«Прошу принять на работу в ЭГ № 5133. В просьбе моей прошу не отказать…» / Наталья Гордина
Изучая «врачебные» дела, я представила себе зимний вечер 43-го или 44-го года, обстановку того времени и место действия – эвакогоспиталь № 5133.
Врачи сидят за рабочими столами, перед каждым коптилка, язычки пламени колеблются от их дыхания, и тянутся к потолку темные маслянистые шлейфики копоти. На каждого врача – по полсотни и более больных.
Начала я поиски материалов, связанных с Отечественной войной, в центральной библиотеке. Прежде всего, меня интересовали старые газеты. Но сотрудники библиотеки сказали мне, что подшивок местной газеты «Путь Ленина», которая издавалась с 1930 года, за военные годы в фонде нет. В поисках этой подшивки я и пошла в архивный отдел администрации Ртищевского муниципального района. Газеты «Путь Ленина» и там тоже не оказалось, но мне попались в руки удивительные документы, с которых всё и началось…
Это были старые-старые папки, пожелтевшие от времени, выгоревшие, порванные, подмоченные, перевязанные желто-коричневой бечевой. Лист белой бумаги, выделяющийся на фоне этой связки дел, гласил:
1943 –1945 г.г. Фонд № 23. Эвакогоспиталь № 5133. Опись № 1, связка № 1, Дела с № 1 по № 5. Хранить постоянно. Полиграфия Поволжья» 3.643, т. 3000.
Документы, хранящиеся в этих папках, подсказали мне тему исследования. Моей целью теперь стало изучить материалы, случайно попавшие мне в руки и описать жизнь эвакогоспиталя с марта 1943 по август-сентябрь1945 гг. Именно такие даты значатся в заявлениях сотрудников госпиталя: дата приема и дата увольнения.
Все источники, которые я использовала в своей работе, можно разделить на группы: 1) архивные документы сотрудников ЭГ № 5133; 2) документы официального делопроизводства; 3) архивные документы сектора архивов администрации Ртищевского муниципального района (СА АРМР), архивные документы государственных органов власти (отдела ЗАГС); 4) устные рассказы, воспоминания, фотографии свидетелей и очевидцев: А. Т. Коршуновой, Р. К. Белан, Л. И. Герасимовой, Г. Д. Долматовой, Н. П. Болдиной, А. С. Овчинниковой, В. И. Сухановой, а также публикации местных и областных СМИ.
Случайно найденные мною архивные документы – это судьбы людей, это часть российской истории.
«Дела госпитальные…»
Город, в котором я живу, расположен на северо-западе Саратовской области. В Большой Советской энциклопедии о нем сказано так:
Ртищево, город областного подчинения, центр Ртищевского района Саратовской области. Железнодорожный узел на пересечении линии Москва – Саратов и Пенза – Харьков.
С началом войны жизнь города Ртищево и станции была перестроена на военный лад. 22 июня 1941 года вышел новый срочный номер местной газеты «Путь Ленина», на страницах которой был опубликован Указ Президиума Верховного Совета СССР «О военном положении». Железнодорожный транспорт переходил на военные рельсы. Большая часть мужчин-железнодорожников готовилась уйти в ряды РККА.
Многие ртищевские женщины стали работать в госпитале № 1685. Из воспоминаний Александры Тимофеевны Коршуновой, участницы тех событий:
23 июня 1941 г. в 3 часа ночи разбудил стук в дверь. Принесли повестку из военкомата с пометкой «срочно!» В военкомате чётко было сказано: “С этого дня Вы приписаны к госпиталю № 1685, который будет располагаться в здании школы № 86.
– Открывали этот госпиталь мы, – рассказывает Александра Тимофеевна, – врач-хирург Суркова А. П., я и девушки-медсёстры из Балашовского медучилища. В срочном порядке освободили классы от парт. Получили всё необходимое для госпиталя: койки, постельные принадлежности, посуду.
В здании детсада «Ручеёк» на ул. Железнодорожной на первом этаже размещался штаб госпиталя. На втором этаже этого здания открыли терапевтическое отделение. Сюда поступали военные с легкими заболеваниями, снятые с поезда.
Вагоны с ранеными солдатами подавались к переезду Сердобского тупика. Отсюда мы их доставляли в двухэтажное здание школы. Тяжелобольных подлечивали и отправляли долечиваться в тыл. Ходячие раненые, как правило, долго не лежали. 10 дней – и отправляли на фронт.
К сожалению, не обходилось без смертности. Бывало, в день хоронили по три человека в братской могиле, которая находится на территории воинской части.
К концу 1942 г. поток раненых увеличился, и в Ртищево был эвакуирован Полтавский госпиталь из Украины, который разместился во Дворце культуры.
Примерно в марте 1943 г. поступило распоряжение передать раненых в Полтавский эвакогоспиталь, а наш госпиталь отправить на фронт. Госпиталь № 1685 погрузили со всем медперсоналом и имуществом в вагоны и отправили на Запад».
Сотрудники госпиталя: медицинские сестры, санитарки и другие
Итак, передо мной пять папок, в каждой – 40-50 дел. Папки пронумерованы и имеют номерную надпись, Ф. И. О. сотрудников. Обложками папок служат географические и военно-графические карты, календари, газеты, обложки ученических тетрадей, страницы медицинских учебников, пособия по военному делу. На страницах дел можно встретить ржавые, но хорошо уцелевшие скрепки военного периода.
В каждом деле разное количество листов. Есть дела, в которых собраны и подшиты разные документы: от автобиографии до «бегунка» обходного листа при увольнении. Есть дела, в которых подшиты заявление и автобиография, иногда почему-то даже в двух экземплярах. Попадаются дела, имеющие только обложку с фамилией и номером.
Открываем первую папку:
Личные дела с «1 по № 62», с первой буква алфавита «А» по букву «З»: Антонова Анна Ивановна (Л. д. 1), Арсенина Валентина Павловна (Л. д. 3), Богачёва Марфа Васильевна (Л. д. 13), Богачёва Надежда Герасимовна (Л. д. 15), Белов Максим Иванович (Л. д. 32), Володин Николай Тимофеевич (Л. д. 36), Дьячина Татьяна Ивановна (Л. д. 59), Зельцман София Исаевна (Л. д. 62).
