Феномен Терезина: культурная жизнь в транзитном нацистском лагере

Терезинштадт не самый известный в России сюжет из истории Второй мировой войны. Этот транзитный лагерь для евреев в 60 км от Праги действовал с 1941 по 1945 гг. В терезинском гетто сосредоточилась элита европейского еврейства. Сохранившиеся дневники, документы еврейской администрации и воспоминания выживших являются свидетельствами уникального явления – расцвета культуры на краю пропасти. Специально для сайта Urokiistorii Елена и Сергей Макаровы подготовили обзор таких свидетельств, описывающих повседневную (культурную!) жизнь гетто.

Терезин (Терезинштадт, Т.), крепость XVIII века в 60 км от Праги, c 1941 по 1945 служил транзитным лагерем для евреев из Протектората Богемии и Моравии, Германии, Австрии, Голландии и Дании. Нацисты преследовали две цели. Во-первых, Т. служил перевалочным пунктом, откуда евреев депортировали на Восток, в лагеря смерти. Во-вторых, немцы демонстрировали Т. мировому сообществу, имитируя таким образом лояльность в отношении евреев. Так, в 1942 и 1944 годах были сняты пропагандистские фильмы о счастливой жизни «еврейского города»; летом 1944 г., перед приездом комиссии Красного Креста, в Т. была проведена акция «приукрашивания», и город на несколько дней приобрел мирный вид. Депортации в лагеря смерти, равно как и нечеловеческие условия, в которых содержались жители гетто, успешно скрывались от окружающего мира. Из 152 тыс. з/к, прошедших через Т., 88 тыс. были отправлены в Освенцим и другие лагеря уничтожения; еще 34 тыс. умерли в лагере от голода и болезней. Лишь около 30 тыс. пережили войну.

Терезинские узники задавались вопросом: что с ними будет, когда кончится война.

«…Верю в будущее поколение, которое будет счастливей нашего. Мы сможем описать это в литературе. Короткий рассказ из Терезина будет точным свидетельством тому, что мы эту очистительную баню прошли не зря… Все, что мы здесь пережили со всеми грустными, но и веселыми эпизодами, может быть запечатлено в романах, драмах и фильмах. Надеюсь только на то, что я, свободный человек, чех, когда-нибудь сяду за свой стол и буду писать. Это моя единственная радость в жизни – сочинять – и она стоит всех тех ран, которые мне нанесла судьба. Ярослав Хумбергер: каменщик зимой, маляр – летом, а в общем – писатель. Терезин. 8.7.1944». Jewish Museum, Prague.

Мечта «свободного человека, чеха, сесть за свой стол и писать» не осуществилась: он был уничтожен в Освенциме как еврей.

Молодым пражским интеллектуалам, прибывшим из Праги в Терезин в ноябре 1941 года в составе строительного отряда, предстояло превратить огромные мрачные казармы и конюшни в жилье для будущих лагерников.

«Первое мероприятие досуга было организовано 5 декабря 1941 года в комнате № 69 Судетских казарм, – пишет в отчете „Отдела досуга в Терезине“ его глава раввин Эрих Вайнер. – Члены первого рабочего транспорта АК 1 дали концерт в честь прибытия из Праги второго рабочего транспорта АК 2. Концерт удался на славу, поскольку многие музыканты привезли с собой инструменты. Вскоре состоялось еще два концерта, после чего была подготовлена новая программа для аудитории в 900 человек; затем последовали еще четыре эстрадных представления. Играл джаз-оркестр в составе Вайса, Зелига, Гольдшмидта, Маутнера, Ледерера и Кона. Тедди Бергер отбивал ритм по днищу ведра и футляру от аккордеона; Курт Майер и Вольфи Ледерер играли дуэтом на губных гармониках, исполняли куплеты; Виктор Кон играл на флейте. Герберт Левин показывал фокусы. Мирко Тума и Франтишек Мишка читали чешскую поэзию, а д-р Бехал – немецкую. Сперва не было барабанов и виолончели, но и они нашлись у каких-то музыкантов-любителей». Erich Weiner, History of FZG. Theatrical Performance during the Holocaust, ed. R. Rovit, A. Goldfarb. Baltimore/London: The Hopkins University Press, 1999.

Уже 9 января 1942 года первый тысячный транспорт ушел из Терезина. З/к не знали, куда и зачем их отправляют. Адрес и цель транспортов из Терезина были известны нацистскому командованию, и посему его не беспокоило как евреи проводят свой досуг. Главное – вовремя и без проблем загрузить их в вагоны и дать сигнал к отправке. Этой задаче «самодеятельность» не мешала – наоборот, отвлекала от возможного недовольства или протеста. Внутренней цензурой заправляло еврейское начальство, именно оно и держало «самодеятельность» в русле.

