Культура протеста: пространство / стенограмма II семинара
Вторая встреча серии круглых столов «Культура протеста: Язык, формы, символы» прошла 27 февраля 2012 года и была посвящена пространству протеста; её тема – «Пространство протеста: границы, типология, практики». Ниже – полная стенограмма выступлений и дискуссии.
Подробная информация о программе, составе участников и концепции семинаров – здесь. Стенограмма первой встречи – здесь.
Дмитрий Кокорин. Вступительное слово.
Дмитрий Кокорин – модератор круглого стола, директор по развитию Международного Мемориала
- Здравствуйте, уважаемые коллеги! Наш очередной круглый стол, проходящий в рамках серии мероприятий, исследующих культуру протеста, мы решили посвятить теме политического пространства.
Когда мы выбирали тему круглого стола, для нас было важно выявить свойства, связанные с политическим пространством. Мне кажется важным, что та ситуация, которая происходит сегодня, когда люди выходят на улицы, она действует как проявитель этих пространств. Форма политического пространства в повседневности не явна. События, которые мы наблюдаем в последнее время, действуют как реактив: то, по каким сценариям развивается взаимодействие протестующих и власти, проявляет форму политического пространства. Поэтому мы сформулировали нашу сегодняшнюю тему «Пространство протеста границы, типология и практика» и пригласили экспертов, которых я сейчас представлю и передам им слово.
Александр Филиппов. Политическое пространство. Типология и ресурсы
Александр Филиппов — заведующий кафедрой практической философии НИУ ВШЭ, руководитель Центра Фундаментальной социологии ИГИТИ НИУ ВШЭ, профессор Московской школы социальных и экономических наук
- Пространством можно назвать все что угодно. Многие слышали такие выражения как информационное пространство, воображаемое пространство. Я стараюсь по мере возможностей оставаться на таком понимании пространства, когда оно имеет отношение к телу в широком философском смысле. На улицах, площадях и дома люди перемещаются или находятся в покое. Если это зафиксировать, выявляются первые границы того о чем можно говорить.
При том, что мы знаем, что бывают протесты индивидуальные, в первую очередь всех интересуют коллективные протесты, когда собирается много людей, много тел. Это нужно акцентировать в первую очередь. Мы можем что угодно говорить о мнениях настроениях, предпочтениях, о решимости проголосовать, так или иначе есть определенные ситуации, при которых значение имеет только физическая масса. Мы видим, как вокруг этого идет много споров — кто пришел, сколько.
Первое, о чем мы говорим в связи с пространством, это пространство-вместилище. Возможность вместить. Большие города и в особенности такие большие города, которые когда- то специально выстраивались, так чтобы там были просторные площади и широкие улицы, предназначенные для массовых шествий, оказались сейчас пригодными для того чтобы оказаться пространствами протеста. В городах с мелкими площадями возникают другие ситуации. А в Москве или в Пекине очень много может вместиться народу. Итак первое — это вместилище.
В определенных типах городов есть такие места, куда можно забить кучу народа. Второе, что приближает нас к политическому пространству – пространство как ресурс. Как только пространство оказывается местом сбора людей, оно оказывается способом мобилизации. Если здесь можно собраться и мобилизоваться – это ресурс, и за него будет идти борьба, которая будет идти разными способами, за то чтобы ресурс оставался ресурсом или наоборот, чтобы ресурс перестал быть ресурсом, чтобы это пространство перестало быть ресурсом.
Одно из исследований, касающееся пространства, мы провели на материале Манежной площади и Охотного ряда. Когда этот участок перестраивали, была такая гипотеза, что это сделано для того чтобы избежать последствий митингов больших сборищ. Изначально не было Манежной площади. Поэтому когда говорят, что ее расчищают и освобождают, это чепуха, ее создали на том месте, где был жилой квартал. Когда его создали, оказалось что ее можно использовать как площадку для митингов в 90-е, и стали его переделывать. Это была гениальная идея о том, что это пространство превратится когда-то в пространство замечательного досуга для вальяжного образованного горожанина. И когда оно приняло современный вид, была иллюзия что это место ни для каких протестов не подходит. Но сейчас мы видим, что это не так, что при желании можно опять превратить Манежную в место протеста против чего угодно, главное, что сюда может набраться масса. И эта масса под стенами Кремля будет иметь значение. И это значит, что не существует простых способов сделать пространство снова непригодным.
Пространство как ресурс это еще и пространство, в котором проведены границы частного, приватного, и публичного, недоступного для публики, поэтому за пространство идет борьба. Идут войны. Известный социолог Зигмунд Бауман по аналогии со звездными войнами стал говорить о войнах за пространство – space-войны . Это борьба между разными группами людей, которые видят, что то, что когда-то было публичным , вдруг стало отчужденным. Появились границы и запреты. Или наоборот, то, что считалось запретным, вдруг отвоевывается обратно. Публичное отвоевывается сразу и надолго и перестает быть публичным – как пример, Новая площадь. Почему определенные места, пространства, площади оказываются более важными, чем другие? Это возможность вместить массу людей и возможность ресурса.
Второе. Не бывает, чтобы пространство города не несло символической нагрузки. Оно имеет и символическую нагрузку, значит, оно может быть пространством репрезентации. Это место является самим городом. Нахождение на этом месте является пребыванием в городе, нахождение в другом месте не является городом. Символический ресурс это ресурс потенциальной мотивации. Только находясь в этом месте, я ощущаю себя в этом городе.
Вспоминая недавнее событие <митинг на Чистых прудах состоялся 5 декабря 2011 г., на следующий день после думских выборов; подробнее> – пребывание в районе Чистых прудов с последующим проходом по улице Мясницкой, – можно сформулировать его идею: «это наш город». Потому что сама форма шествия приобретает значение символической репрезентации, значение пространства, которое связывается с городом в целом вся Москва. И всякий раз начинается борьба с пространством, борьба за символы.
Самое интересное для исследователя в этом, почему какие-то места оказываются полны мотивационными ресурсами – ресурсами последующего использования как мест центральной репрезентации, мест борьбы, — а другие подобные места таким ресурсом в этот момент не обладают.
