От рождения до войны
Райнер родился в 1927 году, в маленьком городке в глубокой провинции. Жила семья крайне бедно. Это мы все знаем из учебников, немцев загнали в угол после войны, мы помним рассказы про тощих бледных детей, которые мечтали поесть досыта – вот Райнер сам и был таким мальчиком. Эти послевоенные дети, утомлённые беспросветной нищетой, потом подросли и пошли воевать. Ну а чего, всё равно подыхать, никаких перспектив. В этом нет никакой интриги, мы все знаем, что было дальше со страной, с немцами, евреями и другими.
Мать его была надомницей, шила рубашки, напевая песни или покуривая. Когда не было денег на курево, настроение у неё портилось. Чуть заводилась копейка – она гоняла пацана за табаком. Семья то и дело переезжала, с одной съёмной квартиры на другую – хозяева выселяли их за задержки с квартплатой. Переезжать было легко – вещей-то мало…
Как конкретно жили? Райнер помнит те цены! Мешок картошки – 3 рейхсмарки. Кило мяса – 3,30. Апельсин – 10 пфеннигов. Квартплата за месяц – 25 марок. Каменщик или маляр получал за 48-часовую рабочую неделю, 8-часовой день и один выходной, 20-25 марок. А пособие безработного, на семью из трёх человек было 12-14 марок.
Последнее касалось отчима, который большей частью сидел без работы.
Как-то Райнер поехал с ним к его родне на пару дней (так-то многие ездили семьями куда-то на отдых, а он вот прежде – никуда) и там впервые в жизни попробовал роскошное блюдо, которого дома никогда не готовили. И что же это был за деликатес? Томатный суп. Помидоры были дико дороги, он даже не помнит сколько они стоили — лишняя информация.
Запомнились походы в магазин так называемых колониальных товаров. Там стояли крепкие запахи: мыло, табак, керосин, кислая капуста, шоколад, уксус, кофе, перец, изюм…
Машин в городке было мало, товары развозили на лошадях. Или на небольших тележках, каждую тащила пара догов. Или и вовсе на ручных тачках.
Однажды летом самых тощих и бледных детей по рекомендации врача местные власти отправили в деревню, в Вестафлию. Посадили в поезд, у каждого на шее галстук, а на нем фамилия и адрес ребенка, на всякий случай – все ж маленькие. По прибытии тамошняя администрация раздавала детей по состоятельным крестьянским семьям, немного подкормить. Доходяги в меру сил помогали и по хозяйству.
В Германии была тогда депрессия, нищета, разруха. Каждый грош, прежде чем потратить – три раза туда-сюда мысленно перекладывали. Скандалы и драки, даже в семье, вспыхивали то и дело, все на нервах.
Местный пастор, старик, запомнился тем, что выдавал детям по леденцу, что было тогда роскошью – такое только по праздникам выпадало.
Мать купила в рассрочку швейную машинку – «Зингер», да не простую, а с электроприводом! Уже заплатила половину стоимости – 160 или 180 рейхсмарок. Так машинку у нее отобрали, не вернув ни пфеннига!
– Вот оно, капиталистическое рыночное хозяйство, – бедных грабить! – так это комментирует сегодня дедушка Райнер, проживший большую часть жизни в ГДР, которая была витриной соцлагеря.
Райнер помнит демонстрацию: люди шли по городу медленно, молча, и только время от времени кто-то орал через рупор:
– Мы голодны! Дайте нам работу и хлеб!
30 января 1933 к власти пришел Гитлер. Он всем обещал работу, и некоторые её-таки получили. Что будет дальше, к чему приведет политика нацистов – одни не понимали, другим было все равно.
– Вот так и большинство граждан ГДР в 1989-1990 хотели поскорей получить западные марки, не задумываясь о том, что будет дальше и чем за это придётся платить! – так он это комментирует из сегодняшнего дня.
– На Пасху 1933-го пошёл в школу, мальчикам дали синие фуражки, с козырьком. А девчонкам – бескозырки. Ещё дали коричневый кожаный ранец и много всякого разного…
В 1934-м, после окончания первого класса, мальчику в школе подарили поучительную книгу.
– Автором её, как сейчас помню, был Вилли Фезе (Willi Fehse). Там рассказывалось про некоего коммуниста по имени Карл Миллер, и у того дома висел портрет Ленина – человека охочего до чужой собственности. И вот Карла посадили в концлагерь. А там злые коммунисты подожгли барак охраны, и один вертухай чуть не сгорел. И тут вдруг наш Карл Миллер перековался, в нём проснулось доброе начало, он вспомнил, что он всё-таки немец, – и спас охранника…
Видите, какой тонкий подход! Ничего, типа, плохого нету в концлагерях, это помощь заблудшим – они могут перековаться, полюбить палача и спасти его, и всем будет хорошо.
Тем же летом во дворе школы прошла Коричневая ярмарка (я сперва удивился, подумал – коричневая месса, Braune Messe, о как!), на которую свезли товары, сделанные на местных предприятиях – чтоб показать, как при нацистах поднимается экономика. Жить стало лучше, жить стало веселее!
Отчим, который часто сиживал без работы и перебивался случайной подёнщиной, пытался как-то устроиться по партийной линии, подбираясь поближе к НСДАП. Он вступил в нацистскую группу, которая собирала пожертвования для ветеранов и жертв войны (Первой мировой). Как-никак постоянная работа! Приходилось и драться, на улице – тогда нередкими же были стычки с коммунистами, те были боевые ребята и не давали себя в обиду, пока всех не перебили и не пересажали. Как-то в такой вот драке – он выступал на стороне своих, нацистов – отчиму разбили голову. Но ничего, оклемался.
Отчим и пацана приобщал к своему делу – водил иногда в детскую национал-социаличтическую группу. Там детишки играли, пели, ходили в походы, с яркими вымпелами, легко догадаться, какими. Райнер говорит, что там было очень весело! А ещё отчим брал его кататься на авто, его знакомый партиец торговал мороженым, развозил его по окрестностям. И мальчик получал свою бесплатную порцию, это была редкая роскошь. А ещё отчим иногда брал пацана, когда шел в гости к кому-то из друзей-нацистов, и тот на всю жизнь запомнил, как два раза ему удалось съесть настоящий обед, какой подают в приличных домах – а не просто картошки с хлебом, как в нищей семье.
Мысль была простая и доходчивая: ребята, да не нужны вы никому, кроме родной партии! Только фюрер и его нацисты и могут позаботиться о вас.