Кто они – эти люди? Кем работали? Как попали в госпиталь? Читаем дела.
Все они – санитарки, в основном, жители города Ртищево. Родились в селах района, в бедняцких семьях. Даты рождения: 1908, 1910, 1917, 1920. Образование: 3 класса, 6 классов. Пришли работать в госпиталь в 1943 году. Семейное положение – почти все замужем. Мужья на фронте. У многих уже погибли. У большинства – малолетние дети.
Медицинские сёстры приехали в составе госпиталя, с территории Украины. Личные дела у них очень скудные. В каждом – путевка Саратовского Облздравотдела. Наверное, был такой порядок. Дата приёма на работу – март 1943, дата увольнения – закрытие госпиталя: август-сентябрь 1945. Все девушки и женщины родом из Сумской области. Перед самой войной окончили двухгодичные школы медицинских сестёр или фельдшерские курсы.
Личные дела среднего и младшего персонала хорошо документированы. Проблема обеспечения кадрами тыловых госпиталей очень остро стояла на всём протяжении войны. Вся система медицинского образования была подчинена военно-лечебным целям. Изучая материалы дел, можно сказать, что примерно 70-75% сотрудников ЭГ № 5133 – это женщины, средний и младший медперсонал, прошедший специальную подготовку и переподготовку для работы в госпитальных условиях.
Все они терпеливо выполняли свой медицинский долг. Работали по 12 часов, после работы бежали домой. Иногда приходилось работать целыми сутками. Днём разгружали вагоны с ранеными, везли их с переезда Сердобского тупика в госпиталь. Потом с ранбольных снимали грязные и окровавленные бинты, одежду. Дезинфектор Иван Сидорович Розенков проводил санобработку, после которой переводили, а чаще переносили раненых на носилках в госпиталь. Давали лекарства, накладывали гипс, проводили процедуры назначенные врачами.
По воспоминаниям Л. И. Герасимовой, обмундирование поступающих раненых попросту уничтожалось. Перевязочный материал стирался вручную, чаще всего на дому. В личном деле № 153 сестры-хозяйки Т. Ермаковой нахожу ведомость «Работы прачек». Видимо это отчет сестры-хозяйки госпиталя, из которого следует, что в месяц одна прачка, например, Дягина, стирала: простыней – 762, рубах – 1350, кальсон – 750, наволочек – 374, полотенец – 43, одеял – 32, матрацев – 25, медицинских халатов – 10. Объёмы стирки поражают! Женские руки стирали столько, сколько не выстирает прачечный комбинат! При этом надо учесть, что стиралось все это не «Тайдом» и «Ариэлем», а кальцинированной содой, разъедающей руки.
Продолжаю изучать дела. Жёлтые листочки документов, синие чернила, убористый, но очень разборчивый почерк, заполняющий от руки расчерченные графы…
Дело № 20. Балабанова Лидия Филипповна, портниха. Из биографии узнаю, что родилась в селе Макарово Макаровского района Саратовской области 7 января 1912 года. Отец занимался земледелием. В 1914 году отца убили на германском фронте, мать умерла в 1938 году. В 1929 году вышла замуж и переехала в г. Ртищево. В городе работала в мастерской № 164 портнихой (из дела даже можно узнать, что любовь к шитью ей привила мать). С первых дней войны поступила работать санитаркой в ртищевский госпиталь № 1685, но, видимо, не уехала с ним на запад из-за детей: дочери Валентины (1935 г. р.) и сына Николая (1932 г. р.).
18 мая 1943 года поступила работать портнихой в госпиталь № 5133. Заявление о приёме на работу с множеством орфографических ошибок написано перьевой ручкой чернилами синего цвета на листочке школьной тетради размером 15 х 8 см:
Заявление от Балабановой Л. Ф.
Начальнику Госпиталя 5133Прашу вас миня принять на работу качствепартнихой прошу вас моей прозби ниоткозать.
Паспорт 6052495
Балабанова 18/V.1943 г.
Резолюция начальника госпиталя:
Приказ. Зачислить портнихой с 19/V тов. Балабанову. 18/V – 43 г. Подпись.
На разграфлённом листе ученической тетради написано: «Работа портных за март месяц 1944 года. Балабанова». По диагонали этого графика: дни месяца, обрывающиеся на цифре «25»; по вертикали: наименования сшитых или отремонтированных вещей – матрацы, медицинские халаты, рубахи, кальсоны, наволочки, портянки, обмотки, вещевые мешки, телогрейки, шинели, гимнастёрки, шаровары, нательные рубахи. Так, 8 мая в графе «Портянки» стоит цифра 20, 9 мая в графе «Рубахи» – 21, «Кальсоны» – 20, «Халаты» – 2, «Медицинские халаты» – 1, «Телогрейки» – 6.
Задумываешься: сколько же надо было пошить!
«Бензино-керосиновое дело»
В госпитале вёлся точный учёт работы, качества, количества и хранения госпитального инвентаря. В личном деле № 16 санитарки Баландиной М. Ф. мне попался обрывок документа о небрежном хранении 150 кг керосина и 100 кг бензина по причине того, что склад хранения залит водой. Начальник ЭГ № 5133 назначает комиссию из трех человек: Гришиной, Карабановского и Балакирева. Резолюция: «Разобраться и виновных привлечь к ответственности».
Кто же эти люди, вошедшие в состав комиссии?
Гришина Нина Михайловна. Личное дело № 49. Счетовод. Автобиография и заявление о приёме на работу написаны ровным, красивым почерком школьной отличницы. 1924 года рождения, из крестьянской семьи, замужем с 1941 года. Мужа в 1942 году, работавшего шофёром в Ртищевском автоотряде, призвали в РККА. Пропал без вести. До войны Нина Михайловна работала сортировщицей на местной почте, а с 26 августа 1943 года – счетоводом в ЭГ № 5133. Других документов в деле нет.
