«Куба — рядом!». Участие моих земляков в советско-кубинских отношениях в 60-е годы ХХ века

Автор: Антонина Столбовская п. Матвеев Курган, Ростовская обл.

Научный руководитель: О. И. Столбовская

Я давно хотела участвовать в конкурсе «Человек в истории. Россия – ХХ век», но как-то не могла найти тему, которая бы меня заинтересовала. Как-то солнечным днем конца мая мы с бабушкой пошли на базар купить овощи и встретили ее бывшего сослуживца. Меня не очень интересовал их разговор, я просто стояла рядом, но когда мы, наконец, пошли домой, бабушка рассказала мне, что это был Петр Тимофеевич Табалин, бывший водитель автобуса, а еще раньше – матрос, который побывал на Кубе в разгар Карибского кризиса. Пока мы шли домой, я размышляла над этой информацией и поняла – вот она, моя тема! Я хочу встретиться с этим человеком и узнать его историю.

Когда работа была почти закончена, я узнала о том, что есть еще земляки, побывавшие на Острове Свободы, как тогда называли Кубу, во время Карибского кризиса. Это Николай Афанасьевич Перекопский, который был на Кубе с 1 сентября 1962 года до 22 июня 1964 года. Еще один земляк – летчик Иван Васильевич Шищенко, 1923 года рождения. Перед Великой Отечественной войной закончил Ейское летное училище, воевал на дальнем бомбардировщике, сделал более 40 боевых вылетов на самолетах «Бостон-4», бомбил Берлин. После войны продолжал служить, во время Карибского кризиса был полковником, начальником ремонтно-технической базы. За проведение операции «Анадырь» награжден орденом Красной Звезды. Он умер в начале 2000-х. В Смоленске, где он жил в последние годы, остались его жена и дочь. Иван Васильевич Шищенко оставил воспоминания в книге «Стратегическая операция „Анадырь“. Как это было» (Москва, 2000). Николай Афанасьевич Перекопский согласился дать на время эту ценную для моей работы книгу.

Время, описанное моими очевидцами – 60-е годы ХХ века. Я изучала историю Кубы, историю советско-кубинских отношений, слушала участников событий, пыталась осмыслить рассказанные ими истории, сравнить с тем, что я читала в учебнике истории и в интернете. Было очень интересно. Задачей моей работы я считаю попытку увидеть глазами обычного человека сложные международные отношения 60-х годов ХХ века, в данном случае советско-кубинские. Я считаю, что в это десятилетие на Кубе решалась судьба всего человечества.

Карибский кризис по воспоминаниям матроса Петра Тимофеевича Табалина, с дополнениями радиста Николая Афанасьевича Перекопского и летчика Ивана Васильевича Шищенко

Теплым июньским вечером мы шли по тихим улицам поселка к дому Петра Тимофеевича Табалина. Моя бабушка Александра Поликарповна Столбовская работала с ним около двадцати лет в АТП (автотранспортном предприятии). Его дом находится на пересечении улиц Пионерской и Комсомольской – кирпичный, ухоженный, огороженный крепким забором. Около ворот стояла удобная скамейка. Видно, что хозяева любят посидеть вечерком на улице возле дома. Мы постучали, и к нам вышел Петр Тимофеевич Табалин. Это бодрый человек, 1940 г. рождения, обладающий хорошим чувством юмора. Куба – одна из его любимых тем, как позже объяснила нам его жена. Он очень интересуется всем, что связано с этой страной, увлеченно рассуждает о Кубе современной и Кубе 60-х, постоянно возвращаясь к своим флотским воспоминаниям. Петру Тимофеевичу почти не нужны наши вопросы – он и так любит поговорить о Кубе и о своей молодости. Так что в этой главе я решила рассказ Петра Тимофеевича привести целиком, перемежая его своими комментариями и историческими справками. Кроме того, я расположила в хронологическом порядке отдельные эпизоды, которые он излагал произвольно.

Петр Тимофеевич Табалин вспоминает: «Мы Кубе много помогали после революции. Везли туда продукты, нефть, машины и оборудование всякое, а оттуда сахар-сырец.

А началось всё в январе 1959. Объявили, что Батиста, диктатор их, свергнут, что там произошла социалистическая революция. У нас такое воодушевление было. Мы тогда так воспитывались, верили, что во всем мире скоро революция будет, власть бедных везде, и всем в мире будет хорошо. Поднялся шум, мы туда военных стали направлять, а Америка объявила Кубе блокаду. Кругом стояли корабли НАТО, США никого не впускали и не выпускали – никакие суда. Но мы прорывались. СССР они боялись, не рисковали силой задерживать, как других».

Я слушала Петра Тимофеевича и понимала, что это вступление предназначено специально для меня, потому что он предположил, что я не знаю, какие события произошли на Кубе. Но я предварительно подготовилась. Я нашла информацию в учебнике истории, который недавно получила в школьной библиотеке, а также поискала ее в интернете.

1 января 1959 г. на Кубе победила революция, во главе которой стоял 32-летний партизанский вождь Фидель Кастро. Американские граждане были изгнаны с Кубы, которая начала строить социализм.

Мое внимание также привлекли слова Петра Тимофеевича о чувствах, которые испытывали тогда молодые люди нашей страны. Вера во всё хорошее, даже в то, что бедные, придя к власти, останутся бедными, кажется наивной, но я испытываю сложное чувство – даже немного завидую этому энтузиазму. Мне кажется, тогда не думали, что мировая революция может обернуться мировой кровавой бойней, иначе не было бы этого воодушевления молодежи 60-х.

Продолжение рассказа П. Т. Табалина: «Я служил в армии 4 года 8 месяцев. Призывался в 1959 году. Тогда за месяц присылали повестки, ребята цепляли ленточки к пиджакам, платочки в петлицы, чтобы все знали, что они идут служить. Это было почетно. На танцах все девчата приглашали на белый танец, уважение со стороны других парней было.

Попал в матросы на Черноморский флот в город Поти. Потом послали в Актюбинск и Кустанай на уборку урожая, потом снова вернули в Поти. Офицеры говорили: «Другие за Черное море деньги платят, чтоб сюда попасть, а вы служить не хотите!» Но мы всё же старались, нарушения редко были. Я на службу не обижаюсь. Где я только за службу не был! Был в Очамчири, Пицунде, в Аджарии, всю Абхазию прошел. В Пицунду возили детей офицеров отдыхать. Там отдых был отличный, море чистое, пляжи. Были в Севастополе, других портах.

Однажды командир послал меня сопровождать груз в Севастополь. Сняли меня с довольствия в Поти. Привез я груз, а в Севастополе мест нет. Так и не знали, куда меня деть, но все же нашли место в бригаде торпедных катеров. Стал служить в поселке Черноморск около Евпатории.

Был на уборке урожая в Казахстане, модно было тогда армию привлекать, но не всех туда посылали, а у кого крестьянская специальность. Я по гражданке водитель. Я на машине работал, зерно возил. После уборки вернули в часть. Как-то проходим Ялту, я другу говорю: «Красиво с моря Ялта смотрится, сколько раз мимо проходил, а в самой Ялте не был». Друг говорит: «У тебя деньги есть, поезжай, посмотри». Я на уборке заработал 350 рублей. На те деньги – огромная сумма, заработки тогда были по 60 рублей в месяц. Пошел я в штаб получать деньги. Получил, выхожу на КПП, а там начштаба наш меня подзывает. Подхожу. Он говорит: «Ты получил деньги? Займи мне». Думаю, трояк или десятку на бутылку. А он говорит: «Нет, ты мне все деньги займи. Ко мне, понимаешь, родственники приехали, и так получилось, что денег совсем нет. А тебе они пока все равно не нужны». Ну, я ему всю пачку и отдал. А он тут же и говорит: «Ну, теперь они у меня побудут. А то хлопцы набегут, дай одному десятку, тому трояк займи. Ты деньги раздашь, и я точно знаю, назад тебе никто ничего не вернет. Пойдут в город, напьются. Ты возьми, сколько надо, а остальные у меня полежат».

Услышав о деньгах, которые попросил «взаймы» начштаба, я подумала, что сейчас услышу историю о том, как у матроса отнял деньги офицер. В наше время такое не редкость, часто слышишь по телевизору похожие истории. Но я ошиблась. Те офицеры знали, что такое честь.

«Так что деньги у меня всегда были. А тут заграничный поход. Говорят: „Гроши не берите, все равно на них там ничего не купишь“. А я последний год служил, и вообще непонятно, как вернуться доведется. Ну, я его (нашего начштаба) попросил: „Отправьте деньги по этому адресу“. Дал адрес родителей, потом он моим родителям деньги отослал. А в это время период был, когда писем долго не было. Родители деньги получили, не знают, что это. На все запросы матери отвечали, что часть перебазируется и по прибытии сообщим новый адрес. И мать догадалась. По приемнику слушает про Кубу день и ночь: „Э, да они там“. А потом и подтвердилась ее догадка. Дома переживали, ждали войну».

Из воспоминаний генерал-майора Л. Гарбуза – бывшего заместителя командующего Группой советских войск на Кубе: «Военно-политический инцидент, возникший на кубинской почве между СССР и США, трудно переоценить. Более опасной обстановки в международных отношениях с окончания Второй мировой войны не отмечалось. Карибский кризис оставил заметный след в Новейшей истории, коренным образом повлиял на мировую политику. А операция „Анадырь“ по своему замыслу и масштабам морского десанта не вписывается в учебники по военному искусству.

<…> Как показали последующие события, скрытая переброска и занятие боевых порядков советской военной группировкой на Кубе явились важнейшим достоинством операции „Анадырь“».

Анадырь – город на Камчатке, а операцию так назвали из соображений секретности.

И вот, наконец, Петр Тимофеевич Табалин начал рассказывать, как он попал на Кубу. Но тогда он не знал, что ждет его впереди. «Однажды вызвали меня и еще троих ребят в Особый отдел. Мы испугались – ничего никому вроде не говорили о службе, ничего не натворили. Нас заставили заполнять анкеты – где родился, учился, о родственниках. Если кто-то из родни пропал без вести, не брали. Мы не знали, зачем заполняли анкету, волновались, испортили несколько листов. Особист говорит: „Ладно, ребята. Завтра с утра начнем, на свежую голову“. С утра все получилось».

Ясно, без органов не обошлось. Но в рассказе у Петра Тимофеевича особист выглядит симпатичным человеком, посочувствовавшим мучениям перепуганных ребят.

«Стало известно, что идем в заграничный поход на крейсере „Дивногорск“. Командиром был заслуженный офицер Горобец, он еще раньше в плен к чанкайшистам вместе с кораблем попадал. Был знаменитым на флоте, потому что в тех обстоятельствах проявил геройство. Он перед походом перед нами выступал, говорил о роли нас как представителей страны.

Мы оправились в поход на День военно-морского флота – в последнее воскресенье июля 1963 года. Оказалось, что все – матросы последнего года службы, мне, например, осенью был дембель.

Только в Средиземном море нам сказали, что мы плывем на Кубу. Проплыли мы Средиземное море, вышли в Атлантический океан. Все люки задраили, выходили на палубу только ночью. Обедали в 12 часов ночи, ужинали в 6 утра. Сидели в темноте, лампочка под потолком, а жара под 50º С. Над нами летали самолеты НАТО, и все знали, что везем ядерное оружие. Мы были готовы ко всему. Поход длился 22 суток, хватило и еды, и воды. Ни в один порт не заходили. Перед самым концом выдали спасательные пояса, высота от борта крейсера до воды – от 17 до 20 м, инструктировали, что если придется прыгать – руки к себе прижимать, а то оторвет спасательным жилетом, и ногами вперед. Еще дали автоматы, но что они значат в тех условиях! Но всё обошлось.

Американцы не знали, что мы базу на Кубе открыли, им разведка ФРГ сообщила: „Ребята, у вас под носом советская база с ядерным оружием!“».

Николай Афанасьевич Перекопский рассказывает: «Год срочной прослужил, закончил учебку и получил специальность радиста ПВО. Тут пришел приказ: перебазируемся. Место нам было не известно, но думали, что полетим куда-то. Часто нас авиацией перевозили. А тут привезли в порт, погрузили на корабль „Оренбург“. Мы отправились 14 августа 1962 года. Уже некоторые шептались, что на Кубу плывем. По ночам гулять на палубу выпускали, секретность была полная. Днем над нами летали самолеты НАТО, думали, будут бомбить. Но обошлось. Тогда все войну ждали, знали, что ядерное оружие готовы применить и мы, и американцы. Вопрос был: кто кого опередит, тот, возможно, уцелеет».

Информация об условиях, в которых плыли солдаты и матросы, также подтверждается рассказами других военных. «Когда пришла пора отплывать на Кубу, то ради соблюдения секретности верхние палубы нагрузили сельскохозяйственной техникой и грузовиками гражданского назначения, которые, по официальной версии, следовали на Остров Свободы на экспорт, а ракеты размещали в трюмах, причем с нарушением всех норм безопасности – головными частями вниз или под углом», – вспоминает полковник Бурлов (http://sundog2.narod.ru/news/caribbeancrisis.html).

Секретность была оправдана. Если бы НАТО была известна вся картина, то они не пропустили бы наши корабли на Кубу.

Иван Васильевич Шищенко плыл на Кубу на теплоходе «Металлург Байков», который отошел из Севастополя в 3 часа ночи 14 сентября. Он пишет: «В створе острова Сардиния – государство Тунис произошла встреча с двумя американскими эсминцами с бортовыми номерами 858 и 931 на встречно-паралелльных курсах. Корабль 858 шел на расстоянии 80–100 метров от нашего борта с расчехленными орудиями и командой, находящейся на боевых постах. 931 находился на удалении 100 метров.

В это время на мостике находились капитан корабля Гуржий В. М. и я, начальник морского эшелона. С 858-го засемафорили: «Куда идет корабль». Капитан дал ответ: «Идем в Касабланку». Это не удовлетворило американцев, и снова запросили: «Что везете на борту своего корабля». Капитан ответил: «На борту корабля сельскохозяйственная техника. Счастливого плавания!». После этого 858-й развернулся, обошел наш корабль в 60–70 м от борта и удалился. <…>

На шестые сутки плавания наш корабль вышел на просторы Атлантического океана. В 10 часов 45 минут 19 сентября из Москвы по радио был принят условный сигнал на вскрытие пакета, полученного при отправлении. Вскрыв его с капитаном, мы прочли порт назначения: Матансас <…> В этом же пакете находился сборник материалов о республике Куба» (И. В. Шищенко «Ракетный поход на Кубу» в книге «Стратегическая операция „Анадырь“. Как это было», М., 2000. С. 137).

«Пища выдавалась два раза в сутки в ночное время. Многие продукты (к примеру, сливочное масло, мясо и овощи) из-за высоких температур быстро портились. Люди болели и даже умирали. Хоронили военнослужащих по морскому обычаю – зашивали в брезент и опускали в море» (http://militera.lib.ru/h/20c2/10.html).

Мир тогда находился на грани ядерной катастрофы. Для меня это стало потрясением, и это не дежурные слова. Мои земляки, такие красивые и молодые на своих флотских фотографиях вместе с такими же молодыми товарищами плыли на теплоходе, в трюме которого находились ядерные ракеты. Не все, значит, выдержали такие условия, но у них было крепкое здоровье.

Я задумалась о том, сколько же наших войск было на Кубе? Информация об этом нашлась в интернете. Оказывается, туда были направлены большие военные силы.

Была создана сильная, хорошо вооруженная, боеспособная группа советских войск на Кубе.

В учебнике истории говорится о том, что СССР завез на Кубу 66 ядерных ракет.

Николай Афанасьевич Перекопский свидетельствует: «И вот 1 сентября 1962 года наша команда в 200 человек сошла на берег в порту Касильда. Мы были задействованы в разгрузке, работали в темпе. И вот теплоход отплывает, а мы остаемся на берегу. Он удаляется в море и подает сигналы: ту-у, ту-у, ту-у, равномерно так, и все отходит, дальше и дальше, и тише, тише сигналы… А мы стоим на берегу, смотрим вслед, как будто кусочек Родины теряем, остаемся на берегу совсем одни, в чужих краях. Казалось, что 200 человек – небольшая горстка людей, что мы могли?! Слезы у многих были на глазах. Мы ведь думали, что ядерная война будет, мы погибнем здесь и никто не найдет могил».

Ощущение разлуки с Родиной у солдат было очень болезненным.