Я говорил до сих пор о пространствах стационарных – собрались и встали. Улица представляет в этом отношении ничуть не меньший интерес. Она способна вместить много народа, и интересна тем, что на ней не стоят, а по ней идут. В любом городе она выполняет много функций. И проход по улице для понимания специфики городского пространства является одной из самых интересных тем. Что происходит во время протеста? Часто вся символика улиц как бы обнуляется, остается только ресурсом прохождения смысла, того, что сообщает этому пространству заново в момент действия. Пространство это не есть раз и навсегда заданное узким смыслом место. Это то, что может получить свое значение от какого-то действия в данный момент. И сохранится это значение или это значение будет присваиваться по совершении действия и исчезать вместе с ним. И снова такого рода пространство оказывается одним из величайших эволюционных ресурсов, следовательно, и демонстрация борьбы, доступ к нему и свобода его использования свобода присвоения символического значения именно этому пространству оказывается один из самых заметных проявлений коллективной политической воли.
Ведущий: Спасибо за начало, которое дало типологическую рамку.
Я передаю слово Льву Лурье, историку из Санкт-Петербурга, писателю, журналисту, ведущему телепередач, который даст историческую перспективу.
Лев Лурье. Петербург – город площадей. Ключевые пространства протеста
Лев Лурье — историк Санкт-Петербурга, писатель, журналист, ведущий телепередач
- Ваша Москва совершенно не приспособлена для протеста, потому что площади появились только в советское время. Москва приспособлена для баррикад. Петербург — город, приспособленный для военных переворотов, митингов и парадов. Как сказал Юрий Николаевич Тынянов: «Единица Петербурга – это площадь». Все важнейшие политические события, которые происходили в Петербурге, были связаны с той или иной площадью. Перечислю: Казанская площадь, то место, где гвардейцы поддержали Екатерину Вторую. Случился дворцовый переворот 1762 года. Это место студенческих бунтов конца 19- го – начала 20-го века, запечатленное в наше время Осипом Эмильевичем Мандельштамом, затем, как на Манежной площади, там был поставлен фонтан, и оказалось, что дух этого пространства исчез. В середине 80-х годов появляется в петербургской среде выражение – «казань», место где курят марихуану, играют на гитаре поднимают триколор на памятник Барклаю де Толли. Ведут себя особым карнавальным способом.
Дворцовая площадь такого значения, как ни странно, не имела. Только один раз на моей памяти, 22 августа там происходит митинг, посвященный победе августовской революции 1992 года. В.В. Путин не является губернатором города, и всеобщий августовский восторг охватывает всю толпу. То, что произошло там, в октябре 17- го, мой дедушка описывал следующим образом: утром он ехал на трамвае в университет и по одну сторону ограды Дворцового сада стояли девушки из батальона смерти, а по другую – балтийские матросы. Когда он в следующий раз ехал, девушки и матросы находились по одну сторону. Не надо было через ограду общаться. Так что сами события, которые так драматизировали большевики, прямо с топографией не связаны.
Сенатская площадь связана с событиями 14 декабря, обросшими легендой. Довольно бессмысленное стояние с непонятной целью и события 14 декабря 1971 года, когда художник Филимонов вышел с плакатом «Декабристы — первые русские диссиденты». А опер пятого отдела Владимир Владимирович Путин проделал операцию по изоляции поэта Кривулина и его тогдашней подруги Тани Горичевой. Задержание происходило вне площади, их обвинили в краже ковров, а потом, когда все закончилось, выяснилось, что не они украли ковры.
Исаакиевская площадь замечательна тем, что у вас называется обороной Белого дома. У нас — обороной собрания Мариинского дворца. Это все имеет значение для исторической памяти. И та борьба, которую вели наши протестные группы с разрешающими инстанциями, носила символический характер. Казалось, что если мы дойдем до Исаакиевской площади, то мы будем тем самым как 21 августа. Если мы дойдем до Дворцовой площади, то мы будем сразу как после 21- го августа. Идея добираться до Казанского собора не приходила.
Есть еще несколько пространств важных такого рода. Прежде всего, это Невский проспект, всеобщая коммуникация Петербурга. Всякий, кто появляется на нем, он как бы демонстрирует себя. Мы становимся несколько другими на Невском проспекте, Невский проспект является абсолютным центром города. Такого в Москве нет. И я даже думаю, что в большинстве многомиллионных городов этого нет. Невский проспект от февральской революции 1917 года в начале дней это такая игра казаков разбойников. Где роль казаков играли казаки, а роль разбойников играли рабочие с Выборгской стороны, сложными путями спасаясь от полицейских, маниакально шли на Невский проспект, как рыба на нерест. С самой шумной площади, которая тогда называлась Знаменской и в честь этих событий теперь называется площадью Восстания. Это крайне не приспособленное для митингов и заседаний пространство, потому что там очень оживленное движение и если закрыть, сразу много линий перекроишь. У нас есть две важнейшие политические деятельницы в Петербурге — Ольга Курносова и Татьяна Дородина. Политическая борьба в современном Петербурге это борьба Курносовой и Дородиной. Одно из обвинений, которое Дородина бросила Курносовой, заключалось в том, что она пыталась согласовать митинг на площади Восстания, что действительно привело бы к смертоубийству. Курносова в этом случае права, а Дородина нет.
Как выстроилось пространство протеста в конечном итоге?
Существует экстремистская линия. Заключается она в том, чтобы действовать в сакральном месте. В следующий раз мы придем к Смольному. Мы устроим площадь из площади пролетарской диктатуры. Или Исаакиевская или Дворцовая. По всему Невскому. Начальство чувствует, что тут что-то не так. Как дискотека в храме Христа Спасителя. Ведутся долгие переговоры. В конце концов, начальство придумало место, где нет никакой памяти — Семеновский плац, где был ипподром, а сейчас находится ТЮЗ, бессмысленный тупик в центре города, поросший кустами. Там со Шварцем, восстание Семеновского полка, была история, но публичным это место никогда не было и вот оно стало. Оно очень неловкое, потому что посередине его страшно мешает покойный А.С. Грибоедов. Огромный сталинского вида памятник. Кажется, что это не Грибоедов, а Барклай де Толли или Багратион. И над всем эти возвышается и выше чем сцена и рядом с ним вокзал и поэтому очень много народу проходящего, три или четыре рюмочных. Атмосфера ярмарочного гуляния, московская или костромская. Путь, который избрали дважды сторонники Ольги Курносовой , оказался очень удачным. Это проход от большого концертного зала Октябрьский, где сломали греческую церковь, по узкой улице Жуковского, которая образует коридор, в самые красивые места Петербурга. По Семеновской площади выходим на фонтан, а потом мимо Летнего сада идем по Мойке и потом через Тройной мост идем к Конюшенной площади. Это такая центральная часть ансамбля площадей, которая быстро потеряла всякий смысл. Церковь, в которой отпевали Пушкина и конюшенный музей, которого давно уже нет. В последнее время это центр хипстерских баров. Это место на глазах превращается в нечто важное.
