На белых поляков облава. Кремль идет воевать с Армией Крайовой

После выхода книги Гжегожа Мотыки «На белых поляков облава. Войска НВКД в борьбе с польским подпольем 1944 – 1953» в 2014 году на польского историка ополчились некоторые российские коллеги. Его книга противоречит распространенному убеждению в исключительно освободительном характере действий Красной армии на территории Восточой Европы. Дискуссия Мотыки с журналистом Мачеем Сташинском, опубликованная в недавнем выпуске «Газеты Выборчей», проливает свет на польско-российские разногласия в видении заключительного этапа Второй мировой войны и рассказывает о ряде интересных аспектов во взаимодействии Красной армии и Армии Крайовой в 1944 – 1945 годах 

Оригинал: Gazeta Wyborcza, 21.03.2015
С историком Гжегожем Мотыкой беседует Мачей Сташинский
Перевод: Елена Рыбакова

Профессор, доктор наук Гжегож Мотыка родился в 1967 году. Работает в Институте политических исследований Польской академии наук, с 2011 года член совета Института национальной памяти. Автор книг «От волынской резни до акции „Висла“ (Выдавництво литерацке, 2011), „На белых поляков облава. Войска НВКД в борьбе с польским подпольем 1944-1953“ (Выдавництво литерацке, 2014).

Мачей Сташинский. В интервью, опубликованном недавно «Российской газетой», Андрей Артизов, руководитель архивной службы России, обвиняет польское подполье, Армию Крайову в том, что она якобы стреляла в спину Красной армии, воевавшей с Третьим рейхом. Как вы прокомментируете эти слова?

Гжегож Мотыка. Два абзаца этого интервью напрямую связаны с моей книгой о борьбе НКВД с польским подпольем «На белых поляков облава». Книга подготовлена в рамках исследовательского проекта Центра польско-российского диалога и согласия. Государственный советник Артизов – хороший, совестливый архивист. Именно поэтому меня удивил тот факт, что он счел мою книгу предвзятой и антироссийской, хотя она таковой совсем не является.

Я как раз был в Москве, когда это интервью опубликовали. Утром того самого дня я зашел в здание, где находится архив, и почти сразу ощутил какой-то кафкианский привкус а атмосфере. Другой сотрудник, не тот, что обычно, выдал мне разрешение на пропуск. Услышал от него: «Мы все в курсе. Читали вашу книгу…» Только через пару часов, купив газету, я понял, о чем он говорил.

По некотором размышлении я решил, что с точки зрения российского сотрудника государственный советник Артизов в определенном смысле прав. Моя книга действительно бьет по крепко засевшему в российском сознании мифу об освободительной войне. Речь в ней идет о том, что Красная Армия освобождала Польшу от фашистских зверств и одновременно навязывала ей диктатуру коммунистов. Большинству россиян трудно это принять. Для них существует Красная армия – освободительница, и точка.

Добавьте к этому еще то, что «На белых поляков облава» – это своего рода каталог деяний НКВД против польского подполья. В книге показано, как те самые подразделения, которые охраняли тылы фронта, депортировали население Крыма и Кавказа, рубили с плеча, добивали раненых на поле боя. Все это бьет еще по одному российского мифу, культивируемому пропагандой до сих пор, – мифу об этике чекистов.

Конечно, польское подполье оказывало сопротивление Советам. Артизов прав, когда пишет о жертвах с советской стороны, о тех, кто пал от рук подпольщиков из Армии Крайовой после перехода линии фронта. Права, вероятно, советская статистика, говорящая о более чем семистах убитых. Проблема лишь в том, что Артизов обходит молчанием тот факт, что до того, как появились жертвы, Армия Крайова поддержала Красную армию в операции «Буря» и вместе с ней оказывала сопротивление Германии на Волыни, во Львове и в Вильнюсе.

Весьма характерно, что из 70 документов, опубликованных сейчас российскими архивами по этой теме, первые три – вопреки названиям – описывают акции не Армии Крайовой, а Украинской повстанческой армии. Приписывать польскому подполью антисоветские акции начала 1944 года на Волыни – значит, сознательно идти на фальсификацию истории. В это же время 27-я Волынская дивизия Армии Крайовой вместе с войсками Красной армии участвовала в битве за Ковель. В этом вопросе российские архивисты сработали на удивление непрофессионально.

Армия Крайова выступила против советских войск позже – в ответ на разоружение польских бригад, которым занимался НКВД. Поляки собирались и дальше бороться с Германией, однако надеялись, что сами смогут выбрать для себя правительство и строй. Сталину же подобное казалось невероятным.