Карабановский Николай Васильевич. Личное дело № 90, заведующий вещевым складом. Из автобиографии я узнаю, что он уроженец г. Ртищево, 1914 года рождения. Родился в семье железнодорожника. После окончания школы и ФЗУ работал в паровозном депо. В 1936 году служил в рядах РККА. Перед войной 2 года работал в депо станции Ртищево-II помощником машиниста. В 1941 году добровольцем пошёл защищать Родину. Имел 5 ранений. В 1943 году приехал домой в отпуск. Пришлось устроиться на работу в заготконтору отдела рабочего снабжения. И за невыход на работу был осужден.
70 лет назад, в 1940 году, советское руководство приняло решение судить нарушителей трудовой дисциплины, включая опоздавших на работу более чем на 20 минут. Указ Президиума Верховного Совета СССР от 26 июня 1940 года повлиял на жизнь многих людей.
Указом вводилась уголовная ответственность за самовольный уход с работы и за прогулы. Рабочие и служащие за прогул без уважительной причины предавались суду и по приговору народного суда отправлялись на исправительно-трудовые работы на срок до 6 месяцев.
«В 1944 году, – пишет в автобиографии Н. В. Карабановский, – я оправдал судимость». Как свидетельствует удостоверение Гарнизонного пункта № 126 Приволжского военного округа, вшитое в дело, до 10 октября 1944 года Карабановский Николай Васильевич работал начальником второго отделения гарнизонного пункта. А следующий документ из личного дела сообщает, что Ртищевским районным военным комиссариатом младший лейтенант Карабановский направляется на работу в госпиталь № 5133.
В «Сведениях о перемещениях на работе» за 30 мая 1945 года читаем: «Исключён из списочного состава госпиталя по случаю смерти. Приказ № 514 от 30 мая 1945 г.».
Наказание за прогулы смягчили только в 1951 году, когда совершивших проступок работников разрешили наказывать руководителям предприятий. По оценкам исследователей, за время действия Указа от 26 июня 1940 г. в СССР было осуждено 18 млн человек. Можно сколько угодно спорить о том, насколько помог Указ мобилизовать советских людей и выиграть войну. Но, очевидно одно: он трагически изменил судьбу Николая Карабановского, ушедшего из жизни в тридцатилетнем возрасте, через 20 дней после Победы.
Ещё один пример Указа от 26.06.1940 г. в действии – личное дело № 57 медсестры Любови Кузьминичны Дмитриевой, которой объявлен строгий выговор за самовольный уход с работы.
А вот образец «бдительного отношения к работе» – рапорт о краже… лепёшки кладовщицей Финагиной Антониной Ивановной (из Л. д. № 219). Украла лепёшку – как нехорошо! Но, может быть, она взяла ее для голодного ребёнка или для больной матери?
Третья фамилия в составе комиссии по расследованию бензино-керосинового дела – «Балакирев».
Балакирев Иван Павлович. Личное дело № 34. Документы отсутствуют. Кроме обложки с номером дела и ФИО никаких документов нет.
Подобные «пустые» дела мы встречаем и на других сотрудников: на начпрода Кирсенкова Николая Ивановича, снабженца Малыгина Николая Михайловича, сотрудницу канцелярии Корсакову Анну Ивановну, позже работающую казначеем, на кладовщика вещевого склада Овчинникову Руфину Михайловну, сестру-хозяйку Филатову Елену Ивановну, старшего бухгалтера Черныгина Никифора Фёдоровича, кладовщика Финагину Антонину Ивановну. Может это недоработка делопроизводителя, отвечавшего за ведение документов по кадровой работе, то ли это случайное совпадение? Но вывод один: отсутствуют дела на материально-ответственных лиц. Почему? Остаётся только догадываться.
К каким результатам привело расследование «бензино-керосинового дела», сохранившиеся документы тоже умалчивают.
Врачи
Под больничные палаты эвакогоспиталя в марте сорок третьего года было отведено самое лучшее помещение города –Дворец культуры. Здание, предназначенное для театральных спектаклей, стало местом ежедневных драматических событий, участниками и зрителями которых были раненые бойцы, поступавшие с фронтов войны, и медицинский персонал.
Изучаю дела врачей. Поначалу даже не могу понять, сколько их было в госпитале. Потом на отдельном листе выписываю их фамилии. И вот что получается….
Врачей в штате госпиталя было семь. Шесть – женщины, только неизвестно, какого пола был начмед госпиталя по фамилии Гофман. Позже на фото, которое мы нашли в личном архиве В. И. Сухановой, дочери плотника ЭГ № 5133 И. С. Суханова, я увидела мужчину, сидящего в первом ряду, с благородным интеллигентным лицом и очень умными глазами, обрамлёнными очками. То, как он сидел, как смотрел в объектив фотокамеры, его выражение лица, взгляд, поза – всё это выделяло его из остальных лиц на фото. «Это Гофман!» – решила я. Тогда среди врачей было шесть женщин и один мужчина. Профессия обязывала их в случае военного времени подчиняться приказу военкомата, и их судьбы соединились в провинциальном городке Ртищево благодаря коротким распоряжениями в личных делах: «Откомандирована в распоряжение начальника ЭГ № 5133…».
Единственной ртищевской уроженкой была Зоя Александрона Баранова, самая молодая среди врачей. Точнее сказать – юная: к началу войны Зое Барановой было всего 20 лет. Её автобиография уместилась на одной страничке из школьной тетради.
Баранова Зоя Александровна. Родилась в 1921 году, в Саратовсой области г. Ртищево, где проживала и воспитывалась до 1938 года. В 1938 году окончила 9 классов и поступила учиться в зубоврачебную школу и в 1941 году окончила её. Работала в железнодорожной поликлинике до 1944 года, но по семейным обстоятельствам выезжала в г. Мариуполь и работала начальником санитарного участка. Родилась в рабочей семье. До революции и после революции отец рабочий. В настоящий момент отец работает в вагонном участке приёмщиком Н.К.П. С. Мать – домохозяйка. В немецкой оккупации не была. Родных за границей нет. Осужденных и раскулаченных нет. Сама не подвергалась суду. Баранова. 18.1.45 года.