Что еще важно сказать – есть время митингов и время революций и оно принципиально разное. Революция в Москве – это Красная Пресня, где так героически сражался Удальцов. Революция в Петербурге — это Большой Самсоньевский проспект, Шлисенбургский тракт, ныне улица Обуховской обороны, и бывшее Петербургское шоссе, ныне проспект Стачина. Движение от окраины к центру 9-го мая 1905 года, это звездное движение придумано было самими людьми. Оно развилось с ними. Эти лучи, которые идут к центр,у это и есть то место, в котором решается судьба Петербурга в случае революции.
Замечательным ноу-хау петербургских рабочих заключается в том, чтобы уничтожить то магическое пространство, о котором говорил мой предшественник. Способ уничтожения магического пространства заключается в использовании свойств трамвая. Трамвай тупое животное. Он может ехать только в одну сторону. Поэтому если ударить рычагом по голове вагоновожатого, трамвай остановится и тогда все окраины, если ударять одновременно, оказываются изолированными от центра и — революция 1905-го года, она произошла так. Революция 1905-го года — это не революция площадей, это революция городских предместий. Мы не знаем, что произойдет в ближайшие годы в нашей стране, но такое впечатление, что все задвигалось, и хочется сказать, что такая ликующая веселая мартовская майская и августовская часть — это площади, а серьезная, может быть иногда кровавая баррикадная – это улицы. Таково различие между двумя историями, двумя топографиями.
Ведущий: Спасибо мне кажется важным, что мы коснулись вопроса насилия и вопроса, когда протест остается только протестом. Пока он остается протестом, и пока нет насилия, которое его как-то блокирует и пока это пространство может быть освоено в форматах, связанных с протестом. Но вопрос насилия здесь ключевой и я передаю слово Карин Клеман, социологу, научному сотруднику центра исследования социальных трансформаций, института социологии РАН и директора института коллективных действий.
Карин Клеман. Локальные и публичные пространства протеста. Пространство как предмет протеста
Карин Клеман — активистка, социолог, научный сотрудник Центра исследования социальных трансформаций Института социологии РАН, директор «Института коллективного действия»
- Я не специалист по пространству, но я много думала на эту тему. У меня два основных тезиса.
Во-первых, меня очень интересует тема различий между пространствами: приватные и частные, общие и общественные и публичные. Мой опыт наблюдений и исследований показывает, в первую очередь, большую привязку людей, когда они начинают коллективно действовать, к приватному или общему пространству. И, тем не менее, эти пространства они не закрыты. Люди циркулируют между ними. Как это происходит, особенно переход есть у них от частного к общему, публичному.
И второй тезис: само пространство есть ставка в ходе протеста. Подспудно поставлен вопрос, кто контролирует пространство. Для меня важно и в России то, что начинания коллективных действий происходят в сфере близости вокруг проблемы, которая лежит рядом, которая угрожает моей привычной, знакомой среде обитания. Борис Гладарев, который проводил исследование в Питере, приводит пример градозащитного движения и показывает, что после перестройки движение началось с защиты от сноса дома Дельвига. Все знают ,во что это вылилось. Если брать современное градозащитное движение, и в Питере и в Москве, можно найти примеры подобные. В Питере с чего началось нынешнее движение, именно с защиты домов от сноса на углу Невского и Восстания. Вокруг этого конфликта, этого протеста родилась известная организация «Живой город». В Москве можно датировать начало движения уплотнения застройки с борьбы бутовцев летом 2006- го года. Это локальные конфликты в публичном пространстве. Можно взять другую сферу деятельности. Например, трудовые отношения. Здесь тоже часто протестные действия начинаются даже не отдельном заводе, а в цехах отдельных. Если вспомнить исторически как началось известное забастовочное движение времен поздней перестройки, это произошло тоже в цехах одной из шахт Междуреченска. Во время Путина долго не было забастовок, возрождение забастовочного движения началось благодаря забастовке в Форде, в ленинградской области.
Протестные действия не всегда остаются на локальном уровне, в предельно исходной точке. Бывают примеры, когда эти протестные действия переливаются в другие пространства, когда они расширяются и локальный протест выходит за пределы свой точечной территории. Приведу исторический пример. Понятно, во что вылилось первые очаги протеста за спасение того или иного дома от сноса. Современный пример – бутовцы, которые присоединись к совету инициативных групп – это было объединение различных инициативных групп различных точек в Москве, где люди пытались бороться против уплотнитель ной застройки. Бутовцы приезжали помочь жителям одного дома на улице Бирюзова в Москве также бороться в их пространстве. Фордовцы очень активно после забастовки стали пытаться развивать общее рабочее движение, способствовать появлению новых профсоюзов на многих предприятиях, в частности в ленинградской области и в автостроительстве. Что касается судьбы «Живого города», эта группа присоединилась к широкому объединению различных общественных организаций, которыми велась активная борьба против известных строительства Газпром-башни. Они победили. Хочу напомнить, что 10 октября 2009-го года вся эта широкая коалиция провела митинг у ДК Юбилейный. Они собрали от 3-до 4 тысяч человек, что по тем временам большая цифра.
Как происходит этот переход, от локального, к более отдаленному. Среди прочих параметров здесь имеет значение наличие соответствующих лидеров, которые стремятся к выходу за предел своей узкой тематики и которые нацелены на солидарные связи. Другой фактор солидаризации различных инициативных групп: очень значимо наличие единого абонента, наличие некоторой организации или координационной структуры и, в том числе, наличие общих целей и идей. В этом отношении показательна фраза из заявления организаторов марша в защиту Петербурга 10 октября 2009-го года, цитирую:
«Это наш город и только мы, объединенные граждане сможем защитить его памятники, скверы, чердаки, гаражи и школы».
