Бенедикт Сарнов о получении Пастернаком Нобелевской премии
Первым человеком, который пришел поздравить Пастернака, был Корней Иванович Чуковский со своей внучкой Еленой Цезаревной. Пастернак тогда не предполагал, что реакция будет такой бурной, негативной и скандальной. Дело в том, что эта тема набухала – его выдвигали несколько раз, и он должен был получить премию накануне, но не получил, так что в этот раз это не было для него полным сюрпризом. Но такой силы давления он не ожидал и не был к этому готов.
Собрание Союза Писателей 27 октября вел Сергей Сергеевич Смирнов. Он держался в рамках партийного поручения, что тоже достаточно постыдно, но все-таки в рамках. А многие, особенно дамы, например, поэтесса Вера Михайловна Инбер, стали выкрикивать с места, что осуждающей резолюции не достаточно, что нужно писать «предательство», что надо потребовать от правительства, чтобы его выслали. Самым яростным и постыдным выступлением было выступление Зелинского.
Каверин осуждал себя за то, что не поехал на съезд 27ого. Он понимал, что это будет аутодафе, постыдное действо, но считал, что тем, что он решил отсидеться дома, нечего гордиться. Не все тогда понимали, что тот, кто выйдет на трибуну, будет вынужден выступить с проклятьями. И когда объявили Слуцкого, когда он шел к трибуне, кто-то ему сказал: «Смотри, будь аккуратнее», – то есть они были уверены, что он попытается сказать что-то хорошее о Пастернаке, смягчить ситуацию. Но это было сложно. Слуцкому пришлось выступить против Пастернака, и потом он всю жизнь страдал из-за этого, и его психическое состояние, которое довело его до могилы, во многом связано с этой позорной страницей его биографии. У него даже есть стихи на эту тему: «Этот случай, этот случай…».
Спустя какое-то время, в перестроечные времена, Солоухин написал достаточно постыдную статью. Он пишет, что его упрекать не за что, ведь Пастернак никогда не был его любимым поэтом. Если бы это случилось с кем-то из его любимых, то он бы «ползком пополз, защищая его».
В то время была такая практика: по всем вопросам, связанным с идеологией, должны были высказаться простые люди – учителя, рабочие, колхозники. Но, конечно, это все писали журналисты, а потом находили какого-нибудь подставного служащего, который под этими словами «подписывался». В случае с Пастернаком газеты должны были с одной стороны подчеркнуть всенародность негодования, а с другой стороны – показать, что Пастернак был мелкой вошью, что его никто не знает, не читает, и что вся его так называемая слава – дутая. И тогда кто-то из журналистов сочинил фразу «Пастернака не читал, но осуждаю». Фраза почти пародийная, но потом она муссировалась, повторялась в разных вариациях. Может быть, эта формула в итоге родилась как некое обобщение всего сказанного в прессе.
Самой знаменитой фразой стала фраза Семичастного, председателя оргкомитета госбезопасности. Он сказал, что даже свинья не поступила бы так, как Пастернак, потому что свинья не гадит там, где она есть. А Пастернак «нагадил» там, где его кормили: он же имел дачу, был обеспечен…
Очень постыдную роль играл Федин, который был соседом Пастернака по Переделкино. Когда поэта хоронили, он сделал вид, что не знает, что происходит, и задернул занавеску.
У Пастернака была, можно сказать, вторая семья с Ольгой Ивинской. Когда возникла ситуация, что Пастернака действительно могут лишить гражданства и выслать, а она останется здесь, он под давлением друзей написал письмо Хрущеву. Его несколько раз вызывали. Там был такой Дмитрий Алексеевич Поликарпов, крупный партийный функционер, который был тогда заведующим отделом культуры ЦК КПСС. И он непосредственно занимался делом Пастернака. То кнутом, то пряником он заставлял поэта ситуацию разрулить.
Хрущеву дело изобразили соответствующим образом, как «антисоветчину» (вот он-то действительно роман не читал, это было для него слишком сложно). И он тогда дал делу ход. А когда уже вышел на пенсию, он «Доктора Живаго» прочел и сказал, что его обманули, ничего плохого в романе нет.
После отказа Пастернака от премии на нобелевский комитет, на Швецию тоже было оказано большое давление, и экономическое, и политическое. Они, чтобы как-то смягчить ситуацию, решили присудить эту премию Сартру, который был настроен про-комунистически. Но Сартр заявил, что премию не примет, что она ангажирована, политизирована, это не чисто художественная оценка. Тогда комитет решил присудить премию кому-то из советских писателей, потому что входить в конфликт с могущественной ядерной державой они не хотели, да и экономически были с СССР связаны. Собирались дать премию Паустовскому. Но наши твердо заявили, что есть только один советский писатель, который достоин нобелевской премии – это Шолохов. Потом Шолохов говорил, что до него не было ни одного русского писателя, который получил Нобелевскую премию. Потому что Бунин – не русский писатель, он иммигрант.
Интервью взято в рамках проекта «Хронограф Бориса Пастернака».
Беседовала Светлана Шуранова
