Как Роберт Эдельман объясняет советскую жизнь через футбол

Как всякий историк-монополист, занимающийся своей избранной темой, американец Роберт Эдельман создаёт вокруг истории спорта собственную систему образов, идей и представлений. Вот так и получается, что для того, чтобы «объяснить советскую жизнь через футбол» нам нужно объяснить, как объясняет советскую жизнь через футбол Роберт Эдельман. Многое он скажет сам, что-то мы добавим от себя.

Эдельман занимается историей спорта – разновидностью социальной истории, переживающей в последние полтора-два десятилетия стремительный интеллектуальный подъём. Советскому спорту посвящены две его большие книги: «Serious Fun: A History Of Spectator Sports in the USSR», переведённая у нас три года назад и «Spartak Moscow: А History of the People’s Team in the Worker’s State», выпущенная в США в прошлом, 2010-м году. Работа о «Спартаке», очевидно, главная для Эдельмана, который впервые начал собирать материалы для неё ещё в 1965-м году.

История «Спартака» у Эдельмана – как когда-то история мельника у Карло ГинзбургаК. Гинзбург. Сыр и черви. М., 2000. – это материал для возможных обобщений. Главное различие между «микроисторией» одного человека (Меноккио) и одной команды («Спартака»), пожалуй, в том, что команда остаётся неизменной лишь как некая символическая единица – «Спартак» меняет игроков, спонсоров, покровителей, даже название. Но в сознании болельщиков вся его история выстроена вокруг единого смысла, представления об игре и мире вокруг неё: «Спартак» команда «народная», «демократическая», обладающая особым «спартаковским духом». В каком-то смысле, образ футбольного «Спартака» в понимании советских людей – это и есть ересь Меноккио, порождённая сознанием простого человека – мельник объяснял устройство мира при помощи сыра и червей, болельщик «Спартака» — при помощи футбольного поля и общества «Динамо».

Выдвинув гипотезу о том, что «эволюция «Спартака» во времени всегда находилась в тесной связи с переменами в советском обществе», Эдельман скрупулёзно анализирует путь, пройденный командой – от кружка друзей из района Красной Пресни конца XIX-начала XX вв. вплоть до распада Советского Союза. Это фундаментальная, новаторская и в чём-то провокационная работа – если когда-нибудь она станет достоянием читателя в России, все мы сможем в этом убедиться.

Некоторые важные идеи, лежащие в основе книги, Эдельман излагает в ходе часовой лекции в Городском Университете Нью-Йорка (CUNY), которая называется «How soccer explains Soviet Life» («Как футбол объясняет жизнь в Советском Союзе»). Ниже я прокомментирую тезисы Эдельмана из этой лекции, также ссылаясь на одну из немногих его статей, доступных на русском языке – «Маленький способ сказать «Нет»», которую можно прочесть здесь.

Видеозапись лекции Эдельмана:

6-я минута лекции: Эдельман формулирует главный для себя вопрос: как советские люди относились к тому строю, в котором жили на протяжении более чем 70 лет? Для него, как для ревизионистат.е. критика теории «тоталитарного строя» в СССР (или постревизиониста, постпостревизиониста или постпостпостревизиониста, как он сам иронически себя называет)

в футбольном болении выражается свобода советских граждан, это «маленький способ сказать «нет»» режиму – в возможности самому выбрать любимую команду и поддерживать её, не боясь репрессий или запретов («ни разу в советской истории никто не вламывался в дверь посреди ночи, чтобы взять тебя за руку и потащить на стадион болеть за «Динамо»»).

В советском государстве, лишённом свободной политической жизни, выборов, независимой прессы и открытых опросов общественного мнения, сама власть, по словам Эдельмана, часто испытывала затруднения с тем, чтобы проанализировать, что о ней думает её собственный народ. После смерти Сталина и прекращения эскалации государственного террора, после его осуждения на XX-м съезде вопрос встал особенно остро – нужен был новый партийный проект будущего. А каким было народное отношение к недавнему прошлому? Единогласно ли народ поддерживал Сталина и партию?

И вот органы госбезопасности, обобщив имеющиеся у них данные секретных сводок и рабочих анкет, отчитываются перед членами Политбюро: «Помните, сколько в стране выпущено почтовых марок с портретом Сталина? – так вот – люди слишком часто плюют не на ту сторону марки». Для Эдельмана как историка повседневности важна именно эта идея пассивного, молчаливого протеста, «упрямства» (он вспоминает сложнопереводимый с немецкого термин Eigensinn, историка Альфа Людтке), выраженного иногда в самых мелких, подчас незначительных жестах.

11-я минута: Московский «Спартак» в 1935-м году – особенная, необычная для Советского Союза команда – союз «Промкооперации» (профсоюза мелких служащих), комсомола и группы спортсменов, объединённых вокруг четырёх братьев Старостиных со своей историей, к моменту основания общества насчитывавшей уже полтора десятка лет. Эдельман не рассказывает эту историю подробно – он обращает внимание на главное: в общественном сознании «Спартак» – команда не ведомственная, она названа в честь героя «восставшего против эксплуататоров во имя лучшей жизни», это команда «низших классов», одновременно пользующаяся популярностью и среди интеллигенции (писателей и актёров, друзей братьев Старостиных).