Читая документы, я представила себе зимний вечер 43-го или 44-го года, обстановку того времени и место действия – ЭГ № 5133. Врачи сидят за рабочими столами, перед каждым коптилка, язычки пламени колеблются от их дыхания, и от коптилок тянутся к потолку тёмные маслянистые шлейфики копоти.
На каждого врача – по полсотни и более больных. С одними историями болезней работы – дай, Бог! Под скрипы перьев, не поднимая головы, одна из них записывает:
Больной правильного телосложения, упитанность удовлетворительная, кожные покровы и видимые слизистые нормально окрашены. Легкие – ослабленное дыхание, местами выслушиваются храпы сухие единичные. Сердце – тоны глуховаты. Язык чистый влажный, живот мягкий безболезненный. Сзади справа определяется перелом ребер 10-11-12 ребра. Слышна [неразборчиво] имеется кашель сухой. Назначение: СТ № 7.
Запись сделана красивым ровным почерком, чернилами черно-зелёного цвета. Оборот листа с типографскими данными. Лист сильно подмочен, может, пролилась вода из кружки, стоящей на столе, когда врача позвали срочно к тяжёлому раненому, а может, были какие-то другие обстоятельства.
В соседнем, очень маленьком кабинете, начмед Гофман составляет «Прогностический план по ЭГ № 5133 за II половину июня 1944 года». Из-за отсутствия бумаги приходится писать на обороте карты, принесённой кем-то из медсестёр или санитарок.
Отчёт о работе госпиталя за I половину августа
Обследований: лаборат.: 159
рентг.: 61
консульт. 128
операций 47
физиотер. процед. 465
лечебн. гимнаст. 805
переливание крови 20
перевод в отдел. выздоровл.11
выписка в часть 14
чел. нестроев. 11
инвалидн. 45
и т. д.
Начмед Гофман
Закончив писать прогностический план, он просит дежурную медсестру, молоденькую девушку Таечку Степанову, принести ему чаю. Любит крепкий чай с лимоном. Но где в провинциальном городишке Ртищево взять лимон? Сегодня ездил с шофёром Николаем Яшиным в местную аптеку заказывать медикаменты, перевязочный материал, гоновакцину. Видел из машины очереди за хлебом. Про себя отметил, как мало дают: детям по 300 граммов, взрослым – по 500. Люди у магазина подолгу ждут, когда конные возки привезут хлеб. Номера пишут мелом на руках, обуви, на спинах телогреек. Карточная система не дает только с голоду умереть, а рыночные цены – неприступные. В ходу сотенные и тысячные купюры, о десятках забыли.
Накануне он был на заседании 16-ой сессии Горсовета, посвященном Дню Сталинской Конституции. «Участники послали телеграмму товарищу Сталину в Москву, – продолжает свои мысли Гофман. – Интересно, что с ней будет? Прочитает ли её товарищ Сталин? Да все равно это показуха!»
«Надо писать планы специализации врачей и медсестёр, – говорит себе начмед, – не забыть ещё по усовершенствованию врачей. Кого посылать? Как работать не в полном составе? Раненые умирают ежедневно. Как мало у нас сил, чтобы всех спасти…»
Закончив работу, заходит посмотреть на коллег в соседний кабинет. Сидят, пишут истории болезней раненых. От «светильников» – коптилок у всех под носами черно. Как трубочисты! Жалко врачей, жалко медсестёр, санитарок. Все такие молодые… За годы войны юность ушла от них, выветрилась. От детства, от родных, от близких и знакомых. Все очень устали. Нервы людей истощены. Удивлён был тому, что стали сквернословить. Это не идёт женщинам.
Молоденькая медсестричка Маша Королева в свободные от работы минуты собирает вырезки из газет, особенно про летчиков, потому что старший брат летчик. Вот, например: «Николай Терехин в бою уничтожил три вражеских самолета». «Иванову Петру за воздушный бой под Киевом и сбитые им два самолета присвоено звание Героя Советского Союза! Посмертно». И таких вырезок у нее целый мешочек. Она аккуратно складывает их, а оставшиеся части газеты отдаёт раненым на самокрутки.
Все курят. По привычке, от боли, думая о семьях, вспоминая прошлое, размышляя о будущем. Каким оно будет? Когда же кончится война? Что его ждет дома?..
«Что у нас завтра? – прикидывает Гофман. – Перед завтраком снятие проб на кухне. Приняли нового повара. Первый раз заступает на работу. Был бы таким толковым, как наш шеф-повар. Яков Иванович недавно рассказывал про свою жизнь: учился поварскому делу ещё до революции, работал на кухне у хозяина гостиницы „Россия“ в Саратове. Ему бы с его мастерством в ресторанах готовить, а не в госпитале. Но, наверное, не доведётся, потому что сидел по 58-й. Не шутка».
Автобиография.
Карабанов Яков Иванович сын рабочего. Родился в 1895 г. в деревне байки сердобского района Саратовской облости до тринадцати лет жил в селе Бекове того-же района и окончил трехкласную Церковноприходскую школу и с 13 лет выехал в город Саратов. Поступил в учение на кухню к содержателю гостиницы Россия к Павлу Игнатьевичу Ивонтьев где и учился на повара выучился и у него-же работал поваром до 1915 г. С 1915 г. я был призван на военную службу в старую Армию где и прослужил до 1918 г. С 1918 г. был призван в Красную армию служил до 1920 г. С 1920 г. был демобилизован С 1920 г. по 1937 г. исключительно работал в городе Саратове поваром с 1937 года по 1942 г. отбывал срок наказания по ст. 58 пункт 10. С 1942 г. был освобожден и с 1942 г. по 1944 г. работал повором в Иркутском О.Л.П.У.И.Т.Л. Н.К.В.Ю. с 1944 по 1945 г. работал повором в городе Иркутске база № 41. Откуда и был приписан в распоряжение ртищевского райвоенкомата в чем и подписуюсь.
Подпись»
[орфография и пунктуация соответствуют оригиналу].
