письме посылаю Вам 3 фотографии. Они сделаны в поселке Наукон на берегу Берингова пролива. Правда, в этих местах я еще не бывал, но мечтаю.

О тех местах, где живу, можно сказать, что это тундра, обжита пока в Анадыре, больше русских, чем чукчей. Но если выйти за пределы черты Анадыря, то начнется самая настоящая тундра: голые камни, болота, кочки, небольшая трава и голые сопки.

Но, Аким Иванович, пока, до свидания, до следующего письма. Привет всем учителям и тете Марусе. С приветом Виктор».

По тону письма чувствуется, что пишет закадычный друг. А. И. Щербаков, видимо, попросил Виктора собрать сведения о Чукотке, прислать местные предметы быта, и он с рвением выполняет поручения учителя.

Еще мы обратили внимание вот на что. В очерке М. М. Микляевой есть эпизод, где она рассказывает о не очень хороших отношениях Виктора с учительницей русского языка. Та как-то сказала ему: «Не выйдет из тебя человека, не видать тебе института, как свинье неба». Она считала, что с русским у него неизлечимые проблемы. Но по этому письму (и по всем остальным) этого не скажешь! Как он описывает северную природу! Сразу наяву представляешь и «снежный дождь», и «цветной ковер тайги», и «шипение волны». Правда, запятых он почти не ставит – видно, так спешила его мысль.

Второе из сохранившихся писем было написано уже через год после первого.

«Привет из Анадыря! 21/XI – 56 года.

Здравствуйте, Аким Иванович!

Давно собираюсь написать письмо, но то времени нет, а то паршивое настроение, вот и откладывал все время писанину. На письма я не особенно охотник, и получаются они у меня куцые. Сегодня день хороший, и решил с Вами потолковать. В этом письме постараюсь описать о многом.

Живу и работаю на старом месте, но всё идет по-новому. Сейчас перешел на квартиру, поселился в одном доме, имею отдельную квартиру (комнату). Надоело топить печь, готовить обеды, лучше платить буду, но жить без забот. Сейчас хорошо, а что дальше будет – посмотрим.

На работе дела идут хорошо. Работаю хирургом, всю работу тяну потихоньку. Правда, оперировать приходится мало, но всё же есть и хорошие случаи. Народ сейчас мирный, резаных мало, несчастных случаев немного, а из острых заболеваний больше всего аппендицит. С порученной работой справляюсь. Собирался поработать тут еще годочка 4–5, но сейчас думаю по-другому, надо кончить ординатуру, а тогда можно еще куда-нибудь поехать. Край этот посмотрел – и хватит пока. Надо стать специалистом настоящим, а не молодым.

Год жизни в этих краях многому научил меня. Хорошую школу прошел, да такую, какую в институте годами не дастся. Понемногу начал разбираться в людях.

Аким Иванович! Вот пошла вторая зима Чукотки. Эту зиму я уже встречаю не как прошлую. Оделся по-Чукотски, не как приехал – в осеннем пальто: теплая верхняя одежда, валенки, рукавицы, шапка. В наших краях ходить в пальто на вате можно только в поселке. Шуба обязательна. Вот только что прошла пурга настоящая северная. Дул ветер баллов 12–13, сильный снегопад. Бушевала пурга дня 4 без перерыва. Намело сугробы до крыши. Со многих домов сорвало крыши. А сама пурга такая сильная, что стоять невозможно. Ходишь каких-то метров 100 до больницы, пригнувшись к земле. Глаза открыть совершенно невозможно. И это расстояние не меньше минут 20 идешь. Сидишь в комнате, крыша трещит, а за окном как «черти» воют. Одним словом, картина незавидная. Люди никуда не ходят, все сидят дома, ни одно учреждение не работает, кроме больницы.

В один из этих дней пришлось дежурить, пошел на вызов, да и недалеко, метров 500. Туда все хорошо было, а обратно временами на четвереньках пришлось ползти. Раз так рвануло, что просто положило на землю, как пушинку. Хорошо еще, что я был в поселке.