В этих опубликованных в России документах речь вообще не идет ни о советских репрессиях, ни о действиях против подпольщиков и борцов за независимость, ни об общем политическом контексте – а ведь это Красная армия навязывала диктатуру. У польских коммунистов и ПКНО (Польского комитета национального освобождения), их временного органа власти, в 1944 году не было в Польше ни малейшей поддержки, и Советы были прекрасно осведомлены об этом. Сталин сказал Беруту в Москве: «Сегодня благодаря нам вы так сильны, что если скажете, что дважды два шестнадцать, вам поверят. Но если нас не будет, вас всех перестреляют как куропаток».

В середине 1945 года польские коммунисты пытались усмирить подполье, которое действовало заодно с Армией Крайовой, – направляли против него воинские подразделения, возвращающиеся с фронта. Безрезультатно. Дело дошло до массового дезертирства и перехода целыми взводами на сторону подпольщиков. В итоге пришлось перебрасывать с юга Украины 62-ю дивизию НКВД – без советских войск весь коммунистический аппарат распустился бы по швам. И только осенью 1946 года, после сфальсифицированного референдума, польские коммунисты оказались достаточно сильны, чтобы наконец отобрать победу у подполья и Польской народной партии Миколайчика.

Собственно ещё в 1946 году случались стычки между поляками и советскими солдатами, как правило, спровоцированные многочисленными мародерами, грабителями и насильниками из рядов Красной армии. В июне только под Зволенем поляки расстреляли группу взятых в плен советских солдат, после чего в течение нескольких часов держали линию обороны против 90-го полка НКВД. Тогда погибло 46 советских граждан. Между окончанием Второй мировой войны и вторжением в Афганистан большие потери в ходе одного столкновения Советский Союз понес, кажется, только в 1956 году в Будапеште.

Будучи под впечатлением от этих потерь, генерал Владимир Рогатин, командующий обороной тыла расквартированной на севере Польше группы войск Советской армии, попросил укрепить соединение и выслать в его распоряжение еще восемь полков. Однако в Москве вполне отдавали себе отчет, что это только подбросит поленья в огонь польского сопротивления. Поступил приказ войскам НКВД полностью покинуть территорию Польши. До весны 1947 года задержалась только 64-я дивизия, о чем лично попросил Берут. Держать дивизию в резерве он намеревался до окончания выборов в сейм – выборов, сфальсифицированных польскими коммунистами уже вполне самостоятельно.

Однако то обстоятельство, что Советская Россия устанавливала коммунистический режим всюду, куда сумела дойти, – общеизвестный исторический факт. Выходит, Артизов и другие мыслящие сходным образом российские историки – просто циники?

Думаю, здесь дело не в цинизме или злой воле, а всего лишь в потакании мифам о роли СССР и Красной армии. Для россиян победа во Второй мировой войне стала историей об одолении абсолютного зла – нацизма. За эту победу русские и другие народы СССР заплатили чудовищную цену: 26 млн убитых и уничтоженных. Это травма миллионов людей, потерявших на войне близких. Когда-то у молодоженов существовал обычай возлагать цветы к мавзолею Ленина, но с началом конца коммунистической системы цветы естественным образом переместились к могиле Неизвестного солдата там же, у кремлевской стены. Как видим, Красная армия – это по-прежнему святое.

Россиянам трудно принять мысль о том, что красноармейцы, освобождавшие от нацистской оккупации, одновременно несли новые страдания и рабство. Трудно тем более, что серьезный разговор между нами и россиянами, касающийся именно 1944-1945 годов и послевоенного подполья, по существу так никогда и не состоялся. В нормальных условиях мы организовали бы честную научную дискуссию по этому поводу, причем в Москве. Но сейчас, когда на Украине идет война, сделать это довольно затруднительно. Боюсь, что на такой встрече мы скорее станем побивать друг друга единственно верными истинами. Сейчас за неделю, проведенную в Москве, я увидел больше антипольских комментариев и телепрограмм на государственном телевидении, чем за несколько последних лет. Уж слишком заметно это пропагандистское наступление на Польшу.

Когда в ночь с 27-го на 28 февраля в ленте новостей московского телеканала я увидел информацию об убийстве Бориса Немцова, я был чрезвычайно взволнован. Уже утром следующего дня я был на мосту, где его убили, с букетом бело-красных роз – от себя и от коллег из Института национальной памяти. Чувствовал, что я просто обязан отдать дань уважения этому выдающемуся политику демократической России. Это ведь глупость – считать, что все мы что-то имеем против русских.

