Треугольнички надежды / письма с фронта и на фронт из семейного архива

Мы начинаем публикацию подборки работ победителей XVI школьного Конкурса (2015). Работы публикуются «как есть» — в том виде, в котором они нам пришли и в котором их читало экспертное жюри, без редактуры и сокращений. С авторами исследований и некоторыми из их учителей можно будет познакомиться на церемонии награждения победителей 29 апреля в московском ТЮЗе.

Первая работа подборки была удостоена призового места в номинации «Цена Победы».

Автор: Анастасия Сироткина. С. Бурашево Калининского района Тверской области

Научный руководитель: Светлана Петровна Сербская

Введение

В прошлом году я написала работу «Строки о судьбе». Она была написана о Якове Николаевиче Троицком, папе моего отца. Трогательные, очень красивые письма писал он девушке Лиде с фронта Первой мировой войны. Добрые, нежные чувства возникали у меня во время написания работы. Это было время, когда наша семья была увлечена этой работой. Было приятно видеть, как освещалось лицо папы при воспоминаниях, иногда он грустил, но было понятно, что воспоминания уносят его в то далекое время. Это было очень трогательное время единения семьи.

Во время наших разговоров, выяснилось, что у моего папы, Троицкого Андрея Андреевича, хранятся переданные его дядей Николаем Яковлевичем Троицким письма его мамы Софьи Эдуардовны. Так я загорелась желанием продолжить начатое исследование истории удивительной семьи моего папы.

Как и первая работа, эта моя работа написана с опорой на содержание писем, которые писали друг другу в годы Второй мировой войны – Великой Отечественной войны бабушка моего папы Софья Эдуардовна Троицкая и ее сыновья – Николай и Андрей. Маленькие треугольнички из той большой войны.

Так возникли задачи моей новой работы:

1. Изучить сохранившиеся в нашей семье письма.
2. Проследить основные темы сообщений в письмах.
3. Составить летопись семьи моего папы по этим письмам.
4. Проследить, как отразилась жизнь тыла страны на страницах писем.

Глава I. Письма …. Строки из прошлого

Письма, на основе которых я пишу данную работу получала Софья Эдуардовна в 1941-1942 годах от Николая, а в 1943 – 1945 годах – от Андрея[1]. Последнее письмо от Андрея относится к 1 мая 1945 года, а Николая к славному великому дню – (мая 1945 года. Никто и не мог подумать, что все эти письма мама сохранит, но это к счастью случилось. Теперь в ходе написания работы, хорошо понимаю, что все, что касалось ее сыновей, было для Софьи Андреевне свято, это было частью их жизни, а значит, не могло быть уничтожено.

В домашнем архиве осталась только часть семейной переписки военных лет. По молодому тогда легкомыслию, сыновья не сберегли тех маминых писем, которые она посылала им, да и военные будни этому не способствовали. Остались лишь те письма, которые сохранила прабабушка Ольга Андреевна. Эти письма ей присылала Софья Эдуардовна из госпиталя в Двинске, где находился после ранения Андрей. 19 писем сохранилось в семье. Это письма, которые Софья Эдуардовна посылала своей маме Ольге Андреевне о судьбе и здоровье внука. Письма, строки которых полны огромной материнской любви, заботы, надежды за младшего своего сына, раненного на той страшной войне.

Подлинники писем, которые получала София Эдуардовна от Николая, хранятся в семье его детей. Я пользовалась текстом этих писем, которые перепечатал Николай Яковлевич. Летом 2008 года Николай Яковлевич передал письма Софьи Эдуардовны своему племяннику, моему папе. На листочке, куда были вложены письма, сделана приписка – «Адик! Думаю, что эти письма должны храниться у тебя. Дядя Коля. Москва. 27.08.2008». Буквы в словах ломаные, почерк неустойчивый, дедушка был болен, да и передача писем случилась за полгода до его смерти.

Если письма Николая для нас представляли лишь их текст, то письма Софьи Андреевне можно разделить на 2 группы: Это письма – треугольнички и письма, написанные на специальных почтовых открытках. Очень немногие – 2 письма – открытки и 3 – треугольничка, написаны чернилами, а все остальные – карандашом. По прошествии времени, текст некоторых писем уже почти не читаем. Листочки ученической тетрадочки в линеечку, на которых писала Софья Эдуардовна своей маме о состоянии здоровья ее внука, от времени пожелтели, где-то желтые пятно выражены сильно, где- то менее. Уголочки некоторых писем пообтрепались. Письма хранились в расправленном виде, поэтому нет утраты. Все письма размером в 1 листочек, но бабушка моего папы старается использовать каждый его сантиметр, чтобы написать как можно больше. На всех письмах есть оттиск печати – «Просмотрено».

Время безжалостно к этим немым, в прямом смысле, свидетелям прошлого – чернильные строки выцветают, и некоторые слова уже почти не возможно прочитать. Но прочитывая то, что еще возможно, я, как бы слышала голоса их адресатов. И чтобы письма никогда не смогли «замолчать», я сделала их электронную версию и перепечатала их текст. Так эти весточки из прошлого сохранятся навсегда. В работе при цитировании строк писем я сохранила все так, как было в письмах.

Глава II. Черты дорогого человека

Об этой женщине в своей прежней работе я писала совсем немного, несколько строчек.

Ее муж, Яков Николаевич Троицкий, «4 ноября 1937 года был арестован. Причиной ареста и основанием для предъявления обвинения в антисоветской деятельности и вредительстве послужило якобы написанное им заявление на имя начальника НКВД о своей противозаконной деятельности.

 По постановлению тройки УНКВД Калининской области от 2 декабря 1937 года по ст. 58-10, 11 УК РСФСР был осужден к расстрелу. Постановление тройки было приведено в исполнение 4 декабря 1937 года. София Эдуардовна, конечно, этого не знала, и многие годы безуспешно пыталась хоть что-то узнать о муже. Верила, что он жив, ждала. Определением Военной коллегии Верховного Суда СССР от 4 июля 1957 года постановление тройки УНКВД Калининской области от 2 декабря 1937 года было отменено и дело производством прекращено за отсутствием в его действиях состава преступления. И поэтому в 1957, 1958 году, за 10 лет до ухода из жизни, она получила свидетельства о смерти мужа. Но честное имя Якова Николаевича было восстановлено только в 2002 году. Одна она подняла двух сыновей, а когда началась Великая Отечественная война, проводила их на фронт»[2]. Маленькая женщина и большая судьба.

