Мадонны России

Автор: Алексей Кулябин, г. Братск, Иркутская обл.

Научные руководители: М. Э. Матвеева, А. М. Хван

9 мая 2009 года в Музее боевой и трудовой славы школы № 18, где я учусь, состоялось открытие Арки памяти в честь воинов, погибших в Великой Отечественной войне и в необъявленных войнах нашей современности (Афганистан, Чечня). Тогда меня поразили лица совсем молодых ребят, погибших во время конфликтов на Северном Кавказе. Некоторые из них были старше меня всего на два-три года. Они до сих пор для меня остаются юными, почти сверстниками, а ведь они ровесники моей мамы.

После того запомнившегося посещения музея у меня возникло сразу много вопросов: Что это за война в Чечне? Каковы ее причины? Как парни, только что отслужившие в армии, попали в самое пекло этой необъявленной войны? Почему в мой небольшой город Братск, расположенный в тысячах километрах от Кавказа, в 1990–2000-х годах стали прибывать цинковые гробы? Обо всем этом я не мог знать, так как когда началась война, меня еще не было на свете, а в период Второй чеченской войны мне было всего три года.

Тему исследовательской работы подсказала Алла Михайловна Хван, создатель нашего школьного музея. Она предложила мне прочитать рассказ писателя Василия Гроссмана «Сикстинская мадонна». Читая рассказ, я обратил внимание на описание лица ребенка. Оно кажется взрослее, чем лицо матери. «Таким печальным и серьезным взором, устремленным одновременно и вперед и внутрь себя, можно познавать, видеть судьбу. Их лица тихи и печальны. Может быть, они видят Голгофский холм, и пыльную каменистую дрогу к нему, и безобразный, короткий, тяжелый, неотесанный крест, который ляжет на это плечико, ощущающее сейчас тепло материнской груди…» Прочитав этот абзац, я представил икону Пресвятой Девы Марии с маленьким Иисусом Христом на руках. Она мне хорошо знакома – не раз видел в церкви (я крещеный). И эти два произведения: икона Божьей Матери и картина Рафаэля слились для меня воедино. Мне стало понятно, что писать надо про матерей, потерявших сыновей на войне.

К первоначальному сбору материала о ребятах, погибших в Чечне, изучению литературных источников о двух войнах в Чеченской республике я приступил, когда заканчивал восьмой класс. С тех пор я встречался с семьями погибших и изучал видеофильмы, связанные с судьбами наших героев, детские поделки-подарки мамам, письма, фотографии солдат, сохранившиеся у родителей.

Россия–Кавказ. Узел проблем

Приступая к работе, я нашел на карте Чеченскую Республику, чтобы определить ее географическое расположение на территории Кавказа и значимость на политической арене. Ведь судьбы героев моей работы связаны с чеченскими войнами нашего времени. Конфликт начался в Чечне, расположенной в окружении Дагестана, Осетии, Ставропольского края. В рассказах матерей погибших воинов, газетных вырезках, литературных источниках при описании боевых действий постоянно встречаются названия городов, сел, других населенных пунктов, расположенных вне Чеченской Республики: Кизляр, Моздок, Владикавказ, Майкоп, Буденновск, Нальчик, Буйнакск, Махачкала…

На карте можно увидеть, что Чеченскую Республику окружает нескольких административных территорий: Ставропольский край (Буденновск, Майкоп), Северная Осетия (Моздок, Владикавказ), Грузия (тот же Владикавказ, начальный пункт Военно-грузинской дороги), Дагестан (Махачкала, Кизляр, Буйнакск). Таким образом, рамки территориальных конфликтов за много лет противостояния России и Чечни значительно расширились, а узел проблем становился туже. Кавказ никогда не жил спокойно, постоянно подвергался набегам, нашествиям со стороны других государств, вероятно, по причине своего географического расположения: выход сразу к трем морям; богатые месторождения полезных ископаемых.

Чеченская республика и Новая Россия

Реально Первая чеченская война началась за три года до ее официального объявления и была спровоцирована событиями августа 1991 года, когда распался Советский Союз. Власть в Грозном взял в свои руки Общенациональный конгресс чеченского народа (ОКЧН) во главе с Джохаром Дудаевым, бывшим генералом Советских ВВС. В октябре 1991 года он был избран президентом Чеченской Республики, провозгласившей себя независимым государством. Части бывшей Советской армии в начале июля 1992 года покинули территорию Чечни, оставив оружие и боеприпасы в Грозном. В короткий срок Дудаев сформировал боеспособную армию. Российские спецслужбы для борьбы с дудаевским режимом начали создавать отряды оппозиционеров из числа тех, кто не поддерживал нового президента. На территории ЧР стали возникать постоянные столкновения между боевиками Дудаева и оппозиционерами, что вызывало недовольство политикой президента Чечни.

Недальновидность политиков привела к противостоянию России–Кавказа. Указом президента Ельцина от 11 декабря 1994 года на территорию ЧР были введены подразделения войск МВД и Министерства обороны Российской Федерации. В Указе говорилось, что действия правительства вызваны угрозой целостности России, безопасности ее граждан как в Чечне, так и за ее пределами, возможностью дестабилизации политической и экономической ситуации. Документ завершал призыв Ельцина: «Воины России! Знайте, что выполняя свой долг, защищая целостность нашей страны и спокойствие ее граждан, вы находитесь под защитой Российского государства, его конституции и законов». Так началась Первая чеченская война (1994–1996 гг.).

31 декабря 1994 года начался штурм Грозного.

Не вызывает сомнения, что сами народы и Чечни, и России были против этой войны. Б. Карпов и О. Смирнов, авторы книги «Внутренние войска. Кавказский крест», предельно ясно высказали свое отношение к войне: «Войны развязывают политики, а гибнут солдаты». При этом властные и политические структуры нарушают законы, изданные ими же самими. Так А. Арбатов, депутат Государственной думы, считает, что война в Чечне в 1994–1996 гг. осуществлялась вне правового поля, так как военная сила использовалась на своей собственной территории против своих собственных граждан без согласия Совета Федерации.

Трагические события в городах Буденновске, Кизляре, селе Первомайском, показали несостоятельность действий российского правительства. Авторитет России в глазах мировой общественности падал. В самой России усилились требования общественности прекратить военные действия в Чечне. В апреле 1996 года был убит Дудаев, но военные действия продолжались. В августе 1996 года чеченские бандформирования фактически вновь захватили Грозный. В этих условиях Ельцин принял решение о проведении мирных переговоров.

30 августа 1996 года в городе Хасавюрте (Дагестан) были подписаны мирные соглашения, по которым предусматривались полный вывод российских войск с территории Чечни и проведение в республике всеобщих демократических выборов. Решение по статусу Чечни откладывалось на пять лет.

Итог: по официальным данным в Чечне погибло 70–80 тысяч мирных жителей, ставших жертвами обстрелов и бомбардировок. За время первой чеченской войны погибли и пропали без вести 6 тысяч (по другим данным – 10 тысяч) российских военнослужащих, пограничников, милиционеров и сотрудников службы безопасности. Среди погибших наши земляки-братчане: Д. Бурнин, К. Гончаров, В. Капитанов, С. Козлов, А. Керющенко, Е. Иванов, А. Ловицкий, С. Осипов, И. Рябов, М. Шамарданов, Е. Яцишин.

Вторая чеченская война началась в августе 1999 года, после вторжения отряда экстремистов под командованием Шамиля Басаева из Чечни в соседние районы Дагестана, и тогда действия федеральных сил получили в России широкую поддержку.

В первые недели начала двух чеченских кампаний военные действия широко освещались в официальной прессе, но настоящую правду о событиях в Чечне и на Кавказе общество узнавало из очерков, сообщений, записей честных корреспондентов, собиравших материал в тяжелейших условиях боевых действий.

Плач по сыновьям. Встречи с матерями

Войну в Чечне называют «Чеченской кампанией». Но война она и есть война: взрывы, слезы, стоны, кровь, потеря близких и вечная боль. А еще долгое ожидание объявления мира.

Все эти переживания известны матерям города Братска. Сдерживая слезы, эти мужественные женщины рассказывают нам о жизни своих сыновей, раскладывают семейные альбомы, достают реликвии, которые они бережно хранят: именные медальоны, форменные береты, почетные грамоты от командования, ордена и медали, кубки за спортивные достижения, письма.

Сейчас эти женщины поддерживают друг друга, работают в Комитете солдатских матерей, участвуют в работе конференций, встречаются с журналистами, школьниками, поддерживают друг друга в трудную минуту, просто собираются за чашкой чая. Но что пришлось им перенести за 12–15 лет после трагического известия, как жили, как сложились их судьбы? Об этом шел наш нелегкий разговор с мамами, потерявшими своих сыновей на этой непонятной Чеченской войне.

«А знаете, как тяжело доставлять „груз 200“ – цинковый гроб?

С погибшим товарищем вроде вот сидели вместе в одном окопе… А его уже нет.

Везли мы Колю (Николая Смирнова – А. К.) домой, в Волгоград. Был он призван на полгода раньше, но не в отряд спецназа, а в спецподразделение «Тайфун».

К нашему призыву их уже раскидали по отрядам. Так мы и познакомились. Попал он к нам в отряд «Росич». В Чечню вместе ехали, почти пол-Ичкерии прошли вместе. Погиб Колян, прикрывая нас под Шали. Посмертно он был награжден орденом Мужества.

Нас встретили в местном военкомате и направили к матери. На пороге стояла красивая черноволосая женщина. Ни думала ни гадала она, что за дела привели нас к ней. А тут мы внесли «цинк» – гроб с Колей. Она вошла следом. И мы ужаснулись, когда взглянули на нее: перед нами стояла абсолютно седая женщина, постаревшая в одно мгновение на наших глазах. Мы его похоронили, а мама осталась одна…

Бывало и того хуже: родители хотели нас порезать, убить. Но мы такие же солдаты, как и их дети.

Теперь для некоторых из них мы стали родными сыновьями. Почти для всех…

Вечная память ребятам, погибшим на Кавказе».

Эти строчки принадлежат Роману Ермакову, нашему земляку, участнику чеченской войны.

Общее количество воинов, ранее проживавших в Братске и Братском районе и погибших в Чечне – 24.

1. Бурнин Дмитрий младший сержант

2. Воскобойников Алексей сержант

3. Гончаров Кирилл рядовой

4. Балкаров Сергей рядовой

5. Жданов Андрей капитан

6. Захаров Виктор рядовой

7. Иванов Евгений рядовой

8. Идашин Владимир лейтенант СОБР

9. Капитанов Виктор старший сержант

10. Керющенко Алексей рядовой

11. Кириченко Иван старший сержант милиции

12. Козлов Сергей младший сержант

13. Лазарев Сергей рядовой

14. Леуткин Алексей капитан медицинской службы

15. Ловицкий Алексей рядовой

16. Мейнцер Андрей рядовой

17. Орленко Юрий полковник МВД

18. Осипов Сергей матрос

19. Погосьян Леонид рядовой

20. Рябов Игорь рядовой

21. Сосковец Алексей рядовой

22. Шамарданов Михаил рядовой

23. Щербашин Юрий старший лейтенант

24. Яцишин Евгений сержант

В нашем городе живут матери, потерявшие сыновей разных воинских званий: от рядового до полковника. От мам, с которыми мы встретились, мы узнали о судьбе рядового оператора-наводчика Евгения Иванова, сержантов Дмитрия Бурнина, Евгения Яцишина, старшего сержанта Александра Воскобойникова, капитана медицинской службы Алексея Александровича Леуткина и старшего лейтенанта МВД Юрия Анатольевича Щербашина, полковника МВД Юрия Григорьевича Орленко. Мама старшего лейтенанта милиции Владимира Михайловича Идашина, к сожалению, скончалась за несколько месяцев до начала наших поисков, о нем рассказал отец, Михаил Степанович Идашин.

Евгений Владимирович Иванов

По страницам газет:

«…А с ноября от них не было никаких вестей. Куда только мать ни писала и ни звонила. По телевизору стали показывать войну в Чечне, но не верилось, что дети могут оказаться именно там. А в это время рядовые операторы-наводчики БМП Евгений и Михаил Ивановы оказались в самом пекле. В Грозном стреляли из-за каждого угла. Но Ивановым везло. Их даже представили к награде за взятие аэропорта „Северный“ в ночь с 13 на 14 января».

Рассказывает Галина Алексеевна Иванова, мама Евгения:

«У мальчишек 21 июня был день рождения, а 22 надо было идти в армию. Собрались гости, а Женя им велел, чтобы потом и встречать его из армии они тоже все пришли.

Сначала Женя и Миша служили в Даурии. Письма шли плохо: или вовсе не доходили, или приходилось долго ждать. Да и позже, из Чечни, с письмами было не лучше. На перевалочной базе в Моздоке я видела, как военнослужащие заставили солдат сжигать письма. Один мешок был с солдатскими письмами, другой – с письмами от родителей.

Когда Женю ранили, я заболела, хотя еще ничего не знала про ранение. У меня просто не было сил, даже могла на улице потерять сознание, ходила на уколы, вот такой у меня был упадок сил! А потом мне позвонили из военкомата и спросили, когда я буду дома. Я ответила, что схожу на уколы и приду. Даже не подумала о плохом. Когда пришла домой, муж уже рвал и метал. И я все поняла… Женю брат-близнец Миша вытащил из боя под Шали. Мише сказали: «Он будет жить, возвращайся в часть». Женю довезли санитарные БМПэшки. Как потом сообщили из воинской части, он умер в госпитале от кровопотери – ранение было в живот.

…Я сама забирала тело Жени из Ростова. Сначала собирался ехать мой муж. Уже сложили вещи, но на выходе сказал: «Если я кого-нибудь не убью, я не вернусь». Решила отправиться сама. Со мной поехал сопровождающий из военкомата. При опознании мне показали несколько гробов, все [в них] уже были одетые. Женя был на себя не похож: уж очень худой. Потом была панихида. Меня туда не пустили, сказали: «Вы не выдержите».

Помню, что около криминалистической лаборатории в Ростове много мам ходило с фотографиями, разыскивая своих сыновей. Тогда я подумала: «Мне, наверное, еще повезло». Позже я познакомилась с солдатом Алешей из Иркутска, он возвращался домой. Мы с Ростова до Москвы вместе ехали, а потом по-разному. Я его подкармливала, денег дала. Своих денег у него вообще не было. Я еще помню, что в аэропорту искала и спрашивала: «Где груз 200?» Потом сознание потеряла. Когда очнулась, вижу, сидит рядом со мной мужчина старенький в белом халате и массажирует мне точку на большом пальце. Потом он, видимо, назначил мне какое-то лекарство. Помню, как у медсестры округлились глаза: «Это же много, а ей далеко лететь». Когда прошли в самолет, нам показали наши места с левой стороны. Я сказала: «Здесь я не хочу сидеть». Мне поменяли место. Смотрю в иллюминатор, машина вывозит гроб, я опять потеряла сознание.

Дома меня встретил Миша со словами: “Мама, прости, я не уберег его. Мы мечтали, что будет всё по-другому: вернемся домой, а ты нас обнимешь и скажешь: «Мои солдатики». Папа был дома. День похорон помню плохо. Помню только, как в окошечко [гроба] смотрела на Женино лицо, оно чистенькое такое было, и Женя как будто улыбался. Потом наступило такое безразличие, что Миша сказал: «Мама, ты мертвого Женю больше любишь, чем нас живых» (есть еще младший брат).

Дальше жила как во сне. Даже не помню, как ходила на работу. Очнусь, а я на кладбище. Вижу, уже ночь, звезды. Муж, когда меня не было дома, сразу ехал на кладбище меня забирать. На работе меня понимали. Не было квартала, чтоб я не брала больничного. Бывало, лежу, встать не могу, а Миша говорит: «Нарожала детей, вставай, не лежи. Говори с нами, хоть попинай что-нибудь». Помню, как наступило лето, и я всё это лето проходила в черном. Белые блузки с тех пор вообще не покупаю.

А потом через 6 лет умер Миша. Еще через 2 года умер их отец. Сейчас занимаюсь дачей. Выращиваю цветы. Если бы ни эта красота, не знаю, как жили бы дальше. Только ей и спасаемся».

Евгений Михайлович Яцишин

По страницам газет:

«4 апреля 1996 года бандиты активизировались в районе села Гойское и семи ближайших к нему населенных пунктах, и там вновь развернулись боевые действия федеральных войск с применением авиации и артиллерии. Над Гойским зенитной ракетой „Стингер“ боевикам удалось сбить российский истребитель СУ-25. Один за другим вырастали кусты взрывов, свист и визг пуль. Надо было выстоять, выдержать, ведь на его хрупкие плечи и плечи его друзей-однополчан легла непростая боевая задача: во что бы то ни стало выбить из села боевиков. Женя был командиром БМП, и надо было выполнить поставленную боевую задачу. Раздается команда: „В атаку!“ – Женя в числе первых бежит к цели. Рвутся снаряды, слышны крики, стоны раненых. В этом бою Женю смертельно ранило в живот. Собрав последние силы, он успел заскочить на бронетранспортер. Когда оставшиеся бойцы вернулись в расположение своей части, Женя был уже мертв» (Ю. Баландин).