Здесь видно как происходит расширение и как люди пытаются на собственных словах присваивать себе пространство города.
Следующий пункт – борьба за контроль над пространством. Начиная с ближайшего пространства это чаще всего и происходит: защитить свой двор и дом от попытки вмешательства со стороны внешних сил, которые воспринимаются враждебно- строители, власти и прочее.
Для протестующих важно завоевать себе именно центральные площади и бороться с властью, чтобы их не отправили на край города, задворки. Чтобы они были видны, они хотят себя показать, хотят быть услышанными. Чтобы все могли смотреть на них, на их требования. Но это может привести к конфликту и внутри организации. Напомню про массовый митинг в Калининграде в январе того года. Почти 10 тысяч человек для такого города как Калининград – неплохая сила. И после этого массового митинга организаторы подали заявку на следующее протестное мероприятие 20 марта. Власти отказались предоставить центральное место и хотели предложить взамен поле аэродрома или район на крае города Организаторы отказались. Некоторые вообще отменили митинг, некоторые призвали прийти на центральную площадь – это Дом Советов и устраивать флешмоб, который в итоге состоялся. Он получил название «Мандариновая ярмарка» и собрал 3 тысячи человек. Что касается борьбы за контроль над местным пространством – часто крайне важно, например, провести митинг, даже если он разрешен, именно так, как мы хотим, а не так как хочет власть. Власть в России до бюрократического абсурда регламентировала пространство митинга – сколько человек будет, площади огорожены, миноискатели и еще надо заранее предупредить, сколько будет человек, для меня как для француженки, это полный абсурд – как можно на спонтанную акцию записаться заранее. Не сказать, что активно, но бывают случаи, что протестующие питаются обходить эти запреты, преодолеть этот абсурд. Например, митинг на Чистых прудах после выборов <подробнее> – там тоже было ограждение, слишком много людей. Они быстро снесли забор. Я думаю это связано и с количеством людей и с тем ,что многие были новички, для них было непонятно, зачем там стоят ограждения. Что касается количества протестующих, сейчас распространена практика, что организаторы заявляют цифры, соответствующие регламенту, но при этом после мероприятия они платят штраф.
Другой аспект протестного движения — это захватить запрещенные властью места. Любая демонстрация комично выглядит на взгляд властей и создает им неудобства. Демонстрация не должна мешать движению автомобиля. Хотя главный ее смысл — демонстрировать свой протест, и она должна изменить привычный ход действий. И поэтому в России так эффективно и популярно перекрытие улиц. Нет другого выбора. Напомню пример Пикалева <в июне 2009 г. жители города Пикалево (Ленинградская область) перекрыли федеральную трассу в знак протеста против невыплат зарплаты и тяжелой социально-экономической ситуации в городе; подробнее>. Эпидемия перекрытия улиц началась после Пикалево.
Вопрос о пространстве -это вопрос о возможности выступить непосредственно близко от властей; ставка — собраться на площади около здания властей. Значимо массовое выступление против демонетизации льгот, в Москве почти ничего не происходило, но в регионах были массовые митинги и люди захватили центральные места вокруг зданий власти. Взяли в кольцо. Что вынудило властей выйти на контакт и согласится на переговоры. И таким образом через захват центральной площади около мест власти в регионах люди повлияли на федеральную власть. Был изменен закон.
Пространство становится эффективным полем и инструментом протеста там, где люди имеют наибольший шанс присвоить себе пространство; сейчас это обычно происходит в городских пространствах. Город сейчас наиболее приспособлен к утверждению своей гражданственности. Люди пытаются расширить границы публичного пространства, и особенно в городе, где эти границы сузились до минимума. Вернуть себе город. И не только в последнее время. Уже несколько лет самый популярный лозунг у протестующих – «Вернем себе город!» или «Это наш город!». На мой взгляд, это очень симптоматично.
Ведущий: Слово Жану Радвани.
Жан Радвани. Май 1968 года в Париже: университетское движение и пространство протеста
Жан Радвани — директор Франко-российского центра гуманитарных и общественных наук в Москве, географ
- Спасибо. Меня попросили прокомментировать эту тему, имея в виду опыт мая 1968 года в Париже.
Я согласился по двум причинам. Я географ и профессионально занимаюсь пространством, и я участвовал в этом движении. Моя тема связана со слиянием и разделением пространства.
Тогда, в 1968 году в течение нескольких недель мы с товарищами оккупировали наш институт географии, который расположен на пересечении улицы Сэн-Жак и Гэ-Луссак. И оказались в центре событий.
Я не знаю, на каком уровне вы знаете историю этого движения, но все началось с пространства и очень странным образом. 22 марта 1968 года группа студентов университета Нантэр заняли новый кампус на западе Парижа, только что построенный, вокруг которого были места, где жили эмигранты. У них было одно требование: чтобы мальчики-студенты могли посещать общежития девочек, что тогда было запрещено. Конечно, это был только повод, потому что были разные другие причины более политические, и скоро эта группа студентов оккупировала административную башню университета. Потом они перешли в Сорбонну, их арестовали, и началось все со слияния пространства 4-го мая. Сорбонну оккупировала полиция, что символично, потому что университет во французском понимании — символ свободы, где полиция не может быть. И тот факт, что в тот день полиция оккупировала Сорбонну и выгнали студентов из Сорбонны… Все движения студентов радикальные – маоисты, троцкисты особенно — они решили оккупировать Сорбонну, улицы вокруг Сорбонны, и начиналось большое движение. С одной стороны, студенты оккупировали улицы, улочки, и площади той части Парижа, они построили баррикады на многих улицах вокруг Сорбонны, это довольно узкий квартал. С другой стороны, оккупировали сами факультеты. Студенты жили в нем в течение нескольких недель, вели дискуссии и ночевали. Это напоминает разное — Парижская коммуна 1870 года, баррикады, оккупированные здания, это напоминает народный фронт (Front populaire) 1936 года.
