13 марта 2012

Джонатан Литтелл «Благоволительницы»: сочиненные воспоминания о Второй мировой войне

Adolphe-William Bouguereau. Orestes Pursued by the Furies. Источник: symbolon.de

На русском языке вышел многостраничный роман Джонатана Литтелла «Благоволительницы»: его действие происходит в нацистской Германии и в Восточной Европе во время второй мировой войны, а главным действующим лицом и рассказчиком, от имени которого ведется повествование, является нацистский ревизор; оберштурмбанфюрер СС Макс Ауэ оказывается в ключевых местах Холокоста. В мировой и российской прессе роман о болезненном прошлом, механизмах памяти и пределах личной ответственности вызвал большую дискуссию, в которой принимают участие и “Уроки Истории”.

О книге рассказала Ирина Щербакова

Событие

Публикация на русском языке романа Джонатана Литтелла «Благоволительницы» — большое событие. Многие его уже прочли или как раз читают (издательство Ad marginem выпускает уже третий тираж). Появились рецензии; в некоторых из них роман очень хвалят, считают достижением в литературе последнего времени. Так, например, Захар Прилепин в «Новой газете» называет книгу великой и сравнивает с «Собором Парижской богоматери» и «Преступлением и наказанием» (Захар Прилепин «Таких книг классика еще не знала»). С другой стороны, есть и отрицательные рецензии серьезных уважаемых критиков, к мнению которых прислушиваются в литературном сообществе, как, например, Григория Дашевского (Григорий Дашевский «Опыт неприятеля»).

«Благоволительницы» Литтелла несомненно заслуживают пристального внимания и серьезного разговора, в том числе и на нашем сайте, посвященном истории XX века. Ведь мы имеем дело с историческим романом нового типа. Он огромный – почти 800 страниц (и это разрушает столь часто высказываемые опасения, что время больших эпических форм миновало, что для современного читателя они просто неподъемны). При этом самого автора никак нельзя причислить к историческим свидетелям описываемых им событий, он – человек с очень современной биографией  — родился в Нью-Йорке в 1967 году, вырос во Франции, ездил по миру, работая в гуманитарных организациях, был и в Чечне, где его даже ранили. Много месяцев жил в России, и, как это хорошо видно в романе, очень зорко ко всему присматривался.
И вот, спустя 65 лет после второй мировой войны, Литтелл берется за материал, который изучен и описан, как ни один другой, в сотнях тысяч книг ( в исторических трудах, воспоминаниях, свидетельствах, художественных произведениях и т.д. – несть им числа!) Для чего? Все–таки, как мне кажется, для того чтобы снова ответить на поставленный немецким философом Теодором Адорно в конце сороковых годов знаменитый вопрос: существует ли литература после Освенцима? Можно ли вообще описать то, что случилось во время второй мировой войны языком художественной литературы и каким может быть сегодня этот язык? Литтелл предлагает нам свой вариант ответа.

Литература после Освенцима

В романе есть несколько пластов. Автор будто бы играет с читателем в некую интеллектуальную игру, подкидывает ему специальные обманки, словно проверяя, глотнет ли тот наживку, примет ли за чистую монету.
Роман написан от первого лица – это воспоминания не просто наблюдателя или даже соучастника, а одного из реальных винтиков нацистской машины уничтожения. Литтелл рисует фигуру, которая представляет собой некое антиклише, его герой – настоящий интеллектуал, защитивший диссертацию по юриспруденции, знаток литературы, музыки, античной философии и т.д. А форма романа - это «годы странствий» главного героя по местам уничтожения евреев - в Житомире и Бабьем Яру, в Ростовской Змиевой балке и Освенциме.

Одна из обманок автора – сама форма и ткань повествования; все события описываются с большим количеством мелких подробностей: был там-то, поехал туда-то, на такой-то машине, военная часть под таким-то номером, там были такие-то военные действия, потом встретился с лейтенантом таким-то, ел то-то. Читатель попадает в странное, поначалу трудно перевариваемое пространство фактографии, «телефонной книги». «Я настоящая фабрика фактов», — говорит герой Литтелла. Некоторые рецензенты всерьез критиковали автора за эту монотонность и якобы утомительную невыразительность художественного языка. Но это, конечно же, лишь художественный прием. Литтелл хорошо изучил подобного рода литературу, военные воспоминания офицеров вермахта и т.д. и довольно точно воспроизводит их стиль. Он хорошо понимает, что таковы механизмы работы памяти: свидетель, находящийся внутри истории, в отличие от историка, сталкивается, прежде всего, с мелочами, подробностями. Эта мелкая фактография – обычно способ спрятаться от рефлексии, уйти от ответственности, что собственно и пытается сделать герой Литтелла. Именно так и вели себя многие реальные виновники. (Например, Эйхман, в своих показаниях на процессе тоже бесконечно приводит мелкие детали и подробности функционирования бюрократической машины по осуществлению Холокоста.)

Именно поэтому автор с такой скрупулезностью придерживается фактографической и исторической достоверности. Литтелл прекрасно владеет материалом, старательно выверяет каждую деталь, каждый факт, дату. (С такой же точностью и с прекрасным знанием источников описаны исторические фигуры руководителей З-го рейха, с которыми сталкивается герой).

Но при этом, по мере погружения в роман, мы видим, как из моря мелких подробностей и фактов, из постоянных перемещений героя романа, которые совершаются вроде бы помимо его воли и желания, постепенно выстраивается единая траектория путешествия по главным местам, где происходят массовые убийства. Получается страшный путеводитель, который пролагает по карте Европы (вспоминается длинная указка, которой Эйхман водит по карте во время своего процесса), маршрут памяти не только жертв - как мы к этому привыкли, — но и виновников.