Петр Тимофеевич Табалин продолжает свой рассказ: «Когда мы туда прибыли, то продукты ели только свои, и вода своя была. Кубинцев не объедали. Я впервые тогда тушенку попробовал. Ох, хорошая была! В магазинах у нас такой не продавали. Была временами какая-то, но с той, что на Кубе пробовал, не сравнить. Кормили как на убой. Для того мы туда и были посланы – на убой. Некоторые матросы так и говорили: „Нас привезли на убой и поэтому так кормят“. Мы знали, что в любой момент может начаться война. Это давило, потому что в живых не надеялись остаться, знали уже о последствии ядерного взрыва. Что той Кубы, 40 км в самом узком месте, да островов куча! Домой не думали вернуться. Думали, вот-вот атомная война начнется. Так нас и настраивали – готовились умирать за Родину и революцию. Если бы мы применили тогда атомное оружие – пол Америки бы не было. Одной подлодки хватило бы для этого дела. И у нас на кораблях всё было».

Страшно подумать, но действительно наше руководство решило рискнуть, а солдаты и офицеры осознавали, что они «посланы на убой». Так простые люди становятся жертвами мировой политики.

Где же служили мои земляки, чем занимались? Иван Васильевич Шищенко пишет: «Утром 1 октября колонна в полном составе прибыла на место дислокации в 5 км северо-восточнее города Калабасар-де-Сагуа провинции Лас-Вильяс. <…> С 6 по 9 октября боевые расчеты провели проверку исправности боевых специальных машин, технологического оборудования и оснастки для подготовки спецбоезапаса к боевому применению». Я решила, что речь идет именно о ядерном оружии, когда говорится «спецбоезапас». И Николай Афанасьевич Перекопский, который приходится Ивану Васильевичу Шищенко дальним родственником, встречался с ним, когда тот приезжал в гости в Матвеев Курган, подтвердил: да, действительно, Иван Васильевич руководил работами по сооружению площадок для размещения ядерных ракет. «С 10 по 20 октября все боевые расчеты были проверены комиссией дивизии по вопросам теоретической подготовки и практической работы со спецбоезапасом. Из 16 боевых расчетов 12 получило отличную оценку, а 4 были оценены хорошо. <…> Одновременно с боевой подготовкой и подготовкой техники силами личного состава был развернут полевой автопарк, подготовлены склады под все виды имущества, созданы зоны ограждения боевых позиций и мест размещения личного состава, оборудован штаб части, контрольно-пропускной и контрольно-технический пункты. Оборудованы и снабжены срубами заброшенные колодцы питьевой воды, проведено обеззараживание воды и стен колодцев <…> Первоочередные работы были завершены всего за 2 недели к 20 октября» (И. В. Шищенко «Ракетный поход на Кубу»).

Далее Иван Васильевич описывает строительство сооружений для защиты и хранения ядерного боезапаса, проведение в них необходимых работ, подготовку головных частей к боевому применению. Работы велись круглосуточно.

Из воспоминаний П. Т. Табалина: «Служили мы там тоже в бригаде торпедных катеров, их состав обучали, я по-испански говорил неплохо, легкий язык и певучий, и сейчас кое-что помню».

Николай Афанасьевич Перекопский рассказывает: «Служил в Сьега-де-Авила в полку ПВО радистом. Видели по телевизору, как в диспетчерской диспетчеры и радисты сидят перед стеклянными экранами, а на них точки – самолеты видны? Вот там я и служил. Сидим, на экранах карта – вот Майами, город Флори да, вот Куба и вот Гуантанамо, движется точка – передаем командиру: „Объект идет со скоростью …, в квадрате…, направление…“. Ответственная работа, очень интересная. Также держим связь с нашими летчиками и соседними частями, „передаем“ им самолет, когда он в следующий квадрат переходит. Позже стал сержантом на базе в Бихукали, обучал состав кубинских вооруженных сил. К нам приходили люди подготовленные, со знанием русского языка. Лишние разговоры не поощрялись ни нашими службами секретными, ни кубинскими. Так что общение только по делу. Нас за пределы части не выпускали. Секретные войска. Служил там до 22 июня 1964 года».

Петр Тимофеевич рассказывает: «Служили кубинцы с прохладцей. Стоят на посту, музыка играет, говорят: „Нас революция защищает!“

Местные радовались, что мы приехали. Говорили: «В меня выстрелят – убьют, а русского пуля не пробивает!» Сам Фидель Кастро к нам приезжал, молодой, веселый, а сейчас жалко смотреть на него по телевизору! Что время делает! Фидель тоже выступил перед нами, о революции говорил».

Упоминание о Фиделе Кастро привлекло мое внимание. Эта необыкновенная личность, сыгравшая большую роль в истории, как бы ни относиться к его политическим взглядам. Петр Тимофеевич тоже находился под обаянием его личности. Он жалеет о том, что Кастро болен и так плохо выглядит, вспоминая его молодым, сильным, энергичным. Больше всего меня поразило, что Фидель Кастро был из богатой семьи. Наверное, он мог бы наслаждаться всем, что может дать богатство, но предпочел другую жизнь, изменив лицо современного мира. Почему же он так поступил?

Мне кажется, частично ответить на этот вопрос помогут рассказы моих земляков об условиях жизни на Кубе простых людей. Шалаши из пальмовых листьев – первобытное жилье в ХХ веке! Поэтому кубинцы с таким воодушевлением относились как к Фиделю Кастро, так и к революции. А то, что революция обошлась без больших жертв, убеждало, что революция их защищает.

Петр Тимофеевич вспоминает: «Куба – вечнозеленый остров, тропики, всюду пальмы. У меня фотография есть гаванской улицы. Деревья подстрижены, улицы чистые, в магазинах всё было. Сгущенка по 17 копеек на наши деньги. Машины кругом, из наших только 21 Волга, а то все Форды и Мерседесы. Мой друг из соседнего Неклиновского района сфотографировался на фоне такой иномарки, чтобы дома увидели экзотику.