И вот в моих руках письма самой Софьи Эдуардовны, и я могу «слышать» ее голос, чувствовать ее заботы и проверить свои ощущения, сравнивая их с тем, что рассказывал папа.

С какой безграничной теплотой рассказывал о своей бабушке Соне – Софье Эдуардовне, мой папа. Софья Эдуардовна Троицкая (Фон – Ландезен) – бабушка моего папы. Это была замечательная женщина, по рассказам папы, очень добрая и любящая своих родных. Она воспитывалась в строгой лютеранской семье. Семья в Твери была очень известная, много сделавшая для города.

Отец ее, Эдуард Эдуардович фон Ландезэн, окончив в 1897 году медицинский факультет Московского университета. Вернувшись в Тверь, работал врачом на станции Тверь Николаевской железной дороги, много дел у него было и в Земстве. Эдуард Эдуардович основал больницу-амбулаторию для железнодорожников, организовал Тверское отделение «Всероссийской лиги для борьбы с туберкулезом» и санаторий-лечебницу в деревне Черногубове для больных туберкулезом. Отец прабабушки моего отца был членом попечительств о детских приютах и о слепых. Был гласным Тверской городской Думы. Организовав медицинский техникум, стал заведующим его учебной частью, и приложил много сил в укрепление и развитие этого учебного заведения. В Твери Эдуард Эдуардович женился на 16-тилетней дочери полковника А. Свет – Ольге Андреевне[3]. В семье родились две дочки – старшая Софья, бабушка папы, и младшая – Татьяна[4]. Когда старшая дочь выйдет замуж за Яков Николаевича Троицкого[5], то две семьи будут жить вместе в железнодорожном районе города Калинина (Тверь).

Глава молодой семьи был участником Первой Мировой Войны, командиром запаса Красной Армии, работал нормировщиком на калининской текстильной фабрике имени Вагжанова. В семью придет пополнение – родятся внуки, продолжатели славного рода. И дедушка будет очень горд.[6] 26 октября 1928 года, когда дедушке было 56 лет, он скоропостижно умер. А в 1937 году был арестован зять Ольги Андреевны, а через месяц он был расстрелян. Семья ничего не знала, никогда не верила, что отец враг народа, ждали и надеялись[7].

Так женщины остались с детьми одни.

Софья Эдуардовна преподавала немецкий язык в педагогическом институте имени М. И. Калинина, а бабушка, Ольга Андреевна – пенсионерка. Вела домашнее хозяйство. Николай, старший сын и внук, был студентом математического факультета пединститута, а Андрей был школьником.

Софья воспитывалась в основном мамой, Ольгой Андреевной. Сама Ольга Андреевна была выпускницей Смольнинского института Благородных Девиц. От мамы ей передались манеры, осанка и знания языков. Ольга Андреевна была высокой, стройной, статной, всегда аккуратно одетой женщиной. Весь ее облик отличался особой изысканностью: всегда была гладко причесанной, с «пучком» на голове, никогда не пользовалась косметикой.

Вкус в одежде Софья Эдуардовна также переняла от мамы. Она носила темные шляпки с вуалью, почти всегда на ней была белая блузка, черная юбка с темным пиджаком.

 Бабушка папы в совершенстве знала французский и немецкий языки. Немецкий язык преподавала в железнодорожной школе № 5 и в Калининском Педагогическом Институте имени М. И. Калинина. Она была строга, как и ее мать, но справедлива по отношению к ученикам, за что ее и любили. Была награждена Орденом Трудового Красного Знамени и Знаком «Почетный железнодорожник СССР».

 Ольга Андреевна, мама Софьи Эдуардовны, даже будучи тяжело больной, оставалась всегда властной, нетерпящей возражения женщиной, но это черта характера никак не отражалась на ее внуках: она очень любила моего папу, была с ним мягче, чем с остальными. Ежемесячно, получив пенсию, выдавала 25 рублей на конфеты внукам. Любовь к своим детям передалась Софье от ее мамы. Софья Эдуардовна была очень хозяйственной, домовитой. Ее фирменными блюдами были торт «Наполеон», который папа до сих пор вспоминает с восхищением, и котлеты, которые каждый раз с нетерпением ждали все члены семьи.

Любая мама, бабушка, стремятся вложить в своих детей все, что может, дать все то необходимое, что потребуется им в жизни. Своим внукам (Андрею, Кириллу) Софья прививала любовь к учебе, особенно к немецкому языку, и были дни, когда она разговаривала с ними только на немецком: хочешь что-нибудь – попроси на немецком, другой язык она «не слышала». (Мой папа до сих пор помнит разговорный немецкий, и, будучи за границей, общается с немцами без переводчика). К ней всегда можно было обратиться за помощью и поддержкой, когда она была необходима, всегда легко находила общий язык со своими внуками.

Софья Эдуардовна, в свободное от работы и воспитания внуков время, любила вышивать (ришелье). Она много читала Андрею и Кириллу, любила проводить с ними время, часто водила в Калининский драматический театр, в цирк, возила детей в Москву, Ленинград, тогда папа впервые побывал в Эрмитаже, Русском музее и Музее имени Пушкина.
И хоть денег было мало, когда находилась лишняя копеечка, она вся уходила на подарки внукам: на мороженое «Эскимо» и пирожные «Эклер».

«Жизнью» Софьи Эдуардовны были ее сыновья, Андрей и Николай. После войны старший сын, Николай, работал в Кемерово редактором областной газеты «Кузбасс». Она часто ездила к нему в гости вместе с внуками. Всегда брала с собой пельмени, которые были его любимым блюдом. Каждый год, в мамин день рождения, находясь в Кемерово, он заказывал в калининском ресторане для нее огромный торт весом 5 кг. Каждый раз разный. Мама, хоть и говорила, что не нужно делать ей такие дорогие подарки, но каждый год в этот день ждала торт, ей было приятно то внимание, которое ей уделяет любимый сын.
После войны Софья Эдуардовна жила в семье младшего сына Андрея. Он закончил исторический факультет Калининского педагогического института. Андрей очень заботился о своей маме, постоянно беспокоился о ее здоровье, видя, сколько она работает. В семье были теплые, дружеские и доверительные отношения. Все помогали друг другу. И важные вопросы всегда решались на «семейном совете».