«После завтрака утренний обход больных, – продолжает планировать наступающий день Гофман. – Потом операции. К обеду прибудет новый эшелон. Интересно, сколько поступит. Сколько раз ловил себя на мысли: поступают новые раненые, и в госпиталь приходит запах фронта. Обед. После обеда надо съездить в аптеку, узнать, как решается вопрос с заявкой госпиталя. Вечерний обход. Документы. Ужин. Сон. И так – день за днём. Нет, война – это не только бои, смерть, бомбёжки, разрушения, это ещё и терпение, терпение, терпение и непрерывный, без отдыха, труд».
Закончив работу, начальник медицинской службы ЭГ № 5133 устало думает: «Да. Как хочется, чтобы быстрее всё закончилось, чтобы для каждого всё обошлось, чтобы каждый солдат вернулся домой, как ушел: с двумя руками и двумя ногами, с прежним, не изуродованным лицом».
Утром новые дела – раненые, операции, трансфизия крови, гипсование.
Фармацевты
Когда я взяла в руки дело № 136 Писаревского Иосифа Нахмановича, я сразу вспомнила город Витебск, где живут мои близкие родственники с маминой и папиной стороны. Много раз бывая там, я не могла предположить, что когда-нибудь буду держать в руках документы людей, родившихся, живших и работавших в этом городе в прошлом и позапрошлом веках.
Писаревский Иосиф Нахманович, аптекарь, Писаревская Егудис Сендоровна, ассистент аптекаря, Писаревская Хася Иосифовна, зав. лабораторией.
Передо мной – документы семьи фармацевтов. На момент поступления в госпиталь они эвакуированы с территории Белоруссии в Аркадакский район Саратовской области. К этому времени И. Н. Писаревскому было уже 63 года, его супруге – 61, а их дочери – 23 года.
Судьба распорядилась так, что уже немолодые интеллигентные люди, проживавшие на западе страны, были «заброшены» в Аркадакский район Саратовской области, а затем переехали в город Ртищево. Думаю, что для всех здесь они были чужими.
В личном деле Писаревской Е. С. нигде нет ее полного имени и отчества. Позже, на обороте листа заявления случайно нахожу незаметную приписку «Егудис Сендоровна», словно кто-то, проговаривая по слогам, записал непривычное для наших мест имя «Егудис» и ещё более непривычное отчество «Сендоровна».
Из биографии дочери Писаревских узнаём, что она – круглая отличница, студентка 4 курса Витебского медицинского института. Эвакуировавшись в нашу область, сделала попытку доучиться в мединституте г. Саратова, но не получилось. В институте сказали: «Приема нет». Интересно, почему? Ведь страна так нуждалась в медицинских кадрах!
В книге Д. Ф. Фролова «Подвиг Саратовцев в Великую Отечественную войну» читаю:
Несмотря на то, что многие преподаватели и студенты высших и средних специальных учебных заведений области ушли на фронт, Саратовский университет, институт механизации сельского хозяйства, автодорожный, медицинский и другие вузы, а также техникумы продолжали беспрерывно готовить кадры.
Всего за годы войны саратовские вузы для нужд тыла и фронта подготовили свыше 5600 высококвалифицированных специалистов, средние специальные учебные заведения – около 9 тыс.
В подготовке специалистов средней и высшей квалификации особое место занимали медицинские работники. Они составили около половины всех выпускников саратовских вузов военных лет.
Возникает вопрос: почему не приняли в Саратовский медицинский институт отличницу Хасю Писаревскую? По какому признаку не подошла она в этот вуз? Может быть, по национальному? Вот и пришлось ей, недоучившись, работать врачом-ординатором в общехирургическом, а затем в терапевтическом отделениях, а позже заведующей лабораторией ЭГ № 5133.
Поляки
Недавно в «Новой газете» прочитала статью «Ложь уничтожается правдой» о Бутовском полигоне в Подмосковье, об осмыслении исторического пути… Этот путь имеет отношение к судьбе человека, личное дело которого тоже хранится в архиве ЭГ № 5133 под № 72.
Клят Станислав Станиславович. Биография написана чётким каллиграфическим почерком с наклоном влево, датирована 28 февраля 1945 г. В автобиографии С. С. Клята указаны даты ареста членов его семьи: Клят Станислав Карлович, 1873 г. р., Польша, г. Калиш, поляк, бывший член РСДРП в 1905-1920 гг., часовщик, работал на дому. Отец арестован 24.02.1938. Брат Роман Станиславович арестован 17.01.1938. Станислав Станиславович арестован 4.03.1938, осужден 28.05.1938 Московским Особым совещанием НКВД на 5 лет исправительных трудовых лагерей. Наказание отбывал в Каргопольлаге. В общей сложности пробыл в этом лагере до начала 1945 г.
В автобиографии 1945 года С. С. Клят пишет, что отец осужден и находится в закрытых лагерях, как и брат. Значит, как и многие тогда, он не имел достоверных сведений о близких.
О брате он сообщает, что тот заведовал лабораторией одного из московских военных заводов. Мартиролог «Бутовский полигон» дает нам дополнительные и, увы, печальные сведения: Клят Роман Станиславович, 1904 г. р. Родился в г. Калиш (Польша), поляк, из рабочих, беспартийный, образование среднее, механик цеха № 10 завода № 95. Проживал: Московская обл., г. Кунцево, пос. завода № 95, д. 8, кв. 5 Арестован 18 января 1938 г. Комиссией НКВД и Прокуратуры СССР от 19 февраля 1938 г. по обвинению в антисоветской агитации, шпионаже в пользу Польши и диверсионной деятельности, назначена высшая мера наказания – расстрел. Приговор приведен в исполнение 28 февраля 1938 г. Реабилитирован 6 июня 1956 г. Там же сведения и об отце Станиславе Карловиче Кляте, который также был расстрелян в 1938-ом.
Значит его родственники – жертвы польской операции НКВД 1937-1938 гг., в результате которой погибли десятки тысяч невинных людей. Слава Богу, что сегодня мы можем открыто и прямо говорить об этом!