Рассказывает Татьяна Васильевна Бурганова, мама Евгения:

«Женя с детства был очень послушным. С 14 лет он мне во всем помогал. Даже дом достраивал: РСУ только сруб установил. Мы с ним по гороскопу одного знака, и поэтому у нас во всем было взаимопонимание. Он меня всегда жалел, был очень отзывчивым. Как-то на свадьбе у брата я загрустила, сидела одна. Женя это сразу же заметил и пригласил меня на танец. После окончания школы поступил в Тулунский совхоз-техникум. Учился очень хорошо, в дипломе у него только 4 и 5. После окончания техникума его призвали в армию. Сначала служил в Кяхте. Когда я приезжала в воинскую часть, мы покупали много сладостей, он их всем раздавал. После учебки Женя был уже со званием сержант.

Потом стало известно, что его отправляют служить в Чечню. Об этом узнала первая моя мама, Женина бабушка, и сказала мне: «Наших тулунских в Чечню отправляют». Я не поверила. Я же в Кяхте до этого была, мне сказали, что ни в какие «горячие точки» их не отправят. Видимо, надо было мне письменное подтверждение взять.

Письма приходили регулярно, но с разными штемпелями. Вывозили их с территории воинской части и вообще из Чечни все, кто выезжал на дембель, или раненые, потом они из своих городов эти письма и отправляли».

Из письма Евгения Яцишина:

«Наш полк стоит в километрах 40 от Грозного. Как сюда попал, рассказывать долго. Еще в Кяхте вечером мне сообщили, что переводят в другую часть, а ночью увезли в Гусиноозерск. В Кяхту пришли списки на конкретных людей, в том числе и на меня. Нужны, видимо, были специалисты БМП. В Гусинке была жесткая подготовка, вставали в 6 утра, и на полигон. Весь день там шли стрельбы. В полк возвращались часа в 2–3 ночи и сразу же в постель. Так 1,5 недели. Но там нам сразу сказали, куда отправят».

Все письма Евгения написаны ровным красивым почерком. В них он пишет родным о том, что российские солдаты часто ездят в Ханкалу (это пригород Грозного) и сам Грозный за продуктами. В марте сыро, то туман, то дождь. Поэтому в палатках холодно по ночам и надо заготавливать дрова. Еще о том, что конверт объели мыши, «тут их видимо-невидимо». В канун праздников Евгений не забывает поздравить родных и близких и просит о нем не беспокоиться. Почти во всех письмах обещание, что в июне будет дома.

Рассказывает Т. В. Бурганова (продолжение):

«Когда Женя погиб, мне официально никто ничего не сообщил. А его друзья, наши земляки, своим родителям давно уже написали про его гибель. Женщины [их матери] видят, что я хожу спокойная, ничего не знаю. Они решили всё узнать сами, поехали в военкомат, но и там им ничего сказать не смогли. Стали запрашивать Кяхту. Там ответили, что „в Чечню мы никого не отправляли, мы его отправили в командировку в Зауральский округ“. А оказывается в Зауралье (вроде бы в Свердловске) самолет только сел, постоял на полосе и отправился дальше. Так и оказались они ничьи. За потери в Чечне никто не хочет отвечать.

Женя в тот последний бой не должен был идти, он перед этим отстоял на дежурстве. До этого тоже был бой, и погибли парни из соседнего подразделения. И вот в связи с этим отправили подразделение Жени, не дав им даже небольшой передышки».

Говорит Вячеслав Черных, земляк Жени, свидетель его последнего боя:

«Да, это было ужасно! 1 апреля 1996 года нам объявили, что боевые действия прекращены указом президента, война окончена. Мы ликовали, радовались, как малые дети, тому, что пришел конец этому кошмару. И вдруг 4 апреля в 2 часа дня нас неожиданно бросили на штурм села Гойское. Наш третий батальон находился в резерве, поэтому я только наблюдал со стороны за ходом боя. Стрельба, стрельба, пальба, взрывы, крики. Авиация стала бомбить село и его окрестности. Дудаевцам удалось подбить один наш самолет. Жертв было очень много».

Из письма Е. Н. Савина, старшего техника роты (22.07.1996):

«Ваш сын <…> добровольно согласился участвовать в боевой операции по освобождению от бандформирований населенного пункта Гойское. 4 апреля 1996 был жестокий бой. Наш батальон при поддержке танков предпринял попытку взять штурмом ферму, расположенную на окраине Гойского, являющегося опорным пунктом боевиков. <…> Пехота, высадившись из БМП, вела наступление пешим строем, при подходе к позициям боевиков ваш сын Евгений заскочил в десантный отсек БМП. По этой машине боевики открыли интенсивный огонь из стрелкового оружия и гранатометов. С письмом посылаем Вам имеющиеся у нас его личные вещи».

Рассказывает Т. В. Бурганова (продолжение):

«Он получил огнестрельное пулевое ранение в живот с повреждением внутренних органов. Пулька оставила на теле маленькую точечку, размером с родинку. Женя БМП догнал в бою, мальчишки [солдаты] его затянули в машину. И эта пулька со смещенным центром, пока он бежал, ему все кишки переворошила. И он от боли, видимо, и умер. На видео-документах, которые нам в морге показали, заметно, что сигарету он буквально сжал зубами. Вообще опознать его в морге было трудно, так как на себя не был похож: был очень крупный, видимо, отекший. Мы его опознали по родинкам, еще на коленке был шрам с детства: когда-то в речку прыгал с плота и поранился. В морге всю работу выполняли солдатики: переодевали, доставали из рефрижератора. Еще при жизни наших солдат в Чечне крестили, в гробу они уже были обряженные, под покрывалом, с ленточкой на голове. И справку дали:

Справка

выдана в том, что в деревянном транспортировочном ящике находится деревянный гроб, в который вложен оцинкованный запаянный гроб с телом погибшего (умершего) военнослужащего воинской части в/ч 61931

Яцишина Евгения Михайловича.