В июле 1941 года Николай уехал на фронт, а мама приняла в семью его однокурсницу Любу Прищенко, как называла ее Софья Эдуардовна, невесту. Софье Эдуардовне очень нравилась Люба, и она считала ее замечательной кандидаткой жены ее любимому сыну. Когда началась война и общежитие пединститута заняли под госпиталь, жить Любе оказалось негде, потому и стала жить Люба в семье своего любимого человека. На каникулах у Ольги Андреевны гостила первоклассница Оля Панкова из Москвы, дочь маминой сестры Татьяны Эдуардовны, которую в семье звали Тусей.

Уже на десятый день войны, военные действия начались на территории современной Калининской области[8]. Вражеская группировка армий «Центр» рвалась к Москве, и Калинин был северным плацдармом для наступления на столицу СССР. Потому уже 14 октября 1941 фашисты вошли в Калинин, и началась 70 дневная оккупация нашего города.

 По словам моего папы, 15 октября 1941 года, захватив с собой только то, что могли унести, Софья Эдуардовна, Ольга Андреевна, Люба, Оля и Андрей бежали из Калинина, едва успев в последний эшелон с эвакуированными. После долгих мытарств оказались на станции Тайга Томской железной дороги. По рассказам Николая, в Тайгу он приехал из госпиталя в марте 1942 года, а в апреле они с Любой расписались в «холодной клетушке Тайгинского ЗАГСа». В комментариях к письмам Николай Яковлевич пишет, что «тогда в 1942 году Люба чуть не стала солдатом. После работы она ходили на занятия по стрельбе, готовилась в школу снайперов. Стреляла метко, была в числе первых. Но на комиссии, где отбирали в школу, обнаружилось, что будущий снайпер готовится стать матерью…»

Глава III. Защитники Отчизны

Николай[9] и Андрей[10] – единственные дети Андрея Яковлевича и Софьи Эдуардовны Троицких. Родители многое вложили в своих детей, они хотели, чтобы из их них выросли умные, образованные и воспитанные люди, братья, которые готовы прийти на помощь друг другу в любых жизненных ситуациях. У них это получилось, Андрей и Николай все проходили «бок о бок», вместе.

В первом письме с фронта от 7.8.1941 года Николай пишет о том, что он попал в город Ржев, родной город Любы. Николай Яковлевич очень заботливый молодой человек. Он понимает, отправляясь на фронт, что родители переживают за него. Николай старается сразу, с первого письма, успокоить, удостоверить их, что он в порядке: «устроился хорошо», «ем регулярно и вполне хватает». В каждом его письме он просил их не беспокоиться, уверял, что их дорогой сыночек жив и здоров: «Основное, родные, вы за меня не волнуйтесь, так как я по-прежнему жив и здоров» (18 сентября 1941), «Обо мне не беспокойтесь, я устроился хорошо» (7 июль 1941 г.), «У меня все по-прежнему в порядке. Самое главное, что я жив и здоров. Настроение Бодрое!»; «Однако, настроение бодрое и чувствую я себя отлично.» (15 февраля 1942 г.) Этими словами Николай хотел приободрить родителей и невесту, но, думаю, это было сделать невозможно, ведь он там один, на войне, вдалеке от них….

Николай старался рассказывать обо всем, что с ним происходило, о всех мелочах и событиях. Он писал с такой любовью и заботой, что, читая письма, понимаешь, насколько соскучился этот молодой человек по своим близким людям: «Крепко, крепко всех целую.» (12 января 1942 г), «Здравствуйте, мои дорогие!», «Милые мои» (7 июль 1941 г.), «Здравствуйте, мои родные!» (2 января 1942 г.).

Николай рассказывает нам о жизни на фронте Второй Мировой Войны. Вот в своем первом письме он пишет: «После подъема нам предложили пойти мыться и стирать белье. Вот я постирал свои портянки, носки, полотенце, майку, помылся и продолжаю свое письмо». Мы узнаем немного о молодых людей: «Наши ребята, особенно В. Ачба, не особенно довольны, так как физическая работа им не по душе. А работа ничего. Сегодня рыли орудийный окоп. Я набил и сорвал мозоль на руке, не заметив этого» (7 августа 1941 г.). Жизнь в лагере Николаю нравилась, спал «в своих плащ-палатках, составленных в одну большую. Ел из котелков на улице в лесу» (7 августа 1941 г.).

Описание боев нет в его письмах. Он пытается даже с долей какой-то иронии отнестись к тому, что происходит вокруг него. В этом проявляется его стремление не волновать родных, желание уберечь их. «Вот это и есть война. Стреляешься, прячешься от снарядов, слушаешь грохот и вой своей и чужой артиллерии – вот и все. Приятны только минуты завтрака и обеда. Вот теперь еще самое главное удовольствие – письма и посылочки от вас.[11]» «Я вступил в бой 15.9.1941 и с тех пор все время жарим и жарим по немцу – только ночью иной раз пару часов соснешь. Бьем мы с закрытых позиций км за 2 от передовой. Так что пули к нам пока не залетают, а у немцев артиллерия слабая. Мы их прем и снарядов не жалеем.»(18 августа 1941 г.). «Задача заключалась в том, что мы-рысях выскочили в лесок к занятой немцами деревне и прямой наводкой с 8 снарядов разбили указанный нам дом. Как только по нам начали стрелять, мы сразу убирались и теперь опять далеко от передовой.» В письме от 21 сентября 1941 года он напишет, что такое война: «Вот это и есть война. Стреляешь, прячешься от снарядов, слушаешь грохот и вой и чужой артиллерии – вот и всё.» Однако я знаю, что это был очень тяжелый период в жизни нашей страны.