В тундре такая погода заставит всех в снег зарываться. Одним словом, зима Чукотки в полном разгаре. Дни стали очень короткие, темно идешь на работу и темно возвращаешься. Светлого времени часа 4–5.

Сейчас в колхозе начинают проводить забой оленей. Бьют их прямо на тундре. Мясо дороговатое, от 10 до 18 рублей килограмм. На днях собираюсь сходить на кораль. Если смогу достать фотографии, то вышлю. Они очень интересные.

Аким Иванович! Вы простите, что летом не смог прислать всё, что собрал. Когда отправляли посылки, меня командировали в Магадан. Самолетом посылать дороговато. Но уговор я помню хорошо. Все, что можно, перешлю или привезу. Собираюсь купить фотоаппарат, тогда своих много будет фотографий.

Но ладно, на этом письмо кончаю. Где сейчас Женька? Каширо? Может, знаете адрес Панина Бориса и Лахина Володьки?

Передавайте большой привет Ольге Алексеевне и тете Маше. С приветом – Виктор Усков».

Это письмо очень ярко доказывает, насколько доверительными были отношения между учителем и учеником. Наверное, родителям и близким Виктор не писал о своих проблемах на работе, о разочаровании в людях, а вот с Акимом Ивановичем обо всём можно было «потолковать».

В конце письма Виктор справляется о своих школьных друзьях. Женька – это сын А. И. Щербакова, он одноклассник Виктора. Ольга Алексеевна – Высоцкая, учитель математики, о которой мы тоже много слышали как о педагоге с большой буквы. Тетя Маша – жена Акима Ивановича.

Третье письмо (20.02.1957) тоже примечательно. Мы отметили: чем дольше В. Ф. Усков работал врачом, тем неразборчивей становился его почерк. К тому же на письмо попали чернила, клякса проникла почти через все страницы, так что расшифровать его было нелегко.

«Привет из Анадыря.

Здравствуйте, Аким Иванович!

Давненько собирался написать письмо, но всё откладывал, пока в одной из книг не нашел Ваше письмо. Не писал не потому, что нет времени, а скорее всего, нет настроения. И вот сегодня решил бросить всё и написать. Причем пишу письмо под аккомпанемент завывающей порывистой пурги, по которой только что пришел домой. Был в больнице, ходил смотреть больных, на ночь оставлять оперированных беспокойно.

Что из себя представляет пурга, которая здесь не из редких явлений? Мороз градусов 15–16, ветер восточный (это соседка Аляска посылает), примерно 15–20 метров в секунду. Снегопад. Идти на ветер с открытым лицом невозможно. Выпрямившись во весь рост, с места не сойдешь. Видимость не больше 5–10 метров, а то и меньше. Отчетливо видишь только снег под ногами, и тот быстро покрывается как туманом при сильном порывистом ветре. Все вокруг свистит, а провода жужжат, как натянутые струны музыкального инструмента. Отойдешь от дома и чувствуешь, что один во всей вселенной, во мраке серой снежной мглы. Конечно, всё это хорошо смотреть, когда знаешь, что идешь домой и до него всего метров 150–200. Конечно, никакой путь в тундре в такую погоду невозможен. Обычно люди, которых пурга заставала в тундре, стараются укрыться в снегу вместе со своим транспортом, который исключительно собачий. Как их называют «хак-12». Словом «хак» погоняют собак каюры (собачьи извозчики). А 12 потому, что их в самой хорошей упряжке 12 шт, то есть 6 нарт. Каюры во время пурги обычно собак укладывают около себя за нарту. Сами залазят в кукуль (спальный меховой мешок), который кладут прямо на снег, и подчиняются воле природы, которая снегом укутывает всех, наметая огромные сугробы. Мне, правда, не приходилось испытывать все эти прелести, но не в эту зиму, так в будущую обязательно испытаю.

Сейчас не приходится ездить по командировкам, много работы. Подъедут врачи, немного освободят, тогда смотришь – всё по-другому пойдет. Отвлекся от пурги.