Сам я чрезвычайно ценю русского художника-баталиста Василия Верещагина (его еще называют «Львом Толстым русского искусства»). Его картины – гениальные репортажи с мест сражений. Сражения он видел собственными глазами, в конце концов погиб в Порт-Артуре во время русско-японской войны. Воспевал российскую военную мощь, но показывал и цену побед, ужасы войны и угрозу смерти. Показывал и то, как война убивает все человеческое. Не боялся прослыть спорным. Картину, на которой русский взвод оставляет раненого солдата на поле боя, именно в силу неоднозначного содержания уничтожил собственными руками.

В моей книге есть отсылка к его картине «Расстрел поджигателей». На этой картине мы видим казнь нескольких российских крестьян, которые боролись против наполеоновской армии в 1812 году. Значит ли это, что картина выражает антифранцузские настроения? Нет, это всего лишь воспевание народной освободительной войны. Вот так и я пытаюсь объяснить в книге, что послевоенное сопротивление в Польше было борьбой за независимость и право выбора собственной судьбы для государства.

То, что говорится в России о войне, Красной армии и Армии Крайовой, свидетельствует, что работа Польско-российской группы по сложным вопросам оказалась безрезультатной и мифы оживают?

Я бы не стал утверждать подобное. Сам Артизов в конце интервью подчеркивает, что коммунисты несут ответственность за Катынь и массовые депортации поляков на восточные земли СССР.

Однако это признал еще Горбачев, а следом и Ельцин, и документы по катынскому расстрелу привез в Варшаву один из предшественников Артизова Рудольф Пихоя.

Это так: дискуссия о сложных вопросах была наиболее интенсивной в начале 1990-х годов, а потом ощутимо пошла на спад. Поляки и россияне во многом потеряли интерес друг к другу. Похвальным исключением было разве что российское общество «Мемориал», которому принадлежит огромная заслуга в возвращении правды о Катыни. Другой вопрос, что трудно вести дискуссию, когда значительная часть архивных документов до сих пор остается недоступной. Доступ к некоторым из них закрыт вторично. Не так давно мне не позволили заново заглянуть в некоторые папки, с которыми я уже работал в 1998 году. По причине закрытого доступа к архивам появляются проблемы с изучением собственной истории.

Зачем россияне закрывают эти архивы?

Документы 1930-х годов в большинстве своем доступны. Но уже с 1939 года начинаются ограничения. Это объясняют соображениями государственной безопасности. В какой-то мере это можно понять, достаточно вспомнить, какое волнение вызвало у нас открытие архивов Института национальной памяти. Демонстрация того, до какой степени общество было заражено влиянием служб безопасности, действительно может шокировать. Кремлевская власть с подозрением присматривается к любой неподконтрольной ей общественной активности. Если масштаб злодеяний станет известен, реакцию, вполне вероятно, не так просто будет усмирить.

Впрочем, Россия ведет наступательную историческую политику сразу на многих площадках. Не так давно я с изумлением ознакомился с выставкой так называемых грековцев (наследников творческой манеры советского художника-баталиста Митрофана Грекова) – группы из тридцати художников, живущих за счет государства и рисующих по заказу властей батальные сцены из истории России, в том числе новейшей. Выставка представляла картины о войне с Грузией и аннексии Крыма!

Имела ли место в России дискуссия об антисоветских коллаборантах, перешедших на строну Третьего рейха? О генерале Власове?

Разумеется, в 1990-е годы была предпринята даже попытка реабилитировать Власова. Сегодня, однако, побеждает версия о том, что это был предатель родины. Довольно часто, тем не менее, можно встретить свидетельства совершающейся тихой декоммунизации. Медленно и без особой огласки из общественного пространства убираются идеологические приметы советских времен. Так, после какого-то ремонта у кремлевской стены исчез памятник латышским стрельцам, прославившим себя в ходе большевистского переворота. Потом на том же месте вырос памятник династии Романовых.

Проблема, однако, в том, что на место коммунистических символов приходит дискурс националистов.

Почему же застопорилось открытие документов, касающихся августовской облавы 1945 года?

Никита Петров из «Мемориала» несколько лет назад обнаружил два документа, доказывающие ответственность НКВД за это преступление. Однако и до сегодняшнего дня не снят гриф секретности с материалов, которые прояснили бы, когда и где были убиты и похоронены жертвы облавы.

В соответствии с решением Группы по сложным вопросам должно было быть создано совместное Польско-российское издательство, которое занималось бы публикацией источников, затрагивающих польско-советские отношения 1943-1945 годов, в том числе и августовскую облаву. Сейчас федеральные архивы объявили о своем намерении опубликовать три тома документов о деятельности польского подполья в те же годы. Надеюсь, что речь идет именно о нашем совместном проекте. Однако если в Москве появилась идея издать документы самостоятельно, что было бы наверняка неверным решением, мы, разумеется, тоже сами издадим свои три тома источниковедческих материалов.