«До 30.09 все было сравнительно тихо и мирно, и я собирался отметить день именин мамы и Любаши. На самом же деле 30.09 была такая трудная горячая работа, что и подумать ни о чем другом нельзя было.[12]» На самом деле, на 30 сентября 1941 года на участке, где он находился, началась Московская битва, вот почему была «такая трудная горячая работа, что и подумать ни о чем нельзя другом было». (11 ноября 1941 г.).

Даже на войне есть место любви… Люба, невестка, находится далеко от него, но даже на таком расстоянии, она все равно как будто «рядом» с ним… («Твой рыжий думает о тебе» (18 сентября 1941 г.)).
Он почти в каждом письме упоминает о ней, интересуется ее жизнью, говорит, что скучает:

«Любаша! Будь крепкой и не падай духом.» (18 сентября 1941 г.), «Любаша! Ездила ли ты к маме? Готова ли твое пальто? Как дела с учебой?». Он не забывает о ней даже в трудные минуты, поддерживает с ней связь: «Любаша! Везет твоему Рыжему! Это, наверное, ты виновата! Твоя рожица все время со мной, и в трудные минуты я на нее смотрю. Жди большого письма, родная! Крепко, крепко целую. Твой Колька» (11 ноября 1941 г.)

Николай пытался как можно чаще писать им письма, таким образом, давая знать о себе, своей жизни там, на фронте: «Я понимаю, как плохо вам без писем, но поделать ничего, увы, не могу» (18 августа 1941 г.), «Я буду писать вам, как смогу, часто» (21 августа 1941 г.), «Как получу от вас телеграмму, буду писать еще и еще. Ведь сколько еще надо рассказать вам, мои родные» (11 ноября 1941 г.). Он рассказывал обо всем, что с ним происходило, обо всех событиях, которые сейчас, на наш взгляд, могут показаться мелочью, но для них значили очень многое: о том, где спал, как проходит жизнь на войне, что и сколько ел, ведь все это очень волновало маму, бабушку и всех родственников. Каждая мелочь, которой она может показаться сегодня, приближала их друг друга, делала соучастниками жизни. И страшное понимание того, что каждое мгновение жизни любимого человека там, на фронте, может стать последним, вводит эти мелочи в ранг очень важным, значимым в жизни советского воина.

«Вчера у нас был завтрак из 2х блюд:
1. Манная каша с песком (который нам выдали, и уже весь съеден.).
2. Бомбежка немецких стервятников.
Сбросили бомбы, которые не причинили вреда. Удирали все с котелками, а мы под шумок получили по 2 порции!» «Сейчас позавтракали, и выхватил я кусочек времени для письма», пишет он в письме от 18 августа 1941 года. Находясь в госпитале по причине ранения, пишет: «Кормят хорошо. Кроме того, есть буфет, где можно купить булочки, леденцы, замечательные яблоки, а иногда масло и колбасу» (11 ноября 1941 г.). Николай находит время, чтобы писать о свободном времени: (в госпитале – «День провожу за чтением – здесь ей приличная библиотека. Вечерами страшно активно посещаю все кино, концерты и лекции, которые бывают в нашей столовой» (11 ноября 1941 г.); «Концерт был вчера вполне приличный» (24 декабря 1941 г.); «Еще вчера вечером собирался написать тебе, да ходил на концерт артистов Русского драмтеатра» (26 декабря 1941 г.); «Вчера с удовольствием смотрел „Киноконцерт“. Читаю сейчас „Черный консул“ Константина Виноградова» (15 февраля 1942 г.).

Николай не только рассказывал о своей жизни, он всегда интересовался жизнью родителей, в своих письмах всегда уделял место каждому и писал он очень легко, даже с неким юмором: « Вчера получил 5 писем от вас. Отвечаю по мере моих слабых писательских способностей. Над Андрейкиным письмом от души смеялся. Ей богу, у него писательский талант. А бабушенция хитрая! Я, мол, потому не писала, что думала, что тебе все известно. А я ведь до твоего письма и понятия не имел о вашем отъезде. А потом я очень люблю получать твои письма. Теперь возьмемся за постоянных корреспондентов. Мама ну никак не может хоть немножечко успокоиться – так и кипит, так и брызжет во все стороны энергией. Любаша, так приятно получать письма от тебя, пиши. Крепко, крепко всех вас целую!»

1 октября его ранило в правую руку. И он решил не писать родным всю правду, так как понимал, что лучше не волновать их зря, ведь они не смогут помочь ему в такое время. Николай их успокоил, написав: «Одним словом, скажу, что тот факт, что я остался живым, – счастье». «Чтобы вы знали все точно, скажу, что ранение сквозное: входное отверстие 3х3 см, а выходное – 6х6 см. И опять мне исключительно повезло – кость каким-то чудом не задета». Это было неправдой, как он потом писал в послевоенных пометках к письмам: «Задета и здорово. За время лечения в госпитале из раны вышло 16 осколков кости, о чем и сообщалось в последующих письмах, а чудо в первом письме придумано, чтобы успокоить родных. Даже во время поездки в Тайгу старый фельдшер вытаскивал пинцетом проклюнувшийся осколок». Ложь во спасение, как говорится.

В письме от 11.11. 41 года он все-таки описал ранение в руку, когда угроза жизни исчезла. В это время он был в госпитале в Караганде. В этом письме Николай пишет:

«Я очень ярко помню желтое пламя взрыва мины и в тот же миг тупой, горячий удар в правую руку между кистью и локтем. Я почему-то не испугался и не удивился, а здорово выругался и побежал в тыл. По пути я жевал корку хлеба. Что было дальше, после того как меня перевязали, писать не буду, это вспоминается как сон. Одним словом скажу, что тот факт, что я остался живым, – счастье. И я частенько подумывал, почему мне так везет? В санчасти оказали первую помощь, покормили, и я задремал в повозке на сене. Очнулся от негромкой команды: „Кто может ходить, вставайте! Немцы!“ Нас несколько человек ходячих, повел в лес военврач. Пошли на восток. Группа распалась. Когда немцы начали стрельбу. Разрывные пули[13] срезали ветки деревьев, казалось, что стреляют и сверху. Потом тишина. Я лежал за толстым деревом прислушался – никого. Встал и пошел, стараясь не сбиться с тропинки, по которой вел нас военврач. Утром вышел на большой отряд окруженцев. С ними двинулся дальше. Навсегда запомнилась переправа через речку по взорванному железнодорожному мосту. Он сложился с берега на берег, как карточный домик. Надо было по уцелевшим шпалам забраться наверх, а потом так же спуститься на другой берег. Кое-как мне это удалось, только вся повязка пропиталась кровью. Счет дням я потерял. На одном из привалов меня подобрала полуторка, в которой везли раненых. Потом нас где-то пересадили в санитарные машины.»