Метет она обычно не один день, а иногда и до недели. Самая длинная пурга была в мою бытность 6 дней.

Помимо пурги, в эту зиму были и сильнейшие морозы – до 48 градусов. Ветер небольшой, метров 5–6. Таких морозов и старожилы не помнят. Ощущения наисквернейшие. И держались они долго раза 2 недели по две. В декабре и феврале.

При таком морозе небо хотя и совершенно безоблачное, но над поселком стоит туман сизый, который так и давит, а особенно усиливается в момент затихания ветра. Если бы ветра не было, то легко было бы переносить мороз, что, кстати, и есть в районе поймы реки Колымы. В такой мороз также не отправляются в путь – опасно. У нас же преобладают ветры и снегопад, что особенно мешает передвижению по Чукотке. Самолеты летают только в ясную погоду, которая зимой бывает редко. А на местном транспорте далеко не уедешь. И надо ехать по населенным местам, потому что корма собакам на длинный путь с собой не возьмешь. Собак обычно кормят только вечером сухой рыбой, и каждой надо не меньше 2 кг на один раз, поэтому запас постоянно нужно пополнять.

Кроме постоянных морозов и пурги, этой зимой бывало и сильное потепление. Оно бывает, когда дует морской ветер. Погода стоит тогда теплая, иногда плюсовая, но не больше 1–2 градусов. Но всё же лучше мороз. Воздух свежий, бодрит. Обычно в теплую погоду снег под ногами ползет, становится крошковатый, вокруг обычно туман и так давит, что противно идти по улице.

Но вот иногда, правда, очень редко, бывают и «наши» вечера. Мороз не больше 10 градусов, тишина. Небо без облаков, на севере играют сполохи северного сияния. Звезды немного потускневшие от сияния, а то иногда тоже ярки и переливаются подобно Венере в цветах солнечного спектра. На улицах много народа, все гуляют до позднего часа. А как не погулять в такую погоду по мягкому пушистому снегу. Даже поваляться хочется, как маленькому, в снегу. Что и делаем при наличии только небольшой компании. Положение проклятое не дает возможности порезвиться, правда, я иногда отказываюсь от него и время провожу очень хорошо. Но таких дней очень мало. Что касается северного сияния, то я и раньше Вам о нем писал. Правда, разноцветное редко бывает, чаще белое, но всё же это замечательное зрелище.

Все эти суровости чукотской зимы переносятся очень легко, когда поблизости имеешь хорошо натопленную квартиру, где большинство в плохую погоду отсиживаются. Одежда исключительно необходима меховая, для дальней дороги всё же лучше всего местная. Весь комплект в миниатюре мне обещают сшить для Вас. Пока всё обещают. Состоит одежда вся из шкур, в такой одежде не страшны ни одна пурга и ни один мороз. Но ладно, надоело писать про природу, напишу о себе, а мысль свою продолжу в следующем письме.

Живу и работаю сейчас хорошо. Люди пока довольны и добровольно соглашаются на мои операции. Операций не так уж много, но всё же есть, в основном, травмы, аппендицит, грыжа и тому подобная мелочь. По долгу службы нужно было бы летать по вызовам, но нет времени, слишком много работы в больнице, что очень жаль. Страшно люблю острые ощущения. Вот все собираюсь заняться фотографией, что думаю сделать. Тогда больше смогу рассказать о многом…»

Многие бывшие ученики А. И. Щербакова говорили нам, что на своем уроке географии он рассказывал о природе разных мест так, будто там побывал. А разве не побывал он на Чукотке через письма Виктора Ускова? А комплект чукотской одежды в миниатюре до сих пор удивляет посетителей нашего школьного музея.

Четвертое письмо Виктор Усков прислал не из Анадыря. Его приключения на Чукотке продолжились (на «большую землю» он вернулся через год, в 1958 году).

«Привет из Хатырки. 17/IV – 57 года.

Здравствуйте, Аким Иванович!