Одна из целей студенческого движения была организовать не только движение, которое будет заниматься проблемами культурными и социальными студентов, но которое должно было с рабочим движением встречаться с тем, чтобы началось настоящая революция, культурная революция, но по-китайски, так как это китайское движение имело позитивное оценку в этих кругах. Потом начался процесс оккупирования заводов, предприятий, крупных зданий служащих, офисов рабочими этих предприятиях. Вся интрига была в том, будут ли рабочие движения встречаться со студенческим, и каждый раз, когда были крупные демонстрации, они смотрели, будут ли действительно сливаться эти движения, чтобы сил было достаточно, чтобы свернуть власть, которой управлял генерал де Голь с 1958 (главный лозунг было «Десять лет хватит»). Получилось интересно. Студенты постарались войти на заводы и предприятия, которые оккупировали рабочие. Но самые важные рабочие движения – профсоюзы — не хотели этого. Они постарались отодвинуть студентов вне их пространств. В этих события была одна жертва: человек погиб во время недель этого движения — на острове Сегэн, в Булонь-Билянкур, где был машиностроительный завод Рено, самый крупный. Когда студенты отказались входить в этот завод, и начались столкновения с профсоюзами, один человек, молодой парень, погиб, упал в Сену и умер.
Получилось так, что пространство было разделено разными группами. Студенты главным образом были в латинском квартале. Они оккупировали свои территории. Организовали демонстрации главным образом на левом берегу, бульвары Сен Мишель и Сен Жерман. Рабочие движения с давних времен и сейчас организовывают свои демонстрации на правом берегу – от плошади Бастиль до плошади Республика и на Гран-бульварах. В этом есть логика. Там были старые рабочие кварталы, которые были уже активным во время Французской революции. В 68 м году эти кварталы уже не были рабочими, но это был выход из вокзала. Рабочие, которые пришли на демонстрации в Париже, они пришли через вокзалы Восточный, Северный, Лионский и т.д. Рабочие выходили по другим маршрутам и редко совпадали со студенческими демонстрациями. Редко бывали демонстрации с севера на юг, типа от площади Республика до Данфер-Рошеро. Во-первых, нужно очень много народа, чтобы занять эти пространства – большие бульвары, площади. Миллионные демонстрации. Были такие, несколько. И тогда было интересно, как организовывались пространства внутри демонстраций. Нужен порядок, чтобы было видно первые группы. И рабочих, и студентов. Были разные группы – троцкисты, маоисты, коммунисты, которые не смешались. Но каждый старался выбрать более стратегическое, видное место.
Была еще третья сила – голлисты. В конце мая они организовывали огромные демонстрации. Они выбирали для них символические пространства – Шанз-Элизе. Там, в августе 1944 г после освобождения Парижа де Голль спускался пешком с огромной толпой через Шанз-Элизе. И можно отметить что там, левые силы никогда не ведут демонстрации. Единственный случай, когда собирались вместе представители практически всех сил Франции на Шанз-Элизе очень интересным и своеобразным: это был вечер после победы Франции на кубок мира по футбола, когда все собирались на площади Конкорда и на Шанз-Элизе, левые и правы, «белые» и все поколения мигрантов.
Я закончу еще одним замечанием. Как вы понимаете, в 1968 г не было мобильных телефонов, интернета. Было радио, которое играло своеобразную роль. Много демонстрантов имели радиоприемники. Они слушали их и несколько радио играли с этим. Как-то по радио организовали даже помощь демонстрантам – передавали, куда движется полиция. Телевидение играло тоже интересную роль, которую сначала никто не заметил. Но каждый вечер были баррикады. Сжигали автомобили, мебель, деревья. На следующее утро полиция чистит все эти улицы, а ТВ показывало сожжение. Тогда не было столько университетов в провинции, движении было более слабое в других городах. Для населения в провинциях — они смотрели то, что ТВ показывает, и они действительно думали, что сожгли Париж. Всё сожгли, и они были в ужасе. В июне были выборы, и на эти выборы победили голлисты, с большим отрывом.
Давно не было такой правой Национальной ассамблеи, как в конце этих событий. Я не хочу сказать, что это движение ничего не дало. Были большие изменения в обществе, в культуре, организации университетов, но можно сказать, что эти видные движения ничего не решили. То, что предлагали организаторы демонстраций — они получили, но что-то очень косвенно. И гораздо более быстрые и более эффективные правые силы смогли принять некоторые вызовы, и они ответили на эти вызовы своим образом. Как вы знаете, правые партии после 68 года руководили до 81-го, еще 15 лет. Двойной эффект этих движений, демонстраций и баррикад, правые силы сумели использовать как рычаг, чтобы стабилизировать свое влияние. Они сумели это сделать, и совершенно изменили силы внутри руководства страны. Через год генерал де Голль ушел, и на его место приходили другие лидеры, более открытые и гибкие, что касается социальных и культурных вызовов, которые были в основе этих движений.
Вопрос из зала:
– Вы говорили о том как захватывалась Сорбонна и как силы порядка, войдя на территорию Сорбонны, вызвали огромный протест. Как вы оцениваете захваты здания СНРС <это главная государственная научная организация>, бульвар Распай, которые произошли несколько лет назад? Это была нетрадиционная ситуация, когда несколько амфитеатров, принадлежащих национальному центру научных исследований, были захвачены сначала студентами, а потом и огромными группами бандитов? и тогда уже полиция отказалась входить на территорию.
Жан Радвани:
– Проблема была в том, что это происходило после очень большой волны критики государственной научной политики, и поэтому были очень большие забастовки и тоже оккупировались какие-то территории. И тут появились погромщики, провокаторы которые разрушили это здание. В 68 –году были такие опасения, но странно, разрушений практически не было внутри оккупированных зданий. Потому что в каждом университете, факультете, заводе были организации, которые следили за порядком. Единственный случай – была одна группа, которые временно оккупировали тоже Сорбонну, их почему-то называли «катангийцев» <Из региона Конго, где были тогда события; подробнее> но их сумели взять под контроль и выгнать из Сорбонны. У многих, наверное, была одна мечта. Там, в Сорбонне, в большом амфитеатре висят ужасные картины Пюви де Шаванн, известного художника 19-го века – все смотрели на это и сказали – нужно что-то делать. Нарисовать что-то другое, но, в конце концов, картины не тронули. Т.е. недовольство тогда не стало поводом для погромов.. В Сорбонне и других университетах, разрушения не было в 68-м году.