Сколько радости и гордости звучит в строках письма от 12.12.1941 года.

«Поздравляю вас с хорошей трепкой заданной немцами под Москвой! Побежали „непобедимые“, смазали пятки салом! Теперь им, небось, и на морозе жарко. Ясное дело, что от репродуктора меня теперь не оттащишь. А тут еще объявление войны США Германии и Италии. Трещит ось Рим-Берлин-Токио и в предчувствии гибели бросается, как бешеная собака. Ну, а собаке – собачья смерть!»

В марте 1942 года врачебная комиссия решила: годен к нестроевой с переосвидетельствованием через полгода. В конце марта Николай приехал к семье в Тайгу, где вскоре стал работать учителем в 33 школе. Обо всем этом рассказали письма с фронта защитника Отечества – Троицкого Николая Яковлевича[14].

Николай Яковлевич после войны остался в г. Кемерово. Работал в ВЛКСМ, затем много лет (1959 – 1969 гг) работал главным редактором газеты «Кузбасс». С января 1950 г. Н. Я. Троицкий – редактор газеты «Комсомолец Кузбасса», затем –заместитель заведующего отделом пропаганды и агитации Кемеровского обкома партии. Окончил заочно отделение журналистики Высшей партийной школы. С 1969 г. (в течение 20 лет) – ответственный секретарь, заместитель главного редактора, первый заместитель главного редактора газеты «Социалистическая индустрия» («Трибуна») в Москве. Редактировал издание общественной организации «Землячество Кемеровской области в Москве» под названием «Земляки. Кузбасс в нашей судьбе». Издал документальную повесть «Степан Беляев из поколения победителей» – о первом редакторе Кемеровского медицинского института. К 85 – летнему юбилею газеты «Кузбасс» написал воспоминания о соратниках – журналистах.

9 января 2009 года Николай Яковлевич Троицкий, известный журналист, любящий отец и хороший человек, скончался.

Письма старшего брата младшему – еще одна страница Великой Отечественной войны, еще одни треугольнички надежды.

Переписка Николая с Андреем началась, когда он прибыл на фронт, осенью 1943 года, а мама с бабушкой – в Калинин.

Андрей попал в начале 1943 году во второе Томское артиллерийское училище. После ускоренного обучения – командир взвода 404 артиллерийского полка 109 стрелковой дивизии на Ленинградском фронте. Затем участвовал в боях за освобождение Эстонии, был ранен. Вернулся в строй в июне 1944 года – командир батареи, начальник разведки дивизиона в 682 – м артполку 235 – й стрелковой дивизии на 1 – м Прибалтийском фронте. Награжден четырьмя орденами Отечественной войны: два первой степени, два – второй.

Андрею, как, и старшему брату, Николаю, было свойственно особое вниманием и любовью к близким. На фронте он не забывал даже о праздниках:

«Дорогая мамуся, поздравляю тебя с праздником и желаю всего, всего хорошего» (5 декабря 1943 г.)[15]. Андрей очень ждал от мамы писем: «Вчера не получил ни одного письма и посему ожидаю сегодня богатый урожай» (5 декабря 1943г.). Вчера получил от тебя письмо, а сегодня думаю получить сразу много писем.» (10 февраля 1944 г.)

Писем от Андрея сохранилось немного, но по ним видно, что отношения с семьей у него очень теплые и доверительные.

«Крепко, крепко тебя и бабушку целую. Будьте здоровы.» (5 декабря 1943 г.) «Как видишь, когда есть возможность, пишу тебе ежедневно. Твое желание повидать Яшуху и все их теплое семейство полностью разделяю и понимаю…» (10 февраля 1944 г.) Он писал скромно, не хвастался своими достижениями брату, как писал Николай: «Вчера получил от Вас телеграмму с сообщением о третьей правительственной награде Андрейки. Прямо удивительно быстро следуют одно за другим такие приятные сообщения!»

Родители с детства прививали мальчикам «тягу к прекрасному», и, читая их военные письма, становится ясно, что эта тяга стала внутренней потребностью Николая и Андрея. Так, в письме от 26 декабря 1941г. Николай писал брату:

«Концерт был вчера вполне приличный, 2 заслуженных артиста Каз. ССР[16]. Особенно понравился мне романс В. Фомина «Не говори» с цыганским уклоном. Рояль силен. Потом прилично исполнили дуэт из оперетты подмастерья худ. слова. Я запомнил ее и привожу целиком. Если ты не бросил своей «артистической деятельности», то можешь использовать ее в каком-нибудь халтурно – эстрадном концерте для старшеклассников. При удачном исполнении получается смешно…»

Читая эти строки, можно понять, что Николай еще умеет играть на рояле, и довольно хорошо. Это удивительно, ведь он не учился в музыкальной школе, а был просто «самоучка». Он делился с Андреем всем новым, что узнавал: «Братеня! Для тебя есть несколько новых песенок и очень хорошее стихотворение, но все это написано от руки и переслать нет никакой возможности. Сегодня пишу песенку на мотив „Синего платочка“:

Грязный солдатский платочек
Ганс посылает домой
И добавляет несколько строчек:
Дескать, дела ой-ой-ой!
Летим, бежим
Мы по просторам чужим,
Кружится летчик, бьет пулеметчик,
С мужем простись ты своим.
Помнишь, при нашей отправке,
Гитлера речь самого:
«Сможешь ворваться в любую ты лавку,
и там награбить всего»
Вот и зима наступила,
Бьют нас и в гриву и в хвост.
Геббельс болтает – черт его знает,
Сам бы померзнул прохвост.
Порой ночной
Немцы объяты тоской:
Хлеба б кусочек, водки б глоточек,
И поскорее домой!»

Николай заботился о младшем брате, давал ему советы, указывая на свои ошибки. В своем письме Николай писал:

«Написать тебе надо много. Давай по порядку. Насчет учебы мне тебя учить не надо, в этом отношении ты парень самостоятельный. Теперь о военных делах. Тут я тебе советую стараться во всю, так как если попадешь на фронт, то эта подготовка сильно скажется. Особенно постарайся научиться пользоваться компасом и картой. Я, к своему стыду, в этом деле слаб, хотя и сдавал типографию 2 раза и оба раза на отлично. Потом много значит научиться переползать, маскироваться, применяться к местности… Знаю, что ты сейчас думаешь о медицинской карьере, но советую обязательно попробовать устроиться если не в академию, то в военно-фельдшерское училище. Дело интересное, очень нужное и почетное.»

Николай доверял брату и знал, что Андрей будет стараться делать все, что в его силах, чтобы помочь родным в такое сложное и тяжелое время: «Андрейка! Ты, говорят, парень мировой и ведешь себя хорошо. Продолжай в том же духе.» (7 августа 1941 г.).

В марте 1944 года Андрей был ранен. Николай в письме к матери от 6 марта 1944 года пишет о том, что он все ждет телеграмму о том, куда и как «Андрейка ранен, и все мы очень беспокоимся. Что и как он себя чувствует. Завтра год, как мы его на фронт провожали». В июне он пишет, что всех нас «можно поздравить вас открытием второго фронта. Когда мне Люба вчера эту новость сообщила, я очень обрадовался и как-то легко на душе стало…» А в письме от 3 мая 1945 года находим: «говорят, что Гитлер и Геббельс покончили с собой. Хоть и жалковато, что не попались они в наши руки, поздравляю!»

А потом наступил мир, война закончилась, И в письме от 9 мая 1945 года Николай пытается описать свои чувства и эмоции, которые он испытывал, когда узнал об окончании войны:

«Попробуйте написать письмо в мирной обстановке, ПОСЛЕ войны, в день Победы. Непривычно и затруднительно. Тем более, никак не подберешь слов, чтобы описать все чувства и переживания в связи с сегодняшними событиями.

В общем, завтра я впервые пойду на работу в условиях мирного времени. Ведь до сих пор я в мирное время никогда не работал. Утром, как только мы услышали сообщение о подписании акта о безоговорочной капитуляции Германии, Люба попыталась растолковать смысл этого события Якову Николаевичу[17]. Не знаю, как он это воспринял, но в общегородском митинге он принимал горячее участие и на вопрос, что сегодня случилось, отвечает – «ПОБЕДА!»».

Николай рассказал о своих воспоминаниях:

«Вспомнил сегодня начало войны, свои фронтовые переживания и впечатления. Надо сказать, что всего значения произошедшего сегодня я не осознал еще. Все это должно маленько утрястись, а потом и описать можно будет… Ну, родные, всего хорошего. Крепко вас всех целую, поздравляю с великим праздником торжества нашего правого дела!»

После войны Андрей Яковлевич окончил исторический факультет Калининского государственного педагогического института имени М. И. Калинина, работал воспитателем в ремесленном училище, учителем в школе, В 1967 году после воссоздание исторического факультета, как самостоятельного структурного подразделения старший преподаватель Андрей Яковлевич Троицкий стал деканом деканом. Андрей Яковлевич Троицкий был секретарем парткома в пединституте, заведующим областным отделом народного образования. Выйдя на пенсию, много лет возглавлял областной Совет ветеранов. Избирался народным депутатом СССР. Кроме боевых наград, отмечен орденами Трудового Красного Знамени, «Знак Почета», высшей наградой Тверской области – Крестом святого князя Михаила Тверского, многими медалями. Заслуженный учитель школы РСФСР. Биографическая справка «Троицкий Андрей Яковлевич» с официальным портретом была опубликована в разделе «Галерея ветеранов» книги «Солдаты 20 века» (многотомное издание. Выпуск 2. Москва 2001 г.).
 В составе делегации Тверской области Андрей Яковлевич был на праздновании 300-летия Санкт-Петербурга. Побывал в районе Пулкова, где в 43-м получил боевое крещение. Перед поездкой тверские архивисты показали Андрею Яковлевичу список делегации Тверской губернии на праздновании 200-летия Санкт-Петербурга. Среди делегатов и Эдуард Федорович Ландезен. Такая вот перекличка поколений: прадед – врач, общественный деятель, правнук – педагог, общественный деятель.

Подобная перекличка и у Николая с его отцом, Андрей Яковлевичем. Он, оставив Московский университет, вольноопределяющимся ушел на Первую мировую войну. Их военная история похожа. Только война Вторая мировая, Великая Отечественная. И письма отца, и письма сыновей сберегли.

Андрей Яковлевич скончался в декабре 2003 года, немного не дожив до своего восьмидесятилетия. Хоронил его весь город…

 

Глава IV. Материнские треугольнички

Софья Эдуардовна писала письма своей маме, Ольге Андреевне, пока находилась в госпитале с сыном Андреем в Двинске, потому что он получил ранение на фронте. Ранение было очень серьезное, и существовала реальная угроза его смерти.

Ольга Андреевна сохранила большинство писем, за что сейчас нынешнее поколение Троицких ей очень благодарно. Всего 16 писем: первое от 17 февраля 1945 года, последнее – 1 мая 1945 года.

Весь период болезни сына Софья Эдуардовна жила так, как написала в письме к маме Ольге Андреевне от 22 февраля 1945 года:

«Мамуля родная моя старушка! Испытание послала нам судьба. Ты уже знаешь их письма, которое тебе передали работники госпиталя о болезни нашего Денёнка родного! Ведь бывают чудеса и вот в него-то я и верю и надеюсь, что Господь спасет мальчика нашего, ненаглядного». «Родной мой мусик! Испытание велико, собери родной силёнки свои старенькие и будем надеяться и молиться.» (28 февраля). «Только бы спас, сохранил его господь и научил, что делать мне, чтобы сделать все лучше сыночке моему!» (31 марта).

Любовь матери к своему сыну безгранична, она способна пройти через все препятствия и преграды. «Деюночек болен серьезно, ослаб очень, но Господь милостив и будем надеяться на то, что спасет он мальчика нашего родного» (25 февраля) и перенес 2 сложнейшие операции по поводу перитонита: «Врачи советуют подождать, пока снята будет повязка после второй операции, а потом обещают курорт» (25 февраля). Мама была с ним все то время, которое он находился в больнице, не оставляла его ни на минуту. Ведь кто, кроме мамы будет с тобой в такие моменты, кто поможет справиться с тем, что одному не под силу. Мама – самое дорогое в жизни каждого человека. Благодаря ей Андрей «встал на ноги», справился с болезнью, потому что, как сказал Николай: «Спасли брата военные медики и мама».

Из писем видно и чувствуется, насколько Софья Эдуардовна переживает за своего сына: «Мамуля, родная, тяжелое испытание послала нам судьба. Деюночек болен серьезно, ослаб очень, но Господь милостив и будем надеяться на то, что спасет он мальчика нашего родного.» (25 февраля); «У Деюнка утром температура 37,2, самочувствие немного получше. Господь захочет, то совершит чудо. Только бы сохранил он нам мальчика нашего!» (1 марта); «только бы сохранила судьба Деюлю нашего родного!» (1 марта).

Кажется, что Андрей – это не взрослый молодой человек, а маленький мальчик, который из-за болезни попал в больницу… Софья Эдуардовна очень переживала за своего Деюнка, не спала ночами, ждала хоть какого-то улучшения, ведь что еще нужно матери – только то, чтобы ее дети были здоровы и счастливы. Софья Эдуардовна пишет маме: «Сейчас сынушка читает газету. Головенку он не поднимает, но ест и умывается сам» (22 февраля); «Сижу рядом с Андрюшкой на его коечке, а он лежит и читает, температура утром слава Богу нормальная. Ест мальчик наш помаленечку, как воробей. В общем теперь только дал бы Господь Андрюшке поскорее встать на ноги, а там видно будет, куда будем путь держать: в Калинин или на южное солнышко сначала. Андрюшка припишет своей бабушенции; он пока пишет лёжа.» (24 февраля), «Наш хворенький Андреюшка, слава Богу, по утрам два дня дает нормальную температуру, но головенку с подушки не поднимает» (9 марта).

 Софья Андреевна пытается всеми способами помочь выздоровлению сына: «Вчера купила телятинки кусочек и сварила бульон, который Деюнок Слава Богу поел». (6 марта). «Купила кусочек свинины и, прошпиговав чесноком, поджарила. Съел Деюнок с удовольствием»(31 марта)[18]. Она сетует: «Как здесь не хватает твоего умения приготовить что-нибудь по вкуснее мальчику нашему родному!» (13 марта).

Отношения Софьи и Ольги Андреевны очень теплые и доверительные, на мой взгляд, такими и должны быть отношения между мамой и дочкой. Софья постоянно просила маму беречь себя («Дорогая мамуся! Береги себя, мусечек, умоляю!» (17 февраля), «Родная моя! Не томи неведением о своем здоровье.» (5 марта), занимать деньги и продавать что-то по необходимости, чтобы не нуждаться ни в чем («Мамуся! Ты, родная, занимай денег у кого можешь, приедем, Бог милостив, и расплатимся» (1 марта), «Денег перехвати у Мухиных»(22 февраля), «Мамуся! Боюсь и задумываться над тем, как ты живешь материально! Надежда вся на Васю и Ниночку» (5 марта)). Она очень ласково ее называла и писала всегда с такой нежностью: «Дорогой мой мусик!» (17 февраля), «Мамуля родная моя старушка!», «Мусик родной!» (22 февраля), «Целую, мою старушку, во все места» (17 февраля), «Здравствуй старушечка моя родная!», «Мамуся!», «Нина родная! Поддержи старушечку нашу. Крепко, крепко целую, обнимаю» (24 февраля), «Мамуля родная здравствуй!» (6 марта). Она с таким трепетом, заботой и волнением писала маме. Софье было нелегко: сын, который лежал в госпитале, все не шел на поправку и родная, любимая мама, которой нет рядом, которой тоже нужно помогать. Она благодарна ей письма, пусть редкие, но разделяющие заботу и надежду дочери: «Спасибо, родная! А за доброту и уверенность в нем целую свою мудрую, родную, во все местечки» (10 марта).

Софья беспокоилась за свою маму. Она была очень заботливой и внимательной дочкой. Она боялась, что с ней может что-то случиться, ведь мамы нет рядом, всегда прислушивалась к ее советам («Мамочка моя! Береги себя! Если мысль хорошая придет в голову о том, как лучше помочь мальчику нашему – телеграфируй. Господь вас всех храни» (25 февраля), «Мамочка! Пиши почаще!» (5 марта), переживала, когда не получала от нее писем («Все нет и нет весточки от тебя. Почему не пишешь, хоть бы Нина написала, а то ведь душа разрывается» (6 марта), «Только пиши чаще» (6 марта), «Мамуля! Но почему нет от тебя ни одного словечка, родная! Дорогая ты моя! Пиши поскорее» (7 марта), «Мамуся! Да что же нет от тебя никакой весточки?» (9 марта), «Родной, ненаглядный мамусечек мой! Вчера, наконец, после долгого ожидания получила твое письмецо. Спасибо, родная! А за доброту и уверенность в нем целую свою мудрую, родную, во все местечки» (10 марта), «Мамочка! Что же ты так редко пишешь, голубчик ты мой?» (март), «Что-то давно нет твоих весточек, родная!» (1 мая).

Софья Эдуардовна вспоминала те счастливые моменты, когда они все вместе собирались, сидели всей семьей… «Мамочка! Чудной кажется наша калининская жизнь и особенно то время, когда жили мы две старухи и два наших паренька! Помнишь, вечерами собирались все вместе[19] и сколько было рассказов всяких! Родная моя!» (7 марта).

Она не забывала о своей работе, просила предупредить о том, что находится в госпитале из-за сына, что задерживается: «В школу пошлю заверенную телеграмму о том, что задерживаюсь» (22 февраля), «Мамочка, в школу и институт сообщи через Нину, что задержусь, а насколько не знаю.» (24 февраля), «Сейчас еду в город, где попытаюсь дать заверенную телеграмму о том, что задерживаюсь.» (28 февраля), «Мамуся! В институте и в школе пусть Ниночка скажет, что задерживаюсь, и справка об этом будет заверена госпиталем!» (5 марта)

Софья писала не только о состоянии Андрея, но и о том, как она устроилась там: «Я живу, как на курорте. Еда в госпитале и обильная и вкусная; у меня отдельная комната с мраморным умывальником» (24 февраля). «Я на полном иждивении госпиталя, имею отдельную комнату.» (22 февраля). «В тогротделе дали рейсовую, в военторге отоварили, получила чулки и получу наверное туфли!» (1 мая)

Каждое письмо Софьи Эдуардовны это проявление огромной любви к своему сыну. Нет слов передать, как наполнены нежностью, заботой, веры каждая буква каждого письма. Все свои надежды на скорое выздоровление сына на возлагает на Господа Бога. Софья Эдуардовна была верующей женщиной, она надеялась, что Господь поможет ее любимому сыну выздороветь: «Господь вас всех храни и помоги нам спасти мальчика нашего» (22 февраля), «Господь с вами.» (24 февраля), «Господь с тобой» (25 февраля).

Она надеется, что «Господь поможет, сохранит нам детку нашего». Испытание велико, собери, родной, силёнки свои старенькие и будем надеяться и молиться» (28 февраля), «Только бы помог Господь, хоть головенку с подушечки поднял! Мамочка! Надейся, молись, а я тоже.» (6 марта), «Господь не оставит нас, пошлет нам утешение, сохранит нам мальчика родного нашего!» (7 марта), «Господь милостив и по утрам температура 37,3 или 37,6.» (10 марта).

В письме, посланном в марте, текст, которого привожу полностью – забота, надежда, любовь, то, что на мой взгляд, выше войны, выше беды: Март

«Здравствуй мамочка родная моя! Слава богу сыночку утром поел яичницы, котлетку картофельную съел и сейчас читает, а времени девятый час. Вечером температура 37,5. Утром еще не мерили, так как градусник один на несколько палат. Мамочка! Надеяться будем на чудо, на милости Божии. Родная ты моя! Поздравляю с Янкиным днем рождения. Ей я написала. Мамуся! Родная моя! Помоги тебе Господь, дай тебе сил и здоровья! Обнимаю, целую крепко крепко! Соня»

«Господь сохрани тебя и помоги нам здесь преодолеть хворобушку Деюси нашего» (1 марта). Она верила в светлое будущее, в выздоровление Андрея, конечно, ведь в такие моменты ничего кроме веры в лучшее не остается, главное было – не опускать руки, не сдаваться и бороться с этой болезнью. Она очень хорошо справилась со всем, ее материнская забота помогла поставить сынушку на ноги! Софья Эдуардовна делала все, что было в ее силах, за что вся семья ей была безмерно благодарна!

Безусловно, роль семьи в жизни каждого человека велика. Но особенно важна в судьбе всех без исключения людей роль матери. Ведь влияние этого человека, духовная связь с ним продолжается всю жизнь, влияет на существование и счастье каждого. Крепкая семья – это душевная теплота, любовь друг к другу и взаимопонимание. Святая женская любовь: к детям, матери, мужу. Ей подвластно преодолеть невзгоды, выпавшие на долю. Надежда упование на помощь Господа, только они вселяли силы в эту маленькую женщину. И она победила.

Глава V. За строками жизнь страны

Из писем мы также узнали о жизни людей во время войны в тылу. Где не взрывались снаряды, но где «взрывались» сердца людей от любви к близким людям, от ненависти к врагу. Читая письма, мы узнаем о том, чем занимались люди тех времен, даже о каких-то бытовых вещах, мелочах.

Мы узнали, что во время лечения Андрея, Софья Эдуардовна жила в госпитале. «Здание госпиталя высокое, красивое внутри, но часто нет то света, то воды» – так она описывает место своего нахождения. «Я на полном иждивении госпиталя, имею отдельную комнату.» (22 февраля) «Я живу, как на курорте. Еда в госпитале и обильная и вкусная; у меня отдельная комната с мраморным умывальником» (24 февраля).

 «Материально живу хорошо; эту бы еду, да эти удобства со спокойной душой, то было бы как на курорте!» (9 марта). О неплохих условиях для мамы в госпитале, Андрей дописал бабушке в материнском письме от 10 марта: «Здесь все более, менее в порядке и мать устроена хорошо, только волнуется и за меня и за все свои институты»

В палате у раненых и больных – «постель огромная с сеткой, с ватным матрасом с марселевым[20] одеялом!» (5 марта) Из кухни в палаты для лежащих больных приносили пищу: «Утром был прекрасный завтрак, а сейчас принесу с кухни в палату».

В стране существует карточная система и в письме от 9 марта читаем: «Очень волнует получила ли карточку за меня на апрель?». Можно отовариться на базаре: «Единственно, что Андрейка безотказно съедает, это кусочки шоколада, которые мне приносят с базара».(6 марта). Только это очень дорого.

Софья Андреевна аккуратно в этом же письме пишет о положении в стране: «Конечно, отказа я еще ни от повара, ни от диетсестры не в чем не слыхала, но лучше было бы сготовить дома. Но ведь дома не достать такого, что необходимо[21]».

Из писем Софьи Эдуардовны можно узнать о ценах на продукты в то время: «Вчера ходила на базар; цены почти калининские, только масло подешевле (120 р. – 400 г). Сметана 70, 80 рублей кило, курица очень большая 100 рублей.» (22 февраля); «На базаре немного прикупаю маслица, яичек, вчера нашла яблочек, шоколадку и рижскую булку» (24 февраля); «Здесь морковь – 10 р, молоко – 20, масло 400 гр. 80-115 руб.» (31 марта). Цены потихоньку уменьшаются, так как в более поздних, апрельских письмах, цена ниже: «Сейчас пришла с базара: масло 90 рублей».