Кстати, во время чтения я вспоминала фильм Алексея Германа «Хрусталев, машину», где так же зрителю приходится преодолевать нагромождение исторических реалий, подробностей, деталей, чтобы понять происходящее. И лишь потом из этого мнимого хаоса проступает образ времени.

Реализм или постпостмодерн?

… Это очень интересный вариант исторического романа – не о событиях, а скорее о нас, о том, что мы знаем. Автор как бы проводит ревизию представлений, образов и клише о фашизме, сложившихся у нас за XX век, причем делает это в самой болезненной точке

При всем нагромождении подробностей, фактов, описаний роман «Благоволительницы» нельзя назвать реалистическим. Литтелл очень ловко подделывается под реализм, обращаясь при этом, прежде всего, к интеллектуальному читателю, с которым он ведет постоянный диалог.
На самом деле он, описывая ключевые события второй мировой войны, прежде всего, апеллирует к нашим знаниям и представлениям о прошлом, к тому, что определило взгляды и оценки современного образованного читателя. Как со знаменитым чеховским ружьем – если возникают Минводы и гора Машук, значит, будет отсылка к Лермонтову, если фигурирует топор, которым герой совершает убийства, вспоминайте Достоевского.

Если вы читали Гроссмана «Жизнь и судьбу» – главный русский роман о Сталинграде – тогда узнаете и Сталинград Литтелла. Он почти что «отзеркаливает» гроссмановское описание, запоминающиеся сцены, например, дом, в котором оказываются окруженные немцы. Тут есть и разговор главного героя с советским комиссаром Правдиным, прямая перекличка со знаменитымо диалогом эсэсовца Лиса со старым большевиком Мостовским в романе «Жизнь и судьба».
В эту игру с цитатами и отсылками Литтелл включает не только литературу, но и известные фото- и киноообразы ( он сам говорил, что к написанию романа его подтолкнули фотография казни Зои Космодемьянской и многочасовой документальный фильм Клода Ланцмана «Шоа»).

Что касается кино, то у автора есть, например, явная перекличка со знаменитым фильмом «Ночной портье» Лилианы Кавани, с его садомазохисткими мотивами, и еще в гораздо большей степени с фильмом Лукино Висконти «Гибель богов». Тут тоже и гомосексуальность главного героя, и мотив инцеста. Литтелла даже упрекали в том, что его роман – порнографический, но это, конечно, не так. Описание сексуальных сцен — это тоже его отсылка к нашим сегодняшним представлениям о нацизме и его изображениям.

Литтелл искусно играет с нашими представлениями и образами, он включает их в контекст и получается очень интересный вариант исторического романа – не столько о самих событиях, как бы детально и якобы правдоподобно, они ни были описаны, сколько о том, что мы о них знаем. Автор словно проводит ревизию взглядов и представлений о нацизме, сложившихся за все последующие десятилетия XX века, выбирая самую страшную и болезненную тему.

В пространстве античной трагедии

Выбирая тему и героя, Литтелл ставит главный вопрос, на который уже многие десятилетия пытаются ответить историки, философы, художники. Был ли у людей, вовлеченных в страшные преступления 20-го века нравственный выбор ? Литтелл пытается заглянуть в сознание тех, чьими руками совершались преступления, и представить, какие ответы они дали бы.

Поэтому его фиктивные воспоминания интеллектуала эсэсовца о своем прошлом  — это своего рода антирефлексия, тот предел осмысления собственной жизни, на который он только и способен. Реакция героя передается лишь через физиологию – герой, свидетель или участник убийств, сам находится в полуразлагающемся физическом состоянии. Литтелл и описывает мучащую его рвоту, боли в животе и т.д. с едва выносимой для читателя настойчивостью.
Герой Литтелла не говорит: судите меня, я палач, я не могу жить после этих преступлений. Наоборот, он постоянно подчеркивает — я ваш брат, я такой же, как вы. Он воображает себя героем древнегреческих трагедий, а происходящие ужасы представляет декорациями античного представления. Он говорит: меня поместили в это ад, я ничего не мог сделать, это рок, я сам ничего не выбирал – меня назначают, меня посылают, я невольно стал палачом, также как Эдип невольно стал убийцей. Он адресует нас к античным трагедиям, к Эсхилу, в романе герои как будто играют роли античных персонажей – вот охваченный жаждой мести Орест, вот мечущаяся Электра, вот Клитемнестра, которая, по мнению героя, заслуживает смерти.

В связи с этим, я могу понять логику многих немецких литературных критиков и историков, которые весьма критически отнеслись к роману Литтелла( в отличие от французских, отметивших роман Гонкуровской премией). Столько усилий в течение многих десятилетий было потрачено в Германии на то, чтобы доказать, что рефлексия и нравственная проработка прошлого необходима, и лишь это может излечить общество. А у героя Литтелла вроде бы обратный посыл - он отвергает все нравственные оценки своих деяний. И можно придти к выводу, что Литтелл ставит под сомнение ориентиры, которые выстроили для себя предыдущие поколения европейских интеллектуалов, привязав память о 20-м веке к памяти о совершенных преступлениях против человечества. Но и это обманка и самая банальная - не надо путать героя с автором. Да, эсэсовцу Максу Ауэ удалось спастись, скрыться, избежать наказания, но он не может избавиться от своего прошлого.

Роман ведь неслучайно называется «Благоволительницы»,- это перевод греческого слова Эвмениды, богини мщения. И поэтому ключ к роману в последних словах героя, завершающих книгу: «Мой след взяли благоволительницы».

Кстати, когда израильтяне схватили, наконец, Эйхмана, одна из первых фраз, которую он произнес, была : « Я знаю, что вы израильтяне».

Записала Юлия Черникова

По теме: