Владимир Успенский о получении Пастернаком Нобелевской премии

Что на меня произвело более сильное впечатление? Два письма Пастернака Хрущеву. Это были страшные письма. Нет, я не осуждаю Бориса Леонидовича. Я просто пришел в ужас от того, до чего же его довели. Ужасным было историческое выступление Семичастного, на котором тот сказал, что Пастернак хуже свиньи, потому что даже она не гадит там, где ест. Но еще ужаснее было всеобщее отраженное в газетах негодование. На протяжении нескольких дней в газетах целая страница была посвящена письмам, составленным по знаменитой формуле «не читал, но скажу». Разные почтенные и уважаемые люди осуждали Пастернака.

Для меня было совершенно не очевидно, что начнется подобная травля, хотя я понимал, что такое известие будет воспринято неодобрительно. С другой стороны, я достаточно долго жил при товарище Сталине, поэтому я привык ко всему. От советской власти можно было ожидать чего угодно в любой момент.

Мой приятель Вячеслав Всеволодович Иванов был единственным человеком, который открыто выступил в поддержку Пастернака. Его за это выгнали из университета. Когда приятель его отца Корнелий Зелинский, которого он знал с детства, протянул ему руку, Вячеслав Иванов отчетливо сказал, что он подлецам руку не подает. Он был одним из самых активных участников травли Пастернака на писательском собрании.

Конечно, эти Собрания Писателей производили очень тягостное впечатление. Борис Слуцкий, человек очень позитивный, выступил тогда против Пастернака. Это переломило его жизнь. Против выступили Виктор Шкловский, Вера Инбер и многие другие. У людей проснулись какие-то звериные чувства. И это следствие иррационального страха, воспитывавшегося в сталинское время наряду с ненавистью к врагу – неважно, к кому. Каждый боялся, что к нему постучат в дверь. Кроме того, действовала зависть. Зависть не таланту, а зависть поступку, смелости Пастернака.

Интервью взято в рамках проекта «Хронограф Бориса Пастернака».

Беседовала Светлана Шуранова