Ведущий: Спасибо большое. Передаем слово архитектору Евгению Викторовичу Ассу, профессору МАРХИ. Интересно послушать, как эти пространства производятся архитекторами, потому что объекты, которые расположены в городе, меняются.
Евгений Асс. Нелепости и шедевры протестов в московских пространствах: комментарий архитектора
Евгений Асс – архитектор, профессор МАРХИ
-Спасибо! Замечательно сказано: как эти пространства производятся архитекторами. Надо сказать, что архитекторы не проектируют пространство протеста. Пространства протеста становятся таковыми вследствие других операций, хотя архитекторы могут проектировать пространства против протестов. По некоторым сведениям реконструкция обороны Османа было желание распрямить парижские улицы и противостоять таким образом революционным действиям. Наша дискуссия спровоцирована последними событиями, и интересно говорить о них и об этих пространствах, и я как архитектор и участник непосредственный этих событий могу это прокомментировать. Прежде всего, пространство протеста, о которых можно говорить ввиду последних московских событий, не было оккупацией. Это результат длительных и унылых компромиссов. Пространство протеста предоставлено любезно для этой функции, любезно отвоевано у московского правительства. Здесь мне не хватает руководителя оперативного штаба московского правления внутренних дел, который мог бы прокомментировать любопытную логику тех или иных пространств для этих акций. Весь механизм создания эти оборонительных систем.
Места, где произошли последние события московские, чрезвычайно нелепы. Что такое Болотная площадь в контексте московского центра? Такой площади просто не существует, это случайный эпизод. Не надо даже разговаривать на тему – есть ли в Москве площади или нет. Болотной площади не существует. Существует узкая полоска набережной, которая была выделена любезно для проведения этой акции. Место в высшей степени не удобное – длинное, мне кажется, в этом был и вполне зловещий умысел. Создать чрезвычайно неудобное для протеста пространство. Загнать в узкую ловушку. И эта акция было рискованной, в какой-то момент, если вы помните мост Лужков, который пересекает канал, оказался под угрозой обрушения из-за скопившихся на нем людей. Это что касается Болотной.
И совсем ни в каком страшном сне ни москвичам, ни авторам проспекта Сахарова не могло прийти в голову, что именно там произойдет следующая акция протеста. Единственное что символически сближало протестующих с этим местом, это название, которое как ни странно не было обыграно ни в одной из речей выступавших там руководителей митингов. Пространство тоже в высшей степени неудобное. Не удобное для доступа к нему на общественном транспорте и крайне не удобное по конструкции, конфигурации своей. Но, тем не менее, оно все-таки шире набережной на Болотной и там митинг имел, если говорить с архитектурной точки зрения, большую пространственную оформленность. Замечательно в этом случае необычайное стечение квазинацисткой архитектуры, если говорить об антураже этой протестной акции. Совершенно невозможно вообразить акцию протеста в таком правобуржуазном окружении, которым являются эти банки на проспекте Сахарова. Надо отметить, что по сценарию и пространственной организации эти митинги, протесты очень сценарно выстроенные. Они являются протестными не по своей форме скорее, а по функции. С точки зрения формы это типичное сценическое представление в традиционном как в храме или театре, роли распределены следующим образом – проповедник и паства. Митинги проходят в режиме диалога, если угодно – монолога даже между проповедником и паствой. Молодая аудитория, привыкшая к горизонтальным связям, более чем к вертикальным, отнеслась к этой идеи самого пространственного разделения на их и нас скептически. И в последствие организаторы поняли, что этот тип пространственного взаимодействия абсолютно не работает.
Последующий митинг – Якиманка-Болотная — был тоже чрезвычайно странным. Не очень длинный разбег, короткий с длительным стоянием. Когда это анонсировалось как марш, то, понятно когда речь шла о прохождении по Садовому кольцу, идет масса народу. Когда улица в традиции московского массового движения могла бы заработать. Но этот короткий переход от метро до места назначения. С этой точки зрения как пространственная эффективность широкого народного движения здесь тоже не сработала. Здесь все претензии к оперативному штабу московского управления внутренних дел.
Но вчера произошло чудо <акция «Белое кольцо» прошла в Москве 26 февраля 2012 г.; подробнее>. Самая известная проблема Москвы – это ее радиально-кольцевая структура, которая является гибельной для всех ее жизненных систем. И впервые в истории радиально-кольцевая система сработала в положительном направлении. Идеально типологически и идеальная конструкция протестной организации. Во-первых, возможность замкнуть кольцо и, во вторых, возможность объехать и посмотреть на это событие на автомобиле, что и произошло вчера, и, мне кажется, в этом смысле это шедевр протестного движения. Я отношусь к этому в высшей степени позитивно и это обнадеживающее событие, которое мне кажется надо взять на вооружение. Единственное что меня озадачило в пространственном смысле пространственной диспозиции и семантики ориентации. Потому что, взявшись за руки на внутренней стороне кольца и глядя вовне, мы как бы защищаем центр. В то время когда казалось бы правильнее встать на внешней стороне, не лицом к центу и таким образом угрожающе сомкнуться в его направлении. Правильная пространственная организация этого перформанса. Спасибо.
Ведущий: Спасибо большое! Я предаю слово Александру Аркадьевичу Высоковскому декану Высшей школы урбанистики при ГУ ВШЭ
Александр Высоковский. Публичные городские пространства: точки отсчета города
Александр Высоковский — декан Высшей школы урбанистики при ГУ ВШЭ
- Добрый вечер, уже много сказано и сказано замечательно, я хотел бы сделать несколько урбанистических уточнений. Я продолжу тему публичных пространств. Публичные пространства — это суть, сердце и смысл города. Они все разные и определяются доступностью для разных людей, степенью открытости и закрытости. Сколько людей туда могут прийти. Есть ограничения, нет ограничений. В публичные пространства входят не только улицы и площади, но и парки, скверы, стадионы, большие амфитеатры, которые и являются главной ценностью города. Совокупность эти пространств и является ареной разных манифестаций, протестных и наоборот поддерживающих, более менее интеллигентных, или зверских, кровавых. Публичные пространства в коей мере являются солью городской жизни, они же и являются разобщающим, анонимным, а раз это анонимное, то можно на бедокурить, не будучи схваченным за руку вашим соседом, тебя там не знают, это пространство межличностное, никому не подлежащее.