В Терезине исполнялись произведения «врагов немецкой культуры» Мендельсона, Малера и Шёнберга, запрещенные в рейхе и Протекторате. В «музыкальном кафе» играл джаз – единственный во всей оккупированной Европе. Изо всех музеев давно были выброшены произведения «еврейских вырожденцев» – здесь разрешалось писать картины, играть национальные пьесы, петь еврейские песни. Культуру не только разрешили, но и использовали в своих целях. Некоторые постановки и концерты эсэсовское начальство велело показать комиссии Международного Красного Креста, а потом заснять в пропагандистском фильме о сладкой жизни евреев при фюрере.

«…Я наблюдал, как сотни пожилых людей лежат в больницах и богадельнях, оставленные на произвол судьбы, и мне захотелось дать им какое-то времяпрепровождение. Поэтому я основал институт лекторов. В большинстве случаев это были немолодые люди, которые тем не менее с большим рвением взялись за дело – регулярно навещали больницы и проводили там час-другой, развлекая обитателей докладами, лекциями или рассказами». Ганс Краса. Отчеты отдела досуга. Яд Вашем, 064.

Начавшись с развлечения больных и немощных, лекции вскоре охватили множество заключенных, становясь все глубже и серьезнее. В «крепостном университете» прошли обучение десятки тысяч. За 1941 – 1945 годы более пятисот лекторов прочли около двух с половиной тысяч лекций.

«В концлагере чувство общности рождалось из стремления людей помочь друг другу физически и духовно, – пишет Лео Бек, выдающийся философ, теолог и руководитель немецкого еврейства. – Под покровом темноты долгие вечера выстаивали они плечом к плечу под самой крышей, продрогшие на насквозь продуваемых чердаках казарменных бараков. Они стояли, внимая рассказам о Библии и Талмуде, о Платоне и Аристотеле, о Маймониде, Декарте и Спинозе, об исторических событиях и проблемах, о поэзии, живописи и музыке, о Палестине старых времен и наших дней, о заповедях, пророках и мессианской идее. В эти часы община вырастала из аморфной массы, препоны раздвигались и мысль летела вдаль. Это были часы свободы». L. Baeck, Life in a Concentration Camp. The Jewish Spectator, July, 1946, р. 12.

25-летний Эгон Редлих записывает в дневнике:

«Среда, 25 ноября 1942 г. Сегодня замерзло молоко в кастрюле. … Дети не снимают верхней одежды, и от этого в детских помещениях размножаются вши. Сегодня была премьера „Проданной невесты“. Это самое прекрасное представление, которое я видел в гетто».

С середины 1942 года лагерная самодеятельность приобретает структуру. Отдел досуга начинает планировать мероприятия, планы утверждаются в немецкой комендатуре. С начала 1943 года руководство и работников отдела досуга освобождают от физической работы и теперь они полностью заняты лекциями, концертами и т. д.

Вот лишь один, взятый наугад день терезинской культуры – 19 марта 1944 г.

Лекции

Театр и музыка

«…Одним из кульминационных событий недолгого расцвета Терезина стало исполнение „Реквиема“ Верди. Дирижёру Рафаэлю Шехтеру пришлось выдержать борьбу и с ортодоксами, и с сионистами: допустимо ли, чтобы под звуки католической заупокойной мессы евреи хоронили сами себя? Свободным выбором своим – вопреки расовым, национальным, религиозным барьерам – подтвердил Шехтер принадлежность европейской, всечеловеческой культуре. Трижды пришлось ему заново набирать участников хора и солистов, но он не сдавался и всякий раз доводил дело до исполнения. На репетициях уговаривал своих певиц: „Девочки, старайтесь, пойте, как ангелы – авось, кто-нибудь там в небе и услышит вас!“ Е. Кержнер. Регенсбург. Письма в Миннесоту, 1999.

За считанные месяцы до отправки в Освенцим композитор Виктор Ульман написал эссе «Гёте и гетто». Стояло лето 1944-го. В лагере царила эйфория – там узнали о высадке союзников в Нормандии, о покушении на Гитлера, о приближении восточного фронта. Многим казалось, что вся эта жуть уже принадлежит прошлому, что даже нацисты поймут бессмысленность продолжения бойни…

«Мне представлялось всегда, что гётевское: „Живи мгновеньем, живи вечностью!“ раскрывает таинственную суть искусства. Будь то эфемерная, преходящая вещь, скоро увядающий цветок в натюрморте, будь то ландшафт, человеческий облик или поворотный момент истории,– живопись предохраняет их от забвения. Музыка поступает так же со всем душевным, с чувствами и страстями людей, с „либидо“ в самом широком значении, в смысле Эроса и Танатоса. Таким образом „форма“, как её понимают Гёте и Шиллер, одухотворяет косную материю, массу. Терезин был и остаётся для меня школой формы. Раньше, когда не чувствовались бремя и тяготы материальной жизни, – они вытеснялись комфортом, этой магией цивилизации, – легко было создавать красивые „формы“.