Далее гроб доставили самолетом из Ростова до Иркутска и на поезде от Иркутска до Тулуна. На гробе пишут не фамилию, а просто номер, как на товарном ящике (гроб обит деревянными досками). Вот я за этим гробом везде следила, чтоб не перепутали, до всех дверей сама провожала. Ждала, когда двери закроются, только тогда шла на свое место. Делала все автоматически, слезы льются, но стараюсь не опускать заплаканных глаз с гроба с Жениным телом.

В кабинетах я кричала, у меня даже была истерика. Военные начальники сидят, голову опустили. Из всех военачальников благодарить нам надо Щербакова, начальника спецлаборатории в Ростове. Он всё организовал для родственников: во время нашего приезда уже была компьютерная база. А до нас этого не было. Нам приходилось встречаться с такими людьми, которые приезжали в Ростов уже по нескольку раз, чтоб найти своих погибших сыновей или хотя бы что-то узнать о них.

Я считаю, что это несправедливая война. Наши мальчики просто выполняли воинский долг. Друг гибнет, чувство взаимовыручки побеждает. Женя мог бы отказаться от поездки в Чечню еще в Кяхте, у него была температура 39. Другой мальчик тоже приболел, так смог не поехать.

После похорон я магнитофон включала вовсю, на полной громкости слушала все Женины любимые песни. Люди, наверно, думали: «Ничего себе, сына похоронила и музыку слушает». Женя сам музыку любил, на гитаре играл. Он был рослый, красивый, талантливый.

Все эти годы он мне снился и сейчас снится. Снится маленьким. От горя отвлекают только заботы. В заботах беду легче пережить: то переезд, то ремонт, то внуки в гости приходят.

Женя из Чечни нам писал: «Мама, я в июне всё равно буду дома». Так и получилось: я в июне его и привезла. Погиб в бою под селом Гойское 4 апреля, опознала я его 29 мая. Хоронили в июне. Так и получилось, как писал: «В июне всё равно буду дома»».

Читая письма Евгения, слушая его маму, я понял, что к войне не были готовы ни руководство армии, ни правительство. Об этом говорят факты: отвратительные бытовые условия, отсутствие нормального обмундирования. Приказы по ведению боевых действий были нечеткие. Солдаты сами по ходу боев принимали решения. Но самое тяжелое – это как мамы, отдавшие своих сыновей навстречу трагической судьбе, сами отправлялись в дальний долгий путь за своими погибшими сыновьями.

Юрий Анатольевич Щербашин

По страницам газет:

«6 декабря в Грозном автомобиль „Урал“, в котором офицеры сводного отряда УВД Иркутской области ехали на совещание, был подорван радиоуправляемым фугасом. Юрий Щербашин получил тяжелейшее ранение в голову, но еще 4 дня он и военные медики боролись за жизнь. С ноября 1996 по январь 1997 Юрий Щербашин в составе сводного отряда Иркутской области проходил службу в Дагестане в период первой чеченской кампании. Его преданность служебному долгу и присяге отмечена нагрудными знаками „За отличную службу“ и „За отличие в службе“ второй степени. С декабря 1999 по март 2000 стал участником второй. Был представлен к награждению орденом „За заслуги перед Отечеством“, но Отечество потеряло своего сына, так и не успев вручить ему заслуженную награду. В честном бою ему трудно было найти равных, но война выбивает лучших из наших рядов» (Некролог в газете «Знамя»).

Рассказывает Нина Петровна Щербашина, мама Юрия:

«У нас дружная семья. В семье росло трое детей. Юра учился в 15 школе. Во время учебы занимался спортом: боксом, карате.

Позже стал студентом Восточно-Сибирского института МВД РФ, учился он очень хорошо. Как раз только-только сессию сдал и поехал в последнюю командировку в Чечню. С женой к этому времени уже разошелся. Раньше в Казахстане служил в группе захвата, по всему Союзу ездил. Это были 91–92 годы. В 1995 году Толя, брат, привез его в Братск, а семья там осталась. Юрины дети уже взрослые: сыну 25 лет, а от первой жены дочери уже 29 лет.

Как-то во время одной из первых командировок в Чечне была зачистка местности, российские и чеченские милиционеры разоружили 500 человек бандитов. Боевики Юру уважительно называли «Черный ворон», и позывной у него такой же был, и песню он такую пел.

Шел 1996 год… А мы тогда держали скот и жили на даче. Юрочка приехал в конце февраля, мы его даже не узнали: он был совсем седой.

18 ноября 2000 года Юра в Чечню поехал в третий раз, командировка должна была продлиться до 8 марта. Юра был снабженцем по вооружению. 3 декабря, в четверг, он позвонил: «Мама, всё хорошо, не беспокойся». Он всегда с почты звонил в одно и то же время по четвергам (сотовых телефонов у них тогда не было). А тут назначенный день прошел (очередной четверг, 10 декабря), а звонка нет. Мы с мужем еще ничего плохого не предполагали. (Потом оказалось, что Юра был ранен 6 декабря, а 10 декабря умер).

А дня через два звонок в дверь. Открываем, а на площадке стоят человек пять в милицейской форме. Кто-то из них спрашивает: «Здесь Щербашины живут?» От них мы узнали, что Юра ранен. Раненого, его в четыре медпункта возили. На первом пункте сделали перевязку и сказали: «Увозите быстрее, а то придут чеченцы и зарежут». И то же самое на двух других пунктах. Только на четвертом медпункте оставили, где он уже спокойно полежал. Потом повезли во Владикавказ на попутных машинах. Там он и умер. А вот если бы сразу в течение 12 часов сделали операцию, он был бы жив. Это уже потом нам врачи сказали. Я думаю, он бы выдержал, он ведь никогда не болел, спортом занимался. В 8 месяцев отец его ставил на вытянутой руке, и он стоял, как оловянный солдатик.