15-28 минуты: Складывание «спартаковского мифа» в 30-е годы Эдельман склонен соотносить с теми событиями, о которых сами Старостины много пишут в своих мемуарах. Это матч на Красной площади в 1936-м году, матчи с басками, «бериевская» переигровка с тбилисским «Динамо»Об этом подробнее см. в материале «Репрессированные люди футбола. Старостин и Берия»..

«Спартак» завоёвывает любовь публики: «Примерно половина футбольных болельщиков в Москве симпатизирует «Спартаку» – другая половина делится между всеми остальными столичными командами», – приводит Эдельман воспоминания одного из болельщиков того времени.

Протестный элемент, заложенный в идее противостояния «Спартака» и «Динамо» в конце 30-х годов заметен особенно сильно – на сталинских парадах спортсмены «Динамо» демонстрируют дисциплину, синхронность, военную выправку – то, что было нужно для «сталинского политического театра». Играющий на Красной площади «Спартак» более спонтанен, непредсказуем, погружён в игру. «Спартак», побеждающий тбилисское «Динамо» в переигровке полуфинала 1939 года – борец за справедливость той же «игры», в ходе которой можно было кричать «Бей милицию!» (подразумевая «Динамо»), и это не влекло за собой никаких серьезных последствий»Эдельман Р. «Маленький способ сказать «Нет»»..

И всё же этот образ «Спартака» мифологичен, Эдельман обращает внимание на элементы его «сконструированности». Матч на Красной площади двух «Спартаков» идёт по заранее обговоренному сценарию, баски обыграны 6:2 (центральная часть легенды о «Спартаке») – но не без помощи главного судьи (сотрудника общества «Спартак»), поставившего, к возмущению басков, пенальти при счёте 2:2; после чего, согласно Эдельману, «баски поняли, что их настоятельно просят проиграть эту игру» – и благоразумно делают это.

48-60 минуты: Негласное прозвище «народная команда» имеет и не-футбольную природу. «Спартак» «народный», потому что он, как и народ – не равен государству. «Спартак» — это «мы», государство (и «Динамо») – «они». А после 1942-го года он разделяет судьбу большой части этого народа – братья Старостины арестованы и отправлены в ГУЛАГ. Это решающий аккорд – «Спартак» укореняется в личной, негласной, семейной истории, он принадлежит ей почти на равных правах, ведь его основатели подвергаются тем же репрессиям, что и «простые люди». Вместе с потерей Старостиных команда символическим образом теряет своё былое игровое величие – послевоенные годы даются «Спартаку» очень тяжело – восхождение начинается уже в хрущёвские времена, с возвратом из ссылки братьев.

«Спартак» становится «оттепельной» командой – уже  в позднебрежневские времена, в период чудовищной государственной коррупции, расцвета договорных матчей в футболе, команда переживает грандиозный кризис – вылетает из высшей лиги – и возвращается туда обновлённой, чтобы вновь бороться за чемпионство уже с конца 70-х и все 80-е годы.

Да, «Спартак» меняется вместе с общественным и политическим строем – тот же Старостин-основатель в 91-м году подписывает бумагу с отказом от участия в чемпионате СоюзаВ момент, когда от участия последовательно отказываются Литва, Латвия, Эстония и Грузия., в пользу нового, независимого чемпионата России.

Есть ли в этом образе место для мифотворчества? Эдельман считает, что да.

Прежде всего, он критикует мемуары Старостиных в той части, которая касается их ареста – «это история не о плохих парнях, которые не могли победить хороших на футбольном поле, а потому арестовали их». Он подчёркивает возможность чисто экономического, а не политического характера дела против братьев – для него Старостины с самого начала своей деятельности всегда балансируют на грани с outlaw – они бизнесмены, антрепренёры, выбившие для своей команды первое поле в самом сердце преступного центра Москвы – краснопресненской Тишинке. И эти Старостины, по приводимым Эдельманом данным НКВДДоверие к которым может быть весьма ограничено, однако здесь мы имеем дело, по сути, с их противопоставлением версии из старостинских мемуаров.,«воровали деньги из кассы спортивного общества», подкупали местных чиновников водкой и продовольствием (уже во время войны!), чтобы спасти от отправки на фронт себя и футболистов своей команды. Это советские люди, которые могли играть по советским же властным правилам – манипулировали, обращались к своим «высоким покровителям» (главе комсомола Косареву и др.), присваивали себе деньги спортивного общества.

И перенося этот образ на коллективное восприятие «Спартака», Эдельман констатирует, что эта команда – не «диссиденты, борющиеся против партийцев», не «капиталисты», оппонирующие «социалистам»Многочисленные попытки братьев Старостиных привести в пример советским футбольным функционерам опыт западных профессиональных команд.. «Спартак» являет собой ещё один, особый способ быть советским. Образ «Спартака», отчасти, аккумулирует в себе протест, однако не может и не должен предлагать ему какого-то иного выхода, кроме честной игры на футбольном поле. В этом протесте заложена легитимность режима. Люди «болеют», живут и умирают в мире «маленьких «нет»», хоровых «да» и громогласной тишины.