Возле моря там по асфальту иногда прыгали летучие рыбы, на воробьев похожие. Можно было увидеть акул и китов. Сами кубинцы жили скромно. Чистенькие домики в городах, а в деревнях – настоящие шалаши из пальмовых листьев. Каждый лист по три метра. Климат позволял.

Наша база находилась в порту Минос – от Гаваны километров 40–50. Но нас в Гавану отпускали, мы в увольнительные выпивали даже. Нам выдали гражданскую одежду – костюмов пару, обувь, несколько рубашек х/б клетчатых каждому. Как увидишь кого на улице в клетчатом, смело по-русски можно говорить – наш! Местные больше в однотонном ходили, а еще в нейлонах ярких по такой-то жаре! По рубашкам нас и Анастас Микоян узнал, когда приезжал на Кубу на встречу с Фиделем Кастро, и нас увидел на заседании. Сказал: «Вижу, в клетчатых рубахах много людей», типа, знаю, кто вы. Он говорил, что наше присутствие остановило войну, что, если бы не мы, Кубу бы американцы сравняли с океаном, как Хиросиму и Нагасаки».

Для Петра Тимофеевича Анастас Иванович Микоян – безусловный герой, спаситель мира. Он говорит о нем с уважением, считает, что только благодаря его искусству вести переговоры и армянской хитрости мир был спасен от ядерного конфликта. Знали матросы и о личной трагедии Микояна – что умерла его жена, и он даже не смог поехать похоронить ее, так как улаживал Карибский кризис. Его авторитет был среди военных очень высоким.

Летчик Иван Афанасьевич Шищенко точно знал, что такое война, хоть и не летал на Кубу. Именно таких имели в виду американцы во время переговоров с Микояном. Поэтому для полковника Шищенко эта служба была особенно ответственной: «Дни, проведенные на Кубе, были заполнены до отказа заботами и задачами, переживаниями за успешное выполнение задания, тревогой и волнениями за судьбу вверенного мне коллектива, что не позволяло ни на минуту отвлечься и расслабиться, ощутить новизну окружающего мира. Вынуждали замечать эти особенности только факторы, осложнявшие наши действия: высокая температура и влажность воздуха, тропические ливни и палящее солнце» (И. В. Шищенко «Ракетный поход на Кубу»).

Мне кажется, официальный тон полковника Шищенко составляет контраст веселому рассказу и оценкам старшины Табалина.

Петр Тимофеевич продолжает: «Нам платили немного – 2 песо их деньгами, а песо – 1 рубль 80 копеек на наши деньги. А когда на Кубу ехали, нас в теплоходе на палубу днем не выпускали, а в трюмах учили манерам, этикету, чтобы мы знали, как в ресторанах едят, приборов там много – в какой руке ложку держать, в какой вилку, нож, как омаров едят, и пальцы после них в чашке моют. Чтобы мы на Кубе не опозорились, когда в рестораны попадем. На 3 рубля 60 копеек в месяц много в ресторане наешься! В увольнении мы, когда проходили мимо какого-нибудь особо шикарного заведения, шутили: „Помнишь, как надо омаров есть?“ Так омаров и не попробовали». Вот, наконец, и ответ на вопрос, чем же можно заняться в тесных темных трюмах во время долгого морского перехода? Изучать этикет и правила поведения за столом! Молодцы командиры – нашли, чем занять время и мысли матросов в это трудное время! Омаров Петр Тимофеевич не видел никогда, но как их есть – помнит до сих пор.

«Мы решили деньги заработать – солдатам мало денег давали. Дали местному кубинцу, который вместе с нами служил, две рубашки, чтобы он их продал, а нам отдал бы деньги. Он согласился. И вот мы ждем, неделю, вторую. Нет его. Думаем, куда делся? Может, уже в другую часть перевели, больше не встретимся. А потом он приходит и руками разводит: „Мама-папа рубашки забрали и денег не дали. Нет денег“. Так и закончилась наша попытка сделать бизнес. Обманул он нас».

То, что у матросов не было денег – в общем-то, не новость. И понятны попытки их раздобыть, может быть, не всегда законные. Так было не только на Кубе. И, видимо, эти попытки не все были неудачными, так как на ром в дешевом ресторанчике деньги у них нашлись: «Гавана – красивый город, гуляли мы кругом, но много ли пешком пройдешь? Однажды мы попали в увольнительную туда в сильный шторм. Такой сильный шторм был со стороны Мексиканского залива, волны вот такие (рукой показывает выше крыши дома). Там понастроены вдоль набережной такие ресторанчики ночные, днем там пусто. Зашли в один, хотели от непогоды спрятаться, пересидеть. А там сигареты по 5 с половиной песо. Я говорю: „Нет, туда мы не пойдем“. Я был с Костей Малиновским и еще один там с нами был матрос. Нашли подешевле ресторанчик. Заказали выпивку на 14 песо – коктейли с ромом. Где-то деньги нашли, не помню уже, где. И наливаем по полному бокалу, а на закуску денег у нас нет. А официантка говорит, что так пить нельзя, умрем сразу. Какой там умрем! Выпили, рукавом утерлись. Крепко, конечно, но не крепче водки. И сладко, аж приторно. Тростником сахарным отдает. Этот ром из тростника гонят или настаивают как-то. Кубинцы на донышко плеснут, целый вечер цедят и сигары курят. А Костя говорит: „Там еще есть? Давай еще!“ Они так на нас смотрели!»

Очень интересным для меня стал рассказ Петра Тимофеевича о встречах с кубинцами, о местных условиях жизни на Кубе:

«С местными кубинцами мы практически не общались. Только с военнослужащими, которых обучали. А один с нашей базы на машине скорой помощи работал, часто за пределы части выезжал. Вот он рассказывал, что остановился на улице, там на улицах петушиные бои устраивались, или он сигареты покупал местные, или еще почему-то, так к нему подходит местная, говорит по-испански: „Компаньеро (товарищ), кушай“. Думала, что голодный, угощала фруктами. А бои петушиные – у них первое для мужиков развлечение.

Население бедное, может, где и жили богатые, но у нас, военных, время ограничено. Привезли нас в Гавану, сказали: «Быть в такое-то время». Сели и уехали в положенное время. Всё. Времени – часа 3–4, не больше. Сильно не болтались, не пускали надолго и часто. Несколько раз всего в Гаване был.

Там тропики, коровы их живут прямо на улице, трава по метру высотой, там в траве они телятся, солдаты их доят. (Там солдаты коров доят, а не женщины). Недалеко стояла кубинская часть, мы к ним в гости ходили, видели. Столы в столовой у них из каменной крошки, они их спиртом протирают от заразы, а не моют водой. И у них была бутыль здоровенная со спиртом. Как-то они ее не трогали, в голову, наверное, не приходило спирт пить.

Там негры отличаются от кубинцев. Негры совсем черные, а кубинцы темные, типа молдаван. Я в штабе на посту стоял, и там был их кубинец – негр. Позвали кушать, а их командиров нет. Я говорю ему по-испански: «Кушать хочешь?» Говорю повару: «Налей ему!» А негр показывает на свою руку и скребет по ней ногтем, отказывается есть. Спрашиваю, не болен ли? Нет, но у них не принято, чтобы чернокожий обедал вместе с белыми. Я сказал по-испански: «Мы русские, и нам все равно, белые или черные! Все люди одинаковые!» Так он наелся, гладил себя по животу, благодарил. Понравилось ему. Там нас хорошо кормили.

У них там идет трамвай – два вагона, один для белых, получше, сзади для черных. Едут одни негры в вагоне и русские среди них. Какой ближе вагон, в такой и сели. Еще и поэтому нас местные отличали».

Страх одних кубинцев и интерес к матросам других, общение, знакомство с традициями жителей – всё это открыло новый мир перед Петром Тимофеевичем и его сослуживцами. Петушиные бои, коровы, свободно живущие в зарослях, молодежь, слоняющаяся по улицам и выпрашивающая деньги, спирт, который не пьют, а протирают им столы – всё интересно морякам.

Мы видим, что матросы ощущали себя посланцами страны, старались следовать тому идеалу интернационализма, что тогда был официальной идеологией: «Мы русские, и нам все равно, белые или черные!» Они – русские, и потому лихо пьют крепкий, приторный ром, о котором официантка говорит, что так пить нельзя, можно умереть сразу! Важно держать фасон, раз уж они – русские. Зато как на них кубинцы смотрели!

Но некоторые особенности жизни местных людей на Кубе Петр Тимофеевич не одобряет: обман с рубашками, разные вагоны для негров и белых кубинцев. Еще и поэтому матросы садились в вагон для негров – сам Петр Тимофеевич блондин, его товарищи тоже белее темных кубинцев, которые «вроде молдаван», а вот едут в вагоне с неграми, назло всем сторонникам расового разделения.

Продолжим рассказ П. Т. Табалина: «Вода пресная там на вес золота. На нашей базе морскую воду опресняли, специальная установка была, дорого обходилась водичка. А США на Кубе прямо имели базу, купили ее когда-то, и уходить оттуда не собирались. Говорили, что плевать им на революцию, базу купили навечно. Когда они кубинцам блокаду объявили, те первым делом воду американской базе отрезали. У нас тоже был режим водной экономии. Не покупаешься в душе лишний раз».

Неожиданно встретились и русские эмигранты:

«Были и целые поселки местных бывших эмигрантов русских. Там есть села, где русские живут. Мы по берегу прогуляться вышли и набрели. Дедок старенький спросил по-русски: „Есть тут кто с Украины, с Херсона?“ Его родители маленьким сюда привезли, охота ему было на земляков посмотреть, какие они. Нашлись земляки. У нас служили со всего Союза, в том числе и с Херсона. А другой наоборот, говорит: „И сюда шакалы добрались!“ А ребята говорят: „А давайте его в воду кинем!“ Командир спас, не разрешил». Видно, что встреча с дедушкой, интересовавшимся Украиной и искавшем земляков с Херсона, тронула матросов. Обращение «шакалы» со стороны другого эмигранта не понравилось, даже пришлось вмешаться командиру. К эмигрантам было особое чувство: с ними объединяло место рождения и отношение их к покинутой Родине волновало матросов.

Родина снилась по ночам, матросы скучали по дому, тем более что еще до похода считали месяцы до дембеля, но вот как обернулось всё, и возвращение домой затягивалось. «Домой хотелось сильно. Когда недели две там побыли, начал тосковать. Жарко, чужое всё кругом. Смотрю, самолет наш летит. Летали они в Москву каждый день. Думаю, вот бы пробраться, хоть в туалете бы сидеть, а через 12 часов был бы дома.

Считалось, что мы в Москве служим. Почтовый адрес был: город Москва, военная часть такая-то. Письма домой на 3-й – 4-й день доходили. Мать в недоумении была: ты же матрос, а в Москве какое море? И вот она стала грозиться, что приедет ко мне в часть и всё узнает. Я обычно письма короткие писал, что там писать, жив, здоров, служу нормально. А тут написал большое письмо, чтоб не ехала – какая Москва, мы на Кубе! Это письмо дольше домой шло, около двух недель, но дошло, несмотря на секретность. Видно, испугались в Москве, что приедет баба, шороху наведет, будет везде ходить по штабам, выспрашивать». Так и раскрылась военная тайна. Но родители не очень много рассказывали о службе Петра Тимофеевича даже родственникам. Обошлось даже без напоминания каких-либо органов. Боялись повредить сыну.

Но не все матросы скучали по дому. Для одного из них близость к США оказалась более привлекательной. «Один из наших, кажется, из Чертковского района, однажды не пришел в положенное время. Его искали долго, мы в автобусе сидели, ждали, но нам не сообщили, нашли или нет. Ребята говорили между собой, что он, наверное, в Гуантанамо, американскую базу, к американцам удрал. Не знаю точно, больше мы его не видели».

Кажется оправданной строгость по отношению к солдатам в чужой стране на фоне этих событий, но Петр Тимофеевич говорит, что особого гнета со стороны органов КГБ не испытывал. «Я там и дневник вел, туда рисунки и фото заносил, красивый был альбом. Привез его со службы, жена читала. Но семья три раза переезжала, потерялся. Большое общее фото с Фиделем Кастро тоже в последнее время не нахожу, не знаю, найду ли. Никто не препятствовал нам фотографировать, дневники вести».

Пик Карибского кризиса пришелся на 27–28 октября. Тогда мир висел на волоске, находился в нескольких часах от ядерного конфликта. Но здравый смысл победил, дипломаты смогли договориться. «В первой пятидневке ноября нами был получен приказ о прекращении выполнения боевой задачи по обеспечению ракетных подразделений ядерными боеприпасами. В ночь с 4 на 5 ноября прибывший с грузом из СССР в порт Изабелла-де-Сагуа корабль „Александровск“ был загружен спецбоезапасом части, 5 ноября снялся с якоря и ушел в порт Мариель за боезапасом других частей» (И. В. Шищенко «Ракетный поход на Кубу»).

Петр Тимофеевич рассказывает: «Когда стало известно, что нас выводят, Фидель, говорят, обиделся: как сюда приезжать, спросились, а как выезжать – нет? Но Микоян напрямую с Кеннеди договаривался и с Хрущевым: Кеннеди якобы сказал, что его могут убрать свои же, если СССР на Кубе останется. С ним уже почти договорились, а с другим? Но Фидель был недоволен».

В интернете нашла подтверждение верности информации Петра Тимофеевича об отношении Фиделя Кастро к выводу советских войск. «Необходимо отметить болезненную реакцию Фиделя Кастро на решение о вывозе ракет с Кубы. В послании Н. С. Хрущеву от 31 октября он писал: „…многие кубинцы пережили в момент заявления Советского Союза о вывозе ракет непередаваемую горечь и печаль. Глаза тысяч людей, кубинцев и советских, которые были готовы умереть с высшим достоинством, пролили слезы, когда стало известно о внезапном, неожиданном и практически безоговорочном решении об удалении оружия“» (http://militera.lib.ru/h/20c2/10.html).

Но обида Фиделя Кастро не помешала кубинцам отметить 7 ноября – день 45-й годовщины Великой Октябрьской Социалистической революции. Вот как описывает его Иван Васильевич Шищенко: «Во всех городах и населенных пунктах прошли праздничные манифестации. Кругом реяли транспаранты и лозунги: „Да здравствует Куба!“, „Да здравствует СССР!“, „Да здравствуют кубино-советские отношения!“, „Вива Куба!“, „Вива Совьетико!“. Праздничные шествия, фейерверки и торжества продолжались до глубокой ночи. С группой офицеров мы побывали в конце дня в административно-политическом центре Санта-Клара провинции Лас-Вильяс. Очутившись среди ликующего и веселящегося народа, мы воочию убедились в дружелюбном отношении кубинцев к советскому народу и нашей стране. Празднуя эту годовщину, они праздновали свою победу и радовались сохранению своей независимости» (И. В. Шищенко «Ракетный поход на Кубу»).

Я подумала, что было трудно вывести так много людей с Кубы, и нашла информацию о выводе войск. «В перевозке войск, боевой техники и вооружения приняли участие 85 судов, которые совершили 183 рейса на Кубу и обратно. Всего на Остров Свободы было доставлено около 50 тыс. военнослужащих» (http://sundog2.narod.ru/news/caribbeancrisis.html).

«Мы получили деньги, и стали собираться в дорогу. Меня капитан-лейтенант Эдуард Николаевич Волков с собой взял в Гавану – посмотреть, пришел ли теплоход, и за покупками. Командир мне купил коробочку гаванских сигар 5 песо 25 сентаво. Красивая коробочка была. Сигары крепкие, с них дым глотать нельзя. Я сам не курю, друзей угощал. Один, дома уже, как закурил, дыма глотнул, и в обморок упал. Такие крепкие. Вот и всё, что я с Кубы привез. А командир передал своей жене подарок, ткань какую-то, я его ей в Севастополе отдал. Пока приехали, а она уже нас встречает. Письма тогда быстро доходили самолетом, за 3 дня.

Офицеры побольше получали – и наше довольствие, и их содержание в песо, могли подарки покупать семьям. Но к нам относились хорошо, матросов уважали. У меня вот фотографии моих командиров есть – вот с нами, матросами, начальник нашего штаба Трофимов (забыл по имени-отчеству), вот капитан-лейтенант Волков Эдуард Николаевич, и он же на отдельной фотографии, когда мы уезжать собирались. Есть общее фото всего отряда, только маленькое».

И вот передо мной тусклые любительские фотографии, желтоватые, с подтеками, от которых веет какой-то странной экзотикой, так как на заднем плане видны пальмы. И хоть одеты эти люди в простые клетчатые хлопчатобумажные рубашки, в которых у нас одевались на работу, когда посмотришь более внимательно, становится понятно, что это люди военные. Особенно интересной кажется фотография у морского вокзала Гаваны. Люди в штатском строятся в по-военному четкие колонны, готовясь к посадке на теплоход.

«Долго не могли уплыть с Кубы – контрас препятствовали, взрывали теплоходы-сухогрузы, командование боялось – а ну как с людьми взорвут? Но вот мы погрузились на теплоход „Адмирал Нахимов“. Шикарные условия были: два бассейна, 4 ресторана, шезлонги на палубе – всё для матросов! Плыли с комфортом, не скрывались, официанты нам подавали, стюарды убирали! Лежим на палубе в шезлонгах, подлетает вертолет американский, зависает над нами, лестница разворачивается и падает. Они приглашают из двери открытой, машут рукой – кто хочет родину покинуть, поднимайтесь, а мы им дули в небо суем, ребята некоторые кричат, выражаются нецензурно. Но какое-то приподнятое настроение было, весело, как после победы.

Когда уже мимо Турции плыли, нас там местные на берегу встречали – видели советский флаг и приветствовали, а мы им махали в ответ».

Фотограф явно талантлив; среди нескольких снимков Петра Тимофеевича – несколько очень колоритных кадров, особенно мне нравится этот – матросы на палубе теплохода. Шезлонги и бассейны на палубе, рестораны – почти круиз, отдых после тяжелой работы. И настроение веселое, полеты американцев – бесплатное развлечение.

Но была ли победа? Думаю, это действительно была победа. Для матросов – в том, что не произошло ничего страшного, что едут так шикарно, а не заперты в тесных темных трюмах. Государство пошло на то, чтобы 183 раза посылать теплоходы за войсками, в общем, не экономили, потому что для правительства нашей страны это тоже была победа. Цели были достигнуты, Соединенные Штаты согласились на демонтаж своих установок в Турции, а также отказались официально от каких-либо попыток сменить вооруженным путем режим Кастро. Поэтому и для Кубы это тоже была победа, хоть Фидель Кастро и обиделся тогда, что его отстранили от принятия решения. США тоже вздохнули с облегчением – ядерные ракеты больше не нависали над их границами. И на фотографии – счастливые лица матросов. Домой!

«Приплыли в Севастополь – команда в 2500 человек, их же кормить-поить надо, поселить где-то. И сразу же нас начали домой демобилизовывать, особенно кому близко из Севастополя домой. Мы и так дольше служили, чем надо, – я, например, 4 года 8 месяцев.

Вроде как добровольцами поехали на Кубу, но кто нас спрашивал! Солдату сказали – надо, он и подчиняется».

В 1998 году группа ветеранов-«кубинцев» создала Межрегиональную общественную организацию ветеранов воинов-интернационалистов «кубинцев» (МООВВИК), которая добилась уравнивания тех, кто служил на Кубе, в правах со всеми остальными воинами-интернационалистами. Эта организация довольно активна, хотя Николай Афанасьевич говорил, что умер ее ростовский организатор и о новых делах МООВВИК стало не слышно. Но вот смогла же эта организация создать замечательную книгу воспоминаний своих ветеранов, изданную достаточно солидным тиражом в 3000 экземпляров. Ее членами являются и Иван Васильевич Шищенко, и Николай Афанасьевич Перекопский. Они добились статуса воинов-интернационалистов. Но Петр Тимофеевич Табалин о ней ничего не слышал. И конечно, у него нет статуса воина-интернационалиста. Он как-то об этом не задумывается, вспоминая молодость и службу на флоте. Действительно, он является примером того, как в нашей стране формировались отряды «добровольцев»: «Солдату сказали – надо, он и подчиняется».

«Я хотел домой самолетом полететь, интересно мне было на самолете домой лететь, я ведь еще ни разу не летал. Но трудно было с билетами, прямого рейса из Севастополя нет в Ростов, и т. д. Тут из Краснодара ребята (их человек 6 у нас служили, все из одного района), говорят: „Что ты мучаешься, сегодня вечером поезд через Ростов в Краснодар, поедем вместе“. Я и поехал с ними.

Всё это как сон вспоминается, но как будто и времени никакого не прошло, как сейчас всё помню.

С ребятами дружим, часто с другом Петром Скалихом из Троицкого встречаемся, вот в санаторий поеду в Пятигорск – там еще друг живет, Коля Малиновский, на станции Минутка в Кисловодске. Немало ведь вместе пережили необыкновенного!»

Мне очень симпатичен Петр Тимофеевич Табалин. Этот человек – очевидец событий, изменивших судьбу мира. Его жизнь подвергалась опасности во время кубинского похода, он и его товарищи хорошо осознавали, что может произойти, знали, что они попадают под первый удар в случае ядерной войны. И в то же время ему повезло: в то время люди в СССР могли только мечтать о тропических островах и дальних странах. Даже песня была: «Я мечтала о морях и кораллах», а он там побывал. Его рассказ стал для меня хорошей иллюстрацией к краткому рассказу в школьном учебнике истории о Карибском кризисе. Его оптимизм и добродушие сделали нашу беседу очень легкой, мне действительно было приятно познакомиться с таким замечательным человеком. Он на пенсии, но по-прежнему деятелен, помогает своим детям и внукам, ухаживает за садом, интересуется мировой политикой.

Николай Афанасьевич Перекопский тоже на пенсии, деятелен, состоит членом МООВВИК, любит перечитывать книги о Кубе.

Иван Васильевич Шищенко умер в достаточно солидном возрасте, похоронен в Смоленске.