Конечно, Вы, наверное, и не подумаете, что смог бы всё написать из Хатырки, куда вот приехал несколько дней назад и буду находиться около трех месяцев, а может быть, и больше. Приехал сюда в командировку. Поселок этот располагается на берегу Баренцева моря и совсем не так далеко от Камчатки. От Анадыря это километров 800 по прямой линии, а водой больше тысячи. На карте все хорошо видно. Добирался на самолете АН-2, двукрылый, пассажирский. Прилетели, по всей вероятности, с последним самолетом. Может быть, это письмо увезет еще один самолет, на это мало надежды, скорее всего, оно пойдет пароходом, который придет не раньше, чем через 1,5 месяца. Что же меня заставило написать Вам письмо? Да, я хотел бы рассказать про свое воздушное путешествие от Анадыря до Хатырки.

Вот про зимнюю тундру, равнину я писал раньше. Только вот раньше с борта самолета не приходилось видеть оленей, а сейчас видел. Самолет идет на высоте 1,5 тысячи метров, и вот на ровном белом ковре, слегка израненном речками, видно хвостатое пятно. Знающие еще издали говорят, что это стадо оленей. Оно пасется близко от гор, которые защищают от холодных ветров. Конечно, рассмотреть отдельных оленей невозможно. Но удивительно, как пасутся олени и чем они питаются в голой, покрытой только белой пеленой, тундре!

На днях отправлюсь в тундру, там в стадах смогу это увидеть хорошо. Недалеко от стада располагаются яранги оленеводов, в виде небольших кружочков. Что она из себя представляет, напишу после.

Самолет входит в горный район, и прямо под крылом остроконечные сопки, с самой подошвы до вершины окутанные снегом. Особенно много его с подветренной стороны. Местами вершины без снега, сдут он ветром, и только торчат остроугольные камни.

Все сопки располагаются правильными хребтами, и между ними обширные долины с извилистой речкой, которая выдает себя слегка приподнятыми берегами. Припекает немного солнце, южные и восточные склоны сопок слегка сереют, а в речке уже появляется темное пятно, но это ближе к побережью.

И вот обрываются сопки, открывается обширная долина, вдали чернеет Баренцево море. И на самом берегу примостился небольшой поселок Мойна-Пыльгино. Самолет зашел на море, развернулся и сел мягко рядом с поселком. Бегут жители встретить приезжих и получить почту.

Самолет делает круг и заходит над морем, спускается ниже. Сальные льды становятся очень рельефными, и каждая льдина, как небольшой айсберг: 2/3 в воде и 1/3 над водой, вода уже не черная, а рядом с льдинами светлая с голубоватым оттенком.

Самолет сел. Иду в больницу, встретил фельдшера. Перенесли вещи в больницу. Больница небольшая, но в ней лежит много больных, пахнет медикаментами и чувствуется порядок. Вот в этой больнице должен буду работать. Сейчас проводил просмотр на туберкулез. На днях поеду на собачках в Майно-Пыльгино, там тоже посмотрим, и отправлюсь в обратный путь, а там в тундру.

Ну, одним словом, сейчас все дела идут хорошо. Настроение отличное. Что будет интересно – пишите, напишу. Что-то спать захотел…»

После отпуска В. Ф. Усков не вернулся больше на Чукотку. Конечно, общался с А. И. Щербаковым, приходил и в школу. Именно в тот момент его увидела В. В. Малышева, в то время десятиклассница: «Я выбежала в коридор и увидела молодого человека с бородой (бороды тогда почти не носили). Решила, что мы не заметили приезда гостей, а они уже в школе. На деле оказалось, что на школьный огонек заглянул бывший ученик Усков Виктор. Он приехал с Чукотки. Стал рассказывать, как на собаках добирался до больных по тундре» (Из письма В. В. Малышевой, 08.11.2006).

В. Ф. Усков затем работал врачом в Воронеже и в области. Считался хирургом от Бога, обладал золотыми для хирурга руками. Но всё время оставался скромным, бежал от всякой славы. Не остался «заскорузлым холостяком», в Воронеже обзавелся семьей. Его сын Алексей тоже впоследствии стал хирургом. Обо всем этом нам рассказала племянница Виктора Фомича К. К. Семилякова. Но он, спасший много других жизней, сам умер рано – в 1982 году, когда ему было немного за пятьдесят. В. Ф. Усков – лишь один из учеников А. И. Щербакова. А следы он оставил в судьбе многих.