В том, последнем, бою Юра сам сел на пулемет, а молодого товарища посадил в кабину: у того должен был родиться ребенок, и Юра его оберегал от опасности. Накануне мы дома в эту ночь (с 6-го на 7-е) почему-то до 4 часов утра не спали, всё вспоминали свою жизнь, всю молодость. Это, наверное, тогда и произошло. А потом несколько дней мы не могли точно ничего узнать. 12 декабря я звонила сама лично в больницу, врач сказал: «Я вам соболезную». А до этого звонили то из Москвы, то из Иркутска: то жив, то погиб. Сначала, еще когда думали, что жив, на отца, Анатолия Тихоновича, взяли билет во Владикавказ. А когда выяснилось, что погиб, поехало начальство. Из Владикавказа гроб забирали начальник УВД А. А. Григорьев и Шкаев. Если бы поехал не Григорьев, может быть, тело вообще бы не отдали: считался бы потерянным. Мы очень благодарны ему».

Сначала я не мог поверить, что тело погибшего могли по какой-то причине не отдать родным, но потом, при более детальном изучении материалов прессы, прочитал в газете «Труд» за 21 марта 1997 года, следующую информацию: «…государству без вести пропавший „экономически выгоднее“, чем погибший. Знаете, почему? Да потому, что лишь по прошествии трех лет, да и то только через суд, пропавший без вести может быть „удостоен права“ перейти в разряд погибших, и соответственно, только тогда родители смогут получить за него хоть какую-то компенсацию и положенные им мизерные льготы». После этого становится понятно, что государство заинтересовано как можно дальше отодвинуть эти сроки, а многие погибшие обретают этот бесправный «статус» без вести пропавшего.

Рассказывает Нина Петровна Щербашина (продолжение):

«Как только я узнала, что Юрочка умер от ранения, мне стало плохо, уколы делали. 21 декабря гроб привезли в управление МВД и там установили. Потом, 22 декабря, во время похорон, подвезли к дому. Народу была тысяча!

Похоронен Юра на кладбище на правом берегу [Ангары]. А мы все эти годы так и живем: спать ложишься – думаешь о нем, и встаешь – думаешь. Первое время не могла во всё происходящее поверить: как увижу на улице похожего на Юру человека, так и думаю, что это он. Сын Толя говорит: «Мама, ты же хоронила, ты же видела». Гроб был маловат, крышка так и не закрылась. Мне даже снилось, как Юрочка мне говорит: «Мамочка, забери меня, мне так больно». Я проснулась и думаю: «Кому же позвонить?»

Юра в этот третий раз очень ехать не хотел. Когда провожали, он три раза выбегал из автобуса, обнимал отца и спрашивал: «Папа, мы же еще встретимся?» И в самолет ИЛ-76 садился самый последний. Сказал: «Ну, не хочу я ехать».

Шепелев сказал: «Юра, ну, не хочешь ехать – оставайся». – «Ну как, ребят же не бросишь» (он все лето молодых ребят перед поездкой тренировал, в горы их водил. Он же был инспектор по кадрам).

Юра был очень честным человеком. Наш сосед по даче часто менял машины. Я спросила Юру: «Ты же тоже милиционер, почему ты так не можешь?» – «А зачем же, мама, ты меня таким честным воспитала?» – так он мне ответил.

Война никому не нужна. Юра рассказывал, что оружие у русских было устаревшее, аж образца 1945 года. Патроны образца 1943 года, они и не стреляют. Это преступная война, она истребляет наших детей. Надо было быть очень глупыми людьми, чтобы ввязаться в эту войну».

Владимир Михайлович Идашин

По страницам газет:

«Ранним утром 14 марта в Братск пришла трагическая весть – чеченская война унесла жизнь еще одного братчанина – Владимира Михайловича Идашина, старшего лейтенанта, оперуполномоченного МО УБОП при УВД Иркутской области. (Он геройски погиб 14. 03. 2000 в чеченском селе Комсомольское, прикрывая пулеметным огнем своих боевых товарищей).

С органами МВД Владимир связал свою судьбу еще в 1991 году. Его коллеги дали товарищу короткую и емкую характеристику: наш парень.

В 1995 году перешел работать в Братский отдел по борьбе с организованной преступностью. В составе СОБРа весной 1996 года побывал в первой командировке в зоне боевых действий на Северном Кавказе» (И. Кириллова).

«В другой раз комсомольский отряд СОБРа межрегионального управления борьбы с организованной преступностью перебросили из Грозного для зачистки местности, где они и попали в засаду. Пуля снайпера ранила Владимира в голову. 14 марта в госпитале Моздока старшего лейтенанта Идашина не стало».

Рассказывает Михаил Степанович Идашин, отец Владимира:

«Володя у нас с женой Лидой был единственный сын. Родился он 5 января 1965 года. Жили мы тогда на правом берегу Ангары в поселке Гидростроитель в однокомнатной квартире типа общежития.

Позже мне от Братской ГЭС дали двухкомнатную квартиру в поселке Падун по улице Набережной, 25, квартира 8, в деревянном доме. Так что детские школьные годы сына прошли в Падуне. Учился Володя в школе № 13. Мальчишка он был общительный, занимался спортом: гонял футбол, катался на коньках, велосипеде, у него было много друзей. Как-то прибегают к нам Игорь Шурыгин и Димка Ткачев и говорят: «Дядя Миша, Вовка яхту строит, мы ему помогаем». Я не поверил, а потом сам увидел – яхта настоящая, и на борту надпись: «Мистери». Не раз наш сынок с друзьями ходил на ней в открытое море. Мать сильно переживала, ругала, а он рассмеется, обнимет ее и опять за свое. Лида сильно любила Вовку. Когда он маленький был, она его оберегала, он все больше к ней льнул. Да вот, посмотрите. Где-то в классе 3 или 4 Володя смастерил матери подарок к 8 Марта – вышил на салфетке грибок, сам сделал открытку. Наклеил фотографию Лиды и написал стишок (или это песенка):

Обниму я в марте радостно

Маму милую свою.