Здесь, где нужно повседневно преодолевать сопротивление материи, где всё окружающее враждебно Музам, – здесь истинная школа мастерства, если вместе с Шиллером видеть тайну произведения искусства в преобразовании материи в форму, – что, по-видимому, вообще является миссией человека, – взятой не только в эстетическом, но и в этическом плане. Я написал в Терезине довольно много нового, чаще всего по просьбам или пожеланиям дирижёров, режиссёров, пианистов и вокалистов… Надо подчеркнуть, что Терезин не препятствовал, но способствовал моей музыкальной работе; что мы ни в коем случае не сидели, плача и стеная, на брегах рек вавилонских; что наша воля к культуре была адекватна нашей воле к жизни…» Kritiken ueber musikalische Veranstaltungen in Theresienstadt . Hamburg: Von Bockel Verlag, 1993..

Принято считать, что чувствительным, утонченным натурам необходимы особые условия для творчества. Пруст мог писать лишь при полнейшей тишине, Кафка боялся шума, Бетховену нужно было принимать ванны и т. д. В Терезине не было условий де люкс. Но там была среда, необходимая для самореализации и творческой свободы.

«Если люди, которые никогда здесь не жили, посмотрят на недельные музыкальные программы отдела досуга, они будут удивлены обилием и выбором исполняемой здесь музыки, – писал композитор и пианист Гидеон Кляйн. – На население менее 30.000 человек, здесь приходится по 7 сольных, инструментальных или камерных концертов в неделю, а также три оперы в концертной форме, исключительно сложные вокальные произведения, такие, как „Реквием“ Верди или оратория Мендельсона „Илия“, не говоря уж о концертах старинной и современной музыки.

При столь обширном репертуаре и ограниченных помещениях мы должны приложить все усилия, дабы держать исполнительский уровень на подобающей высоте. … Количественный подсчет свидетельствует о прямо-таки столичном размахе здешней музыкальной жизни. Недостаток инструментов приводит к невозможности исполнения оркестровых произведений в их оригинальном виде; кроме того, у нас не хватает по-настоящему профессиональных музыкантов. Эта характеристика нашей музыкальной жизни еще большей мере относится к остальным областям культуры и искусства. Неизбежно возникающий дилетантизм может и должен стать предметом критики, но в конечном счете мы вынуждены с ним примириться». Г. Кляйн. «Несколько заметок о музыкальной культуре Терезина». Архив Яд Вашем.

После войны Алиса Блёмендаль писала:

«Нередко певица из Вены или Праги днем трудилась в прачечной, а вечером выступала в концерте; скрипач выходил на чердачную сцену, едва успев согреть руки у печурки после тяжелого труда по укладке асфальта; по вечерам, после 8 – 10 часов работы на огороде, 16-летние девицы в детском доме, рассказывали по-английски о Лондоне или разыгрывали по-немецки „Отелло“ со своим молодым учителем, имея всего два экземпляра пьесы; или днем спортивная молодежь играла в футбол – и здорово играла – настолько эти люди были тверды в своих ценностях» Алиса Блёмендаль. Воспоминания, 1945..

Выжившие пытались осмыслить произошедшее. Выдающийся психолог и философ Виктор Франкл писал:

«…Лишь некоторым удалось сохранить человечность, но эти некоторые подавали пример другим, и этот пример вызывал характерную цепную реакцию. Они никогда не рассматривали лагерную жизнь как простой эпизод — для них она была скорее испытанием, которое стало кульминацией их жизни…» Виктор Франкл. Сказать жизни «Да» (психолог в концлагере). Москва, «Смысл», 2004.

Находясь в самой нереальной из реальностей – в транзитном лагере, между потерянным прошлым, временным настоящим и транспортами в страшную неизвестность, люди выстояли. Они создали другую реальность – и в этом оказались непобедимы.

Елена МакароваЕлена Макарова — писатель и педагог, Израиль. Автор исследований и публикаций об истории Терезина. Автор документального романа «Фридл»., Сергей Макаров

По теме:

• А. Каратеев. Здесь можно было бы жить…  / О книге: Елена Макарова, Сергей Макаров, Екатерина Неклюдова, Виктор Куперман. Крепость над бездной. Книга первая: Терезинские дневники, 1942—1945
• Е. Макарова, С. Макаров. Крепость над бездной. Книга вторая. Я – блуждающий ребенок. Дети и учителя в гетто Терезин, 1941–1945
• Е. Макарова, С. Макаров. Крепость над бездной. Книга третья. Терезинские лекции, 1941-1944
• Е. Макарова, С. Макаров. Крепость над бездной. Книга четвертая. Искусство, музыка и театр в Терезине. 1941 – 1945. 7 Все жанры, кроме трагедии. Искусство узников лагеря Терезин.
• Сайт Иерусалимской Терезинской инициативы
• Разрушить крепость молчания / Документальный роман «Фридл» Елены Макаровой / urokiistorii
• Е. Кержнер. Регенсбург. Письма в Миннесоту, 1999
• «Прекрасное кино»: нацистские пропагандистские фильмы / urokiistorii