Другие сотрудники
Всей работой госпиталя руководил начальник по фамилии Скрипников. Надо сказать, что эта фамилия встречается всего в 4-х делах. Мы не знаем, как точно звали этого человека. Везде значится лаконично строго: «капитан м/с Скрипников», просто фамилия, без инициалов. Личное дело на начальника госпиталя, как, впрочем, и на начмеда Гофмана, отсутствует.
Как воспоминают Р. К. Белан и Л. И. Герасимова, партийно-политическая работа в госпитале сводилась к проведению политбесед, обзору газетных статей и коллективному прослушиванию радио. Темы были похожи одна на другую: положение дел на фронте, обсуждение очередного выступления И. В. Сталина и т. п.
Рассказывает Л. И. Герасимова: «Днём слушали радио. Радиоточка военных лет. Старый круглый динамик из чёрного картона и репродуктора-коробочки». Именно такой экспонируется в музее Дворца культуры (может, именно он и был тем главным источником информации в ЭГ № 5133, благодаря которому сотрудники и раненые узнавали, что происходит на фронтах?).
Радио в госпитале практически не выключалось, – говорит Лидия Ивановна. – Утром все просыпались, когда из репродуктора звучал „Интернационал“. Сразу после него передавали сводку военных действий на фронтах. Она всегда начиналась словами „От Советского Информбюро“. Сразу устанавливалась тишина. Такая, что слышно было, как жужжит пролетевшая муха.
Делопроизводителем в госпитале была Нина Фёдоровна Петракова. Она родилась в 1913 году в семье крестьянина-бедняка. В 1939-м вышла замуж. Родился ребёнок. Мужа забрали в Красную армию. За годы войны потеряла обоих. В 1942 году малыш умер от диспепсии, а в 1943 году муж пропал без вести на фронте.
С каким настроением вела она всё делопроизводство госпиталя? Да ещё была донором, сдавала кровь для раненых. Вела большую общественную работу. Была кандидатом в члены ВКБ(б). Именно благодаря ее труду складывался архив, из которого через семь десятилетий мы узнаем имена тех, кто спасал жизнь сотням раненых.
Из бесед с очевидцами
Александра Тимофеевна Коршунова
Я родилась в г. Ртищево Саратовской области 11 мая 1920 года. В этом году мне исполнилось 90. Моя девичья фамилия – Дружинина. Семья у нас была многодетная. Я – двенадцатый ребенок у мамы.
Когда пошла в школу, нашей семье оказали помощь: дали зимнее пальто и ботинки, у которых сразу же отлетели подошвы, не выдержавшие страшной грязи на улицах города. Мама привязывала подошвы к ботинкам верёвкой, а когда я доходила до школы, то снимала их, ходила в одних чулках. Вот такая у меня была «сменная обувь». Учебников почти не было, а какие имелись – тех не хватало, одна книга на 10 человек. Но желание учиться у меня было всегда. Я училась хорошо.
После семилетки поступила учиться в медицинское училище в г. Балашов. Через 3 года окончила и вернулась домой. Начала работать медсестрой в горполиклинике. Думала, что поезду учиться на врача. Но началась война.
В три часа ночи 23 июня 1941 года в наш дом постучали. Принесли повестку из военкомата. Написано: «срочно!» Я собралась и пошла в военкомат. Там мне сказали, что с этого дня я работаю в госпитале № 1685, который будет располагаться в здании школы № 86 и № 83.
Госпиталь открывали мы: я, девушки-медсестры их Балашовского медучилища и врач-хирург А. П. Суркова. Всё необходимое для госпиталя получили – кровати, постельные принадлежности, посуду, медицинский инвентарь.
Вагоны с ранеными солдатами подавались к переезду Сердобского тупика. Отсюда мы их доставляли в двухэтажное здание школы. Тяжелобольных подлечивали и отправляли долечиваться в тыл. Ходячие раненые долго не лечились. 10 дней – и на фронт.
Умирали. Бывало, в день хоронили по три человека. Тела увозили на кладбище в воинскую часть.
К концу 1941 года поток раненых увеличился. В 1942 году, точную дату я не помню, в Ртищево был эвакуирован Полтавский госпиталь из Украины, который разместился во Дворце культуры. Примерно в июне 1942-го поступило распоряжение передать раненых, находящихся в госпитале № 1685, в Полтавский эвакогоспиталь, а наш госпиталь отправить на фронт.
Наш госпиталь шел непосредственно за фронтом. Передвигались с места на место на поездах, машинах, лошадях и даже на быках. Располагались, где придётся: в школах, монастырях, частных домах. В селе Шульгинка Ворошиловградской области госпиталь разместился в свинарнике и конюшне.
Раненых принимали в палатке, где стояла бочка с водой. Грели воду и обрабатывали раны. Ходячих раненых по 2-3 человека размещали в домах местных жителей. Перевязочная тоже была в частном доме. Оказывали помощь и раненым немцам. Их размещали на нарах в отдельной палатке.
Я была старшей медсестрой в звании младшего лейтенанта. Приходилось работать и в операционной, и в перевязочной, и непосредственно принимать раненых. Спали очень мало: 2 часа в сутки тут же, в палатке, сидя на стуле. Обычно с трёх часов ночи и до пяти часов утра, когда раненые немного успокаивались.
Раненые поступали круглые сутки, по 40-50 человек. Когда шло наступление – по 300 человек и больше. Порой раненые поступали совершенно черные, светились только глаза и зубы, настолько они были обгоревшие. Просили о помощи: «Сестра, помоги, мне нельзя умирать. У меня дома осталось четверо детей». Очень больно было осознавать, что помочь уже невозможно.
Из Ворошиловградской области нас перебросили в город Нежин и передали IV Украинскому фронту. Принимали раненых из-под Сталинграда, Курска.
После Сталинградской битвы нас направили на Украину. Ночью на понтоне переправили через Днепр к Киеву. Затем Западная Украина, Польша, Германия. В Германии шли особенно ожесточенные бои. За сутки поступало до 800 раненых!