Дам я ей подарок праздничный

И тихонечко спою…

Пускай узнает ветер,

И звезды и моря,

Что лучше всех на свете

Мамочка моя.

Твой сын Вова

Лида хранила этот подарок как самое дорогое. Теперь ее нет…

В 1983 году Володя закончил школу. Ему исполнилось 18 лет и его забрали в армию. Отслужил два года, в 1985 году вернулся. Устроился работать в Падунскую милицию. Работать Володя никогда не отказывался. До того, как связать свою судьбу с органами МВД, он успел побывать учеником автослесаря на ЦРМЗ [центральном ремонтно-механическом заводе], трудился в злектроцехе Братской ГЭС, в охране банка «Братскгэсстроя». В органах МВД начал работать с 1991 года. Весной 1996 года его направили в первую командировку на Северный Кавказ. Лида плакала день и ночь. Но, слава Богу, сын вернулся живым в звании лейтенанта, награжденный медалью «За отвагу». Как с Чечни вернулся, стал молчаливым. Всё свободное время проводил в семье с женой и дочерью. Заходил к нам, проведывал: как мать? (она уже тогда начинала прибаливать). Вообще Володя и раньше был домашним, не связывался с плохими компаниями, не пил, не курил. Спортом занимался всегда, считался лучшим спортсменом-гиревиком России.

26 февраля 2000 года Володя снова поехал в Чечню. 14 марта был ранен снайперской пулей. В селе Комсомольское их отряд попал в засаду. Умер сын в госпитале города Моздок.

16 марта пришла телеграмма о гибели Володи, подписанная министром Рушайло. Когда эту телеграмму принесли, Лида сразу потеряла сознание, упала, я и сам еле стоял на ногах. Потом потянулись дни ожидания…

Гроб с телом Володи привезли через 8 дней. Машина подъехала к дому его семьи на улице Приморской. После похорон мы осиротели. Лида таяла, сердце стало давать сбои, большую часть времени она находилась в больнице. 28 июля в этом году она умерла от инфаркта в больнице. А я теперь остался один. Тяжело невыносимо. Зачем так: я живой, а Лиды и Володи нет? Радует внучка Лена. Она заходит, звонит, справляется о моем здоровье».

Дослушав рассказ Михаила Степановича, я попрощался, пообещав вернуть фотографии, документы, вырезки из газет через неделю. Вернуть не получилось, так как 4 января 2012 года Михаил Степанович Идашин скончался в той же больнице от сердечного приступа, в кардиологическом отделении, что и его жена, пережив ее всего на полгода…

Обманутые надежды на память

Все мамы говорили нам о том, что их сыновья не смогли бы не поехать в Чечню.

Говорит Галина Алексеевна Иванова:

«Можно ли было спасти детей? Наверное, да. Многих сыновей родители в прямом смысле воровали. И у меня был наготове пакет с одеждой и кроссовками. Но дети мне сказали: „Если бы ты за нами приехала, то уехала бы одна. Как мы пацанов бросим?“ Так сама их воспитала».

Говорит Лилия Михайловна Бурнина:

«Ну как может молодой парень при всех сказать: „Я не поеду?“ Конечно же, он поехал. А в письме писал: „Трудно было отказаться. Во-первых, это значило увеличить себе срок на полгода. Во-вторых, это значило показать свой страх, что ли, типа ты сдрейфил“».

Говорит Татьяна Васильевна Бурганова:

«Мне потом мальчишки, которые из Чечни живые вернулись, сказали: „Тетя Таня, как он откажется, что он трус, что ли? Не он, так другой должен пойти“».

Говорит Нина Петровна Щербашина:

«Шепелев [командир] сказал: „Юра, ну не хочешь ехать – оставайся“. На что Юра ответил: „Ну как, ребят же не бросишь“ (он всё лето молодых ребят перед поездкой тренировал, в горы их водил. Он же был инспектор по кадрам)».

Все эти факты подтверждают, что есть «человеческое в человеке», то самое, о котором говорил писатель В. Гроссман.

То, что война преступная, что людям она не нужна, говорит и отношение мирного населения обоих народов к ней и друг к другу.

Люди продолжали жить и сохраняли человеческие отношения. Когда мама Жени Яцишина поехала искать сына, она не знала, где в Чечне сможет остановиться. Еще в Братске знакомые дали адрес чеченской семьи, где ее могли бы принять. Потом, уже позже, с этими людьми она встречалась и в Братске. Людмила Капитоновна Леуткина рассказала, что ее сын Алексей на войне помогал не только военным, но и гражданскому населению. Однажды у местной женщины роды принял. Она боялась родить раньше времени и не согласилась уехать с беженцами. В селе остались одни старики (аксакалы). И помочь ей больше никто бы не смог. Ему за это подарили ковер, который повесили в военной палатке.

Но больше всего меня поразил рассказ Галины Алексеевны Ивановой. Мне кажется, он очень ярко говорит об отношении народов к этой войне и друг к другу.

Рассказывает Галина Алексеевна Иванова:

«Когда я поехала забирать тело Жени, в Ростове жила в гостинице. В это время со дня гибели Жени уже исполнилось 9 дней. В тот день я вышла на улицу, ко мне возле гостиницы подходит молодой парень, черноволосый, высокий, и спрашивает: „Вам, наверное, помощь нужна? Вы что-то ищете?“ – „Я ищу телефон [автомат]“. Он мне показал. Я, наверное, поговорила, и он, видно, слышал (у меня были провалы в памяти, я многое не помню). И он встал передо мной на колени сказал: „Вы можете делать со мной что угодно, я чеченец, я уехал из Чечни, чтоб не воевать. У меня всех убили: родителей, жену, детей, я один остался“».

Я уже упоминал, что с началом ввода войск в Чечню президент Российской Федерации Б. Н. Ельцин выступил с обращением к воинам:

«Сегодня, 11 декабря 1994 г., на территорию Чеченской республики введены подразделения войск Министерства внутренних дел и Министерства обороны Российской Федерации. Действия Правительства вызваны угрозой целостности России, безопасности ее граждан как в Чечне, так и за ее пределами, возможностью дестабилизации политической и экономической ситуации…

Воины России! Знайте, что, выполняя свой долг, защищая целостность нашей страны и спокойствие ее граждан, вы находитесь под защитой Российского государства, его Конституции и законов.

Президент Российской Федерации Б. ЕЛЬЦИН

Москва, Кремль

11 декабря 1994 года».

Как видим, президент гарантировал, что все участники находятся под защитой Конституции. Почему же у родителей осталось чувство, что их обманули? С трудом добились права на пенсии, нет обещанных званий и наград погибшим сыновьям?

Рассказывает Ольга Владимировна Бушуева:

«После гибели Саши нам сказали, что льготы родителям никакие не положены. Я же знала, что должна быть льгота, поэтому, можно сказать, что добилась ее только тогда, когда сама добралась до Москвы.

Погиб Саша в январе, а удостоверение, дающее право на льготы, дали только через 10 месяцев. Я в то время не работала, так как другие дети были еще маленькие. Пенсию по возрасту мне дали, как положено в Братске, в 50 лет, и стали вместе с пенсией по возрасту выплачивать пенсию по потере сына. Получается, что удостоверение о гибели сына получила в 40 лет, а выплачивать стали в 50. Добавили 7 338 рублей к основной пенсии. У Саши было звание – старший сержант. Медаль Суворова дали еще при жизни. Сейчас выплачивают за сына 8 339 рублей».

Среди общих документов у О. В. Бушуевой находится извещение от 8 февраля 2000 года: «Извещаю Вас с прискорбием о том, что Ваш сын сержант Воскобойников Александр Александрович погиб смертью храбрых при выполнении Правительственного задания по ликвидации бандитских формирований в ходе противотеррористических операций в Чечне. Настоящее извещение является документом для возбуждения ходатайства о назначении пенсии (пособия) и предоставления льгот, установленных законодательством РФ. Военный комиссар Падунского района г. Братска подполковник А. Казанцев, начальник 4 отделения подполковник С. Перелыгин».

Значит, всему виною чиновничьи проволочки.

Рассказывает Нина Петровна Щербашина:

«Юра говорил, что перед боем их спросили: „Кто хочет звание, а кто награду?“ И он сказал: „Звание я заработаю, дайте награду“. И ни награды, ни звания. Позже президент Владимир Путин приезжал в Хасав-Юрт, подарил командирские часы. А орден „За заслуги перед Отечеством“ так и не дали. Сын три раза ездил в зону боевых действий, я думаю, что заслужил».

Рассказывает Татьяна Григорьевна Орленко, сестра Юрия Орленко:

«Мама сейчас проживает с внучкой и правнучкой в однокомнатной квартире (это моя дочь и внучка). Эту квартиру я ей купила на собственные деньги 12 лет назад, никакой помощи от государства в приобретении жилья мы не получили. Сразу после гибели брата звонили, интересовались, помогли установить телефон (тогда трудно было с установкой, были очереди, правда, саму установку мы оплатили). После потери мамой паспорта помогли с восстановлением. Как-то две девочки из отдела кадров МВД пришли поздравить с праздником. Потом десять лет мы были никому не нужны. Вспомнили только сейчас, к годовщине ввода войск в Чечню. В январе этого года исполнится уже десять лет, как Юра погиб».

Из письма Г. А. Ивановой командиру в/ч 61931:

«Мои сыновья-двойняшки выполняли Правительственное задание в Республике Чечне, верные воинской присяге, с января 1995 г. по 6 марта 1995 г. Иванов Евгений Владимирович, по 13 марта Иванов Михаил Владимирович. 5 марта Евгения под Шали ранило, а 6-го он умер от ран. В мае 1995 г Евгения наградили орденом Мужества, посмертно.

По рассказам Михаила (второго сына) о Чечне, он был дважды представлен к наградам. Но при жизни он так и не дождался награды. Умер 24 марта 2001 г. Если Михаил представлен к награде, значит, где-то же есть архивные записи, которые могут это подтвердить.

То, что я хочу, ради памяти сына, это очень мало по сравнению с тем, что я на старость лет осталась без сыновей, без радостей, без мечты, без надежды и веры, без денег, без помощи, без смысла жизни…»

Родители продолжают жить: воспитывают внуков, занимаются дачей, собираются ежегодно 11 декабря на встречах памяти ввода войск в Чечню. Говорят, что всё время мысленно оглядываются на своих детей и думают, понравилось бы это сыну или нет.

Мы искренне благодарны тем, кто не отказывается встречаться со школьниками и рассказывать снова и снова о своих детях. Оказывается, говорить о пережитом могут не все: мы получали и отказ от встречи. Но сейчас точно знаем: прожитое время для родителей ничего не отодвинуло, не затмило. Анатолий Тихонович Щербашин, рассказывая нам о сыне, признался: «Невозможно разбередить рану, так как она и не заживает: ложишься ночью спать – думаешь о нем, утром просыпаешься – думаешь о нем». И так уже многие годы, больше десяти лет, в 24 семьях наших земляков.