Мне кажется важным в публичность городских пространств внести некоторую типологию ценности. Не все пространства равны с точки зрения городского населения, для людей, живущих в городе. Среди этих пространств есть некоторые точки которые мы условно назовем точками отсчета города. Самые главные символические точки, которые вмещают в себя основные содержания, смыслы актуальные, сегодня и ныне здесь происходящие, творящиеся культурой. Эти очки отсчета имеют основное упорядочивающее значение для всех жителей; относительно этих точек отсчета определяется, что является центром, что периферией, что ценно, что не ценно. Где хуже и где лучше жить, где тусоваться, где дороже. Зримо и не зримо, но эти точки работают, поэтому задача заключается в том, чтобы эти точки обновлять. Каждый раз, привнося в них новые ценности, новые смыслы. Иначе они отрываются от всех людей, живущих в городе. В Москве первой главной такой точкой отсчета еще в царские времена был Кремль и соборы и Гранатовая палата и царская власть и сакральные все смыслы. Следующая точка отсчета это Красная площадь, куда выносятся самые главные ценности победы над татарами – Казанский собор, Покровский собор и торговые ряды. И все это вместе и сакральное и площадное и торговое. Дальше большевики привносят несомненно в точку отсчета, ни куда-нибудь, свои смыслы, появляется в мавзолей и похороны и там же кладбище под стенкой. И точка отсчета продолжает жить, и никто другой, как Лужков всей своей градостроительной, я извиняюсь, политикой создает новую точку отсчета. Именно Манежная площадь — это не просто реконструкция и обновление, это следующее движение точки отсчета. Здесь все символы этого времени и лужковского царствования. Жуков на тонконогом коне небезызвестного Славы Клыкова, другой скульптор со зверушками. Здесь новая торговля, новодел – гостиница Москва, имеющая важное значение в борьбе за недвижимость, сгоревший и обновленный Манеж, восстановлены ворота, ведущие в Красную площадь. Поэтому Манежная площадь становится лакомым куском для демонстрации протестных настроений. Протест будет услышан и различен, если не просто тебя увидят в центре города, а если ты сумеешь донести свои идеи ни куда-нибудь, а в точку отсчета. Встроится в те главные смыслы, которые эту точку обустраивают. Именно поэтому футбольные фанаты устраивали там кровавые события, которые там произошли <Беспорядки на Манежной площади 11 декабря 2010 г.; подробнее>. Они же произошли не на Красной площади, куда в свое время сажали самолеты < немецкий авиалюбитель Матиас Руст приземлился на Васильевском спуске 28 мая 1987 года, в день Пограничника, на легкомоторном самолете; его поступок вызвал политический скандал>, что было правильно, в ту точку отсчета, а теперь именно здесь надо было пролить кровь, в этой точке отсчета, она была самой эффективной донести до всех членов общества.
Дальше пространство протеста не только важно своей конфигурацией, осмысленностью, архитектурностью, но еще важностью близости к точке отсчета. Идет непрерывная борьба за каждый метр к точке отсчета. Поэтому важно добиться того, чтобы как можно ближе приблизиться к этому символическому сегодняшнему удержанию городских смыслов именно там твои действия, протестные в т.ч. будут наиболее эффективны. Очень любопытна в этом смысле победа оппозиции, конечно, она проходит в неудобных, но приближенных к точке отсчета пространствах, тогда как официальная власть <официальные проправительственные демонстрации> спокойно вальяжно располагается в публичных, но мало интересных и тривиальных местах. В таких, как парк Победы на Поклонной горе или стадион Лужники. Там свободно, но там нет смыслов, они созданы бессмысленно изначально. Я хотел бы отметить такой момент – точка отсчета она залита ощутимым свойством пошлости. Очень лужковского времени и свойства эта пошлость. Она же чуть раньше характеризовала архитектуру парка на Поклонной горе. Великий архитектор Полянский, Слава Клыков, Церетели, они создали такого же типа пространство абсолютной пошлости очень хорошо соответствующее идеологии массовых действий , которые там происходят в поддержку власти. Это хорошо корреспондируется.
Что я еще бы хотел сказать о пространстве . То что сейчас происходит возможность предъявить другую реальность, выступить с протестными настроениями — это благодаря исторической Москве, историческому городу. Это тогда создавались осмысленные пространства, которые много лет настраивают, сохраняют смысл накопленной энергетики публичности. Советское градостроительство оно очень ловко и очень грамотно с самого начала, с 59 года, с первого введения нормативного документа поставило задачу беспубличных пространств, специально для этого созданных и организованных. Тот первый Снит, выпущенный для строительства городов, и генеральные планы делают без публичного пространства. Право сегодня жителей на город заключается не только в том, чтобы выступить в публичном пространстве, но еще большее требование демократичного сообщества в том, чтобы эти пространства создавать. И в процессе урбанистической планировочной деятельности и в процессе дальнейшего архитектурного осмысления. Сегодня наши архитектурные власти с таким звериным чутьем всячески отклоняются от создания публичного пространства. Мы должны обратить на это внимание. Публичное пространство надо создавать всегда.
Ведущий: Слово предоставляется Виктору Александровичу Мизиано (главный редактор «Художественного журнала», куратор-искусствовед)
Виктор Мизиано. Искусство и гражданское протестное действие
- Я, видимо, должен отвечать за свой цех. Это то, что вы хотели сказать, но не решились. Дать комментарий и перспективу на опыт последних месяцев с точки зрения человека причастного к художественному процессу. Стоя здесь вчера на углу, поскольку я сосед Мемориала , перешел на эту сторону кольца и действительно согласен — это был шедевральный флешмоб <акция «Белое кольцо» прошла в Москве 26 февраля 2012 г.; подробнее>. Передо мной разворачивался спектакль проезжающих автомобилей. С остроумнейшими текстами, с бесконечнейшим количеством артефактов, а затем сам на машине объехав кольцо и наблюдая аналогичные проявления спонтанного артистизма у участников, стоящих живой колонной, и уже здесь сидя и завороженно слушая участников сегодняшнего крайне интересного и живого обсуждения, я в голове все время прокручивал мой персональный опыт как человека искусства. В какой мере искусство причастно к этому опыту спонтанного и стихийного артистизма? В какой мере в истории после советского десятилетия произошла эта смычка гражданского протестного действия и искусства как коллективности, как сообщества как организованного совместного действа и публичной акции публичного события?