Следы

Да, А. И. Щербаков оставил много следов. Наша школа по-прежнему «гремит»: созданные им музей и планетарий до сих пор действуют.

Кого тут только не бывает! В январе 2014 года, например, неожиданно нагрянули журналисты из Норвегии. Они сопровождали олимпийский огонь и снимали документальный фильм о России. В интернете они обнаружили, что у них на пути есть сельская школа с планетарием и краеведческим музеем. Это был канун Старого Нового года, 13 января. В наших селах в этот день бывают традиционные колядки. Норвежцы и это захотели снять. Пришлось нашим ученикам надевать соответствующие костюмы и идти в близлежащие дома колядовать.

А летом приехали корреспонденты из Воронежа. Вернее, это были даже не корреспонденты, а какие-то представители «молодежного» правительства области. Им выделили грант по созданию портала о героях. Но они как-то быстро пробежались по музею, заглянули в планетарий, что-то сфотографировали, что-то записали. Нас специально вызывали посреди каникул побеседовать с ними, мы три часа их ждали, но разговаривать им было некогда – они спешили в поисках других героев.

Это лишь «внешние» следы. Главное – А. И. Щербаков оставил следы в душах своих учеников. И не только. Эти следы чувствуем и мы.

Мы брали интервью у выпускников школы разных лет. Думаем, что комментировать их слова нет необходимости.

«Мы им гордились. Еще когда студентами были, приезжали в пединститут (туда много наших поступили). И там такой большой стенд висел: „Заслуженные учителя России“. Фотография Акима Ивановича там была. И мы всем на нее показывали: видите, мы у него учились.

Главное – это Аким Иванович сам был увлечен своим делом. Главное – не с кем работать. На любой работе отдай всего себя – и получишь авторитет, и будешь хорошим. Он нас так учил» (В. П. Матвиенко, выпускник 1964 года).

«Аким Иванович был Кулибин. Из каких-то жестяных банок, картонок сделал чудо – планетарий» (А. И. Стулов, выпускник 1959 года).

«Ну что – это профессионал. Учитель от Бога, можно сказать. Вот, свой предмет, географию, знал – не то, что там рассказывать про какой-то край, какую-то область, леса там, какие ископаемые. Он все рассказывал – что в этом крае есть, какое население, какой там быт, чем они занимаются, какие продукты выращивают. Как будто он там жил. Он так был влюблен в свой предмет и так доходчиво рассказывал! Его слушать – это наслаждение было» (В. С. Торопцев, выпускник 1958 года).

«Вот сейчас любого выпускника, даже вуза, спроси – не каждый сможет сориентироваться. А я, когда поступила в институт, мне было нечего делать по астрономии. У нас там профессор старый преподавал. И он однажды спросил: „Девушка, где Вы учились?“ Я ему: „В обычной школе“. Он спросил: „И сколько у вас астрономии было?“ Я ответила: „Один час“» (М. М. Калдина, выпускница 1970 года).

«Последняя встреча с Акимом Ивановичем была у меня летом 1978 года. Я забежала к нему домой на несколько минут. Он помнит меня, обрадовался, стал показывать брошюры о нашей школе, о музее. В 78-м он показался мне таким же, как и в 58-м.: подвижным, энергичным, стройным, белозубым и скромным. Таким я представляю его и сейчас. А вот фотографии с него, к великому сожалению, у меня нет ни одной.

Ребята, молодые учителя, которым не довелось видеть Акима Ивановича, должны знать, какой это был талантливый, беспредельно преданный своей работе с детьми Учитель, скромный и бескорыстный человек. По моему мнению, Аким Иванович достоин того, чтобы наша школа носила его имя» (В. В. Малышева, выпускница 1958 года).

А. И. Щербаков уехал из Нового Курлака осенью 1987 года. В школе было устроено что-то вроде прощального вечера. И тут все увидели другого Акима Ивановича.

«Меня удивляет: почему он не показывал свой внутренний мир? Ведь он в конце концов оказался человеком очень ранимым, чувствительным. Он прирос к Курлаку. Сердцем прирос. Он плакал, как дитя. Плакал по музею, по планетарию – знал, что больше их не увидит. А ученики! Он рыдал. Я не представляла себе его плачущим. Всегда он какой-то официальный, закрытый, лишнего слова не скажет» (Интервью с М. М. Микляевой, 13.08.2014).

Вскоре А. И. Щербаков прислал на имя директора школы А. М. Матвиенко письмо. Он извиняется за свое «недостойное» поведение на вечере (хотя разве оно было недостойным?), жалуется на гонения со стороны администрации (она преследовала его всю жизнь), сетует на нерадивое отношение к его детищу одного из директоров. Но его главная дума – о музее, чтобы там было, как ему бы хотелось:

«Здравствуйте, уважаемая Анастасия Митрофановна!

Шлем Вам сердечный привет из далекого солнечного Крыма. Места здесь хорошие, благодатные. Погода стоит теплая, солнечная, совсем не зимняя. Она напоминает курлакскую осень.

Жить здесь хорошо, легко. Одно плохо – скучаем по Курлаку. В нем мы прожили 50 лет. Трудно как-то укладывается в сознании, что не придется больше увидеть Курлак с его обитателями, свою школу и добрых учителей.

Последнее время я всегда с завистью взирал на ту деловую и благодатную атмосферу, которая царила в нынешней школе, на те добрые, человеческие взаимоотношения в ее коллективе. Об этом мы не раз отмечали и в своем разговоре с Петром Константиновичем. При таких условиях и работать – одно удовольствие.

Но, к сожалению, были и другие, менее благоприятные времена в истории нашей школы. Особенно тяжелый осадок оставил после себя тот период, когда в школе околачивалась волчья свора в составе B. и F. Как они отравляли атмосферу! Тяжело было работать тогда учителям. Сейчас об этом без горечи и вспомнить трудно.

Анастасия Митрофановна, я хотел дать Вам один совет. В музее, в отделе геологии, стоит шкаф, а на его полках лежат колодочки древесных пород. На каждой из них наклеена полоска бумаги, и на ней надпись: дуб, ясень, береза и т. д. Это породы деревьев и кустарников наших лесов. На колодочке сверху пропилена бороздка. В нее вставлялось стекло, на котором смонтирована небольшая веточка. Их уничтожил бывший директор-проходимец М.

Вам надо исправить это. В начале лета поручите учителям географии, ботаники, старшей вожатой и ученикам заготовить гербарий древесных пород. Все эти деревья и кустарники растут в парке старой школы. Заготовить надо по несколько веточек каждой породы, чтобы потом выбрать лучшую.

Когда гербарий высохнет, веточку надо укрепить на лист белой плотной бумаги, величиной с тетрадочный лист, потом приклеить к нему стекло. Приклеивать стекло лучше полоской цветной бумаги, с трех сторон.

Анастасия Митрофановна, я тогда дурно вел себя в школе. Помните? Вы извините. Я столько пережил в связи с переездом, что даже железные нервы не выдержали бы, а тут еще бабка моя заболела. Было от чего свихнуться.

Сейчас я до некоторой степени стабилизировался и воспринимаю материальный мир более реалистично.

Желаю всем Вам больших успехов в Вашем нелегком деле.

С уважением – Щербаков.

22 января 1988 г. Гор. Севастополь».

Менее чем через год после написания этого письма А. И. Щербаков умер.

***

Этим летом, возвращались из одного своего похода, мы разговорились. Вдруг лет через 60 к нам придут юные краеведы и начнут задавать вопросы: «А каким человеком был ваш учитель? Какие у него были отношения с учениками? Какие интересные моменты вам запомнились?»

Что же, после написания этой «саги» мы, скорее всего, сумеем на них ответить.