Победу я встретила в Германии в местечке Грюнберг. Нам утром сообщили: «Война закончилась!» Рядом стояли артиллерийские и танковые войска, такая стрельба началась! Командир нас построил, поздравил с Победой. А 10 мая в 5 утра снова команда: «По вагонам!» И наш госпиталь направили в Прагу.
Бои за Прагу велись ожесточённые. Раненых было много. 3 месяца мы залечивали раны наших солдат. А затем весь медицинский офицерский персонал направили в столицу Австрии Вену, где находилась центральная группа наших войск – 3-я Гвардейская армия. Мне предлагали остаться работать там, в военном госпитале. Но я согласия не дала, потому что мечтала поступить в медицинский институт. В те годы нас, фронтовиков, принимали без экзаменов. Домой приехала только 30 октября 1945 года.
Стать врачом не позволили обстоятельства. Мама нуждалась в материальной помощи. Я устроилась на работу медсестрой в хирургическое отделение железнодорожной больницы, где работала всю жизнь до ухода на пенсию. Война подорвала мое здоровье. Я перенесла пять сложных операций.
Все награды военных лет храню.
Лидия Ивановна Герасимова
В 1943 году мне было восемь лет. Я с родителями жила на Безымянной улице, в доме № 39. Мой папа, Герасимов Иван Спиридонович, работал мастером в вагонном депо. Его на фронт не взяли, дали бронь. Он служил на работе. Я не оговорилась – служил. Мы его дома и не видели. В смену порой готовили по 10 вагонов, а по норме 6 вагонов, для отправки на фронт. Работа на транспорте – это очень тяжёлая служба, особенно в военное время. Часть мужчин-железнодорожников ушла в ряды Красной армии. На их место пришли женщины. Папа мой день и ночь был на работе. Я, маленькая девочка, бегала в вагонное депо, носила папе продукты.
У моей мамы Ольги Тимофеевны Герасимовой была подружка тётя Дуся. Она в то время работала в госпитале санитаркой. Женских рук не хватало, и она позвала на работу маму. Мама устроилась в госпиталь, и тоже день и ночь была там.
Госпиталь – по номеру мы его и не называли, а называли «Полтавским», – располагался на всех этажах Дворца культуры. Три этажа, а места все равно не хватало. Нашего-то, Ртищевского, госпиталя уже не было. А Полтавский только приехал. Раненых было очень и очень много. Они поступали круглые сутки. Я ежедневно прибегала к маме посмотреть и помочь.
Что я делала? Помогала напоить солдат, у некоторых не было рук или они были перевязаны. Смотрела, как перевязывали, уносила бинты. Помогала маме перекладывать бойцов и перестилала койку или топчан, на котором лежал боец. Крутила треугольнички. Это письма такие, вместо конвертов. Помогала писать адрес на треугольничке. Тем, кто не видел, читала письма. Крутила самокрутки. Бумаги не было, а табак был. Дома шила кисеты для табака. Курили прямо в палатах, если это можно назвать палатами…
Раненые очень стонали. Ранения были разные: у кого в голову, у кого в живот, кто без руки, кто без обеих рук. Но больше всё-таки было со сквозными ранениями. Если ранение было сложным, то отправляли дальше, наверное, в Саратов. Там тоже были госпитали, и там всё-таки областные больницы и медицинский институт.
Кормили солдат кашей, хлебом и чаем. Очень редко давали мясо и рыбу. Каждому полагался сахар кусочками. Многие давали мне этот сахар, жалели ребенка.
Раненые лежали на железных кроватях, когда их было много, ставили топчаны. Проходы были узкими. В чем поступали раненые, эту одежду стирали, сушили, но чаще всего сжигали. Одевали во всё новое: светлая рубаха, кальсоны. Ели прямо на кроватях. Стирать одежду с раненых и бинты не успевали. Мамы брала домой. Мыла не было, о стиральном порошке тогда и знать не знали. Стирали содой в пакетиках. Руки у мамы все были изъедены этой содой. Бинты замачивали, стирали, сушили на улице – летом, или над печкой – зимой. Потом скатывали и несли в госпиталь. Постели, которыми застилались кровати, были белыми. Снабжали и простынями, и наволочками, и бельём. На задах дворца стояли туалеты. Туда ходили и раненые, кто мог ходить, и вся обслуга. Лежачих поднимали санитарки, доводили до ведра за ширмой или подставляли под него судно.
В конце улицы Красной, у самого переезда жили две тётки. Они держали корову. Из коровьего молока варили что-то типа киселя. Разбавляли молоко водой, добавляли крахмал и продавали этот кисель. Мама договаривалась с ними, я бегала брала его и носила папе на обед и раненым в госпиталь. Тяжёлых лежачих поила их из ложечки, понемногу всем.
Обидно было, когда умирали. Сегодня был человек, а на завтра приду – его нет. Сегодня перевязывали его, а завтра он умер. Мёртвых заворачивали в простыню – и на кладбище. Кладбище было в воинской части. Большое. Сейчас его нет, кое-где видны бугорки, стоит памятник. А чаще всего хоронили рядом, в парке, со стороны горбольницы. Ее тогда называли Советской. Почему, не знаю. Закопают, бугорок и деревянный крест. Это делали мужчины – рабочие госпиталя или ходячие раненые.
Да, очень тяжёлое было время. Вспоминать страшно. Люди умирали, а им не поможешь. Все молодые. А так хотелось им помочь остаться в живых.
Я ведь, помогая маме в госпитале, профессию выбрала себе медицинскую. Окончила 7 классов и поступила в Саратовское медицинское училище, по окончании которого вернулась в родной город и всю жизнь проработала в Ртищевской железнодорожной больнице фельдшером.
Раиса Константиновна Белан
Когда началась война, мне ещё не было 15 лет. Окончила 6 классов, больше учиться не пошла. В нашей школе № 13, рядом с Дворцом культуры, разместили госпиталь, а всех нас перевели в школу в районе Красный луч.
В 1942 году пошла работать на почту на вокзал. Мама устроила. С 17 лет начался мой трудовой стаж и проработала там 40 лет. Сколько ж моими руками пересортировано почтовой корреспонденции! Наша же станция узловая. Поезда идут в Сибирь, на Урал, на юг, на запад. Тысячи солдатских треугольников со всех фронтов, тысячи солдатских посылок. И на всех письмах стоял штамп «Проверено военной цензурой». Сколько горя и радости пришлось сортировать в этих треугольниках. Валились с ног.
Хорошо помню, как ходили мы в госпиталь для раненых выступать. Пели разные песни. Сейчас спою:
Шила мама, вышивала
Шёлковый кисет,
На границу посылала
Девичий привет,
Посылала, да вскрывала
Грусть свою, тоску,
На конверте написала:
«Лучшему стрелку».
Припев:
Эх, кисет с махорочкой,
Шёлковый кисет,
С голубой оборочкой
Краше тебя нет.
На концертах, которые мы давали в госпитале, мне очень было жалко раненых. Некоторые ничего не видели, кто был без руки, кто без ноги. Многим было не до наших песен. У кого-то совершенно не было настроения нас слушать, потому что пришла плохая весть из дома.
Все, кто работал на вокзале, видели много-много трупов. Их снимали с военных эшелонов. Оставляли на стеллажах до утра в товарной конторе, а утром или днем грузили на телеги и везли на кладбище в воинскую часть. Хоронили в братскую могилу. Все молодые. Голые. Холодные, окостеневшие. Очень много трупов! Иногда подходили подводы, в которых лежали трупы из госпиталя. На них складывали тела из товарной конторы. Как шпалы. И везли на аэродром хоронить. Мужчины там рыли могилы и закапывали. Народу там лежит не счесть…
Валентина Ивановна Суханова
Я очень волнуюсь. Даже и не знаю, что говорить. (Плачет, прочитав автобиографию отца). Точно, это он писал. Я помню его почерк, подпись тоже его. Да, она самая, он так расписывался. Он с 1902 года, родился в Бековском районе Пензенской области. Всю жизнь трудился. Папа действительно работал в 30-е годы в Москве. Была потребность в рабочей силе. Как и сейчас, все в Москве, кого не спросишь. Вот и тогда уезжал он в Москву, где работал – не знаю, где жил – тоже не скажу. Он ведь был хороший плотник.
Когда на фронт провожали, шли по селу всей улицей. Я за руку с мамашей. Папа шёл впереди и играл на своей гармони. Мы думали, что сразу на фронт, но получили письмо, из которого узнали, что папа работает в тылу близ Пензы на заготовке леса. Писал он, что заготавливают лес для строительства, живут в лесу, очень холодно, мерзнут.
Папа о войне рассказывал мало. Только, разве, на 9 мая. Сядут, бывало, с моим мужем перед праздником или на праздник, выпьют, закурят, и папа, помню, рассказывает, как переправлялись через Днепр. В ледяной воде делали переправу, он ведь плотник. Холод страшный. Или, как бомбили немцы Воронеж. Ни одного живого, уцелевшего здания.
Знать бы дело, записать его редкие рассказы. А мы его слушали невнимательно. Однажды его чуть не убило. Пошли они в наступление. Немцы начали стрелять. Упали бойцы слева и справа. Ещё падают. Он глаза закрыл и идёт. Страшно. Обернулся – никого. Остался один. Все убиты наповал. У папы кончились патроны, побежал и слышит: ему в спину стреляют. Но только как-то странно, по ногам. Папа повернулся и увидел лежащего сзади него раненого немца. Он лёжа стрелял по ногам. Встать не мог. Это и спасло папу. Но вся шинель была в осколках, точнее пробита осколками, как решето. Папа её потом оставил, хотел сохранить. Она – эта шинель – всё в сундуке лежала. Не помню, куда её дели. Виктор, мой брат хотел сохранить как память о войне. Вот интересно, что спасло папу? Я думаю, молитвы. Папа с собой на войну брал «Живые помощи». Мама давала ему молитву с собой. Он и сам обращался к Богу. Просил Господа: «Господи, помоги мне дойти до того здания или дерева, или стога сена».
Мы – люди верующие. Помню, как мама мне говорила: «Доченька, помолись о нашем отце, чтобы папка твой остался жив». Я вставала на колени и молилась. Молитву ни одну не знала. Просто говорила то, что говорила мама, просила за папу, чтоб его не убило.
В 1943 году папу на фонте ранило. Он прислал нам письмо, что находится в госпитале в г. Ртищево. Письмо это было, я помню. Но не сохранилось. Мама, получив письмо, сразу же поехала к нему. У него было тяжёлое ранение в бедро. Всё бедро раздроблено. Лечили его долго. А потом комиссия признала его негодным к службе. Мама думала, что он вернётся, а его оставили работать в госпитале. От ранения он хромал всю жизнь. Вот фотография: папа с сотрудниками госпиталя и ранеными. 1944 год.
Жили они в красных домах близ железной дороги. Сейчас там продуктовые базы. Работал плотником, столяром при госпитале. Там и встретил победу. В госпитале, папа потом нам рассказывал, когда узнали о Победе, все ликовали. Тяжёлые больные, лежачие – все подпрыгивали от радости на кроватях. А ходячие больные брали табуретки и плясали с ними. Победа!
Мама радовалась приездам папы на выходной. Папа тоже скучал по дому. Дом наш был ветхим, и мама говорила: «Ваня, скорей возвращайся, дом требует твоих рук». А папа говорил ей: «Я сам рвусь домой, но начальник госпиталя не отпускает. Мол, как я буду без тебя? Как без рук». Так и пробыл там до расформирования.
* * *
Я рада тому, что открыла ещё одну неизвестную страницу в истории города Ртищево Саратовской области. Работа в госпитале свела людей из самых разных мест Советского Союза, с разным образованием и разной историей жизни… Мне представилась уникальная возможность с помощью автобиографий наших героев и рассказов еще живых свидетелей узнать так много о жизни госпиталя в период Великой Отечественной войны.
Наталья Гордина
г. Ртищево, Саратовская область
Научные руководители: О. И. Гордина, О. Н. Леус