Я вспомнил многое, но чтобы не затягивать и беречь время присутствующих, я реконструировал четыре принципиальных вехи.
Первая из них — это 1989 год и герои, которые забили эту веху в истории этого русского искусств,а – это группа поэтов, активистов, в первую очередь, художников с очень символическим для нашего сегодняшнего разговора названием , они назывались: Э.Т.И. «Экспроприация Территории Искусства». Они сделали несколько ярких событий, я представлю сейчас одно. Это событие состоит и двух элементов, двух глав. Первая голова состоялась на улице Герцена в помещении тогдашнего клуба медицинских работников, сейчас это, по-моему, какой-то банковский культурный центр. Надо оценить еще и ситуацию. Пять почти беспризорников, мальчишек, старшего школьного возраста заявляются во французский центр культуры при посольстве Франции. Видимо, состояние распада было присуще не только нашей стране , но и всем институциям других стран, которые здесь оказывались, и предлагают организовать фестиваль французского кино фильмов новой волны в этом самом культурном центре, где им тоже дают добро и французские коллеги дают добро. В результате этого в течение недели эти плохо одетые и не очень хорошо пахнущие молодые люди возят эти пиццы с фильмами на троллейбусе, которые им выдают в посольстве.
В один из дней очередь дошла до Годара, если не ошибаюсь в «Безумном Пьеро» есть сцена, когда Жан Бельмондо, беседуя с красивой девушкой в автомобиле, прерывает страстную, почти эротическую беседу тем, что поворачивается в сторону камеры, в сторону зрительного зала и говорит: «Не так ли?». Вся эта неделя французской новой волны делалась ради этой фразы. Потому что намерения активистов Экспроприации Территории Искусства сводилась к тому, чтобы ответить. Он обратился к ним. Они ответили. В результате они начали возражать, кричать, им что-то не понравилось, в дальнейшем они вышли на сцену. Зрительный зал, честно заплатив за билет, начал возмущаться. Они начали реагировать на реакцию выставочного зала. Кончилось тем, что мероприятие было сорвано. Страшно довольные активисты Э.Т.И. спустились по улице тогдашней Герцена и дошли до того самого места до Красной площади. Тогда еще Манежная площадь была захвачена маркированными демократами и их манифестациями, она их не интересовала, они вышли на Красную площадь и своими телами на злополучной брусчатке выложили небезызвестное слово из трех букв. Совершенно снайперское, гениальное со всех точек зрения действие — захват пространства с пересимволизацией пространства с антропологического, телесного измерения. Это название, очень элегантно, сухо, я бы даже сказал – концептуально, если бы это не было не корректно потому что Э.Т.И. были злейшими врагами концептуализма. И своим активизмом утробным, импульсивным они как раз пытались сконструировать, и в частности этой акцией, совершено антагонистическую концептуализму поэтику. Чем мне кажется, была снайпрески точна, шедевральна эта акция, что она, не сказав ничего, обнулила все те тексты, которые создавала как официальная так и андерграундная культура и просто предъявила чистый текст, синтаксис и грамматику действия дальнейшего. Сопряжение публичного действия и искусства как групповой солидарности художнической и феномена искусства.
Следующее событие – 1992 год, «Уносите столько суверенитета сколько можете». В этот период разваливалась не только советская империя, но и Югославия. В Словении формируется художественное движение, художественная группа, объединение «Neue Slowenische Kunst». В ситуации распада Словения была первой страной, которая вышла из состава Югославии. Художники, интеллектуалы, дизайнеры, даже теологи, объединившиеся вокруг этого явления, провозглашают свой суверенитет и создают государство NSK. Кстати, я являюсь гражданином NSK. По-моему, и Женя Асс. В 1992 году они оказываются в Москве, на Ленинском проспекте в доме №6 — замечательном помпезном академическом сталинском доме, где жила советская академическая элита, потому что рядом находилась Академия наук, в одной из квартир они открывают первое посольство NSK. Обращу внимание, за шесть месяцев до открытия посольства Словении. И там происходит общение, диалоги, приезжают граждане NSK, философы, интеллектуалы, театр «Noordung» в спальне академической на огромной постели каждый день делает спектакли, а посетители посольства жмутся по стенкам, смотря на спектакль, который происходит на этой постели. Объявив суверенитет, они как бы явили новую политическую общность. В аристотелевском смысле, политическую как добровольную. Людей, объединенных взысканием универсальных, самых благородных и возвышенных целей. Все происходило внутри, но на фасаде этого здания был повешен флагшток и герб государства NSK. И по завершении этой акции художники группы «Irwin», входящие в это NSK и создавшие этот художественный проект, на автобусе выезжают с Ленинского проспекта, появляются опять на Красной площади, где разворачивают огромное полотнище с черным квадратом. Так состоялась акция черного квадрата – black square on Red Square. Искусство, провозгласившее суверенитет, развернуло свой важнейший базовый атрибут, икону, как назвал его Малевич, современности. Икону авангарда.
Следующий этап – 1998-й год. Опять улица Герцена. Место, из которого видны кремлевские башни. Очередная группа московских художников, которые называются «Негосударственная контрольная комиссия», перегораживает улицу Герцена напротив Зоологического музея, чуть выше входа в театр МГУ. Они строят баррикады. Москва действительно не место площадей, а место баррикад на улицах, из картин и произведений искусства. Разумеется, 1998 год — это был омаж маю 1968 года. Парадоксально, что надписи и лозунги, которые были развернуты, они были на французском языке, раскидывались листовки, воспроизводившие лозунги 1968 года и в этот исторический момент в московском художественном мире постоянно циркулировал такой термин – жест отношения. Это был очередной жест отношения. Уже, в сущности, хотя еще не пришел Путин, страна была готова к стабилизации, а общественное гражданское действие уже было выпарено. Воля к гражданскому действию была манифестирована через жест отношения к некому легендарному историческому периоду. Один любопытный нюанс о захвате пространства как революционном действии и триумфе. Сначала они робко сделали баррикаду на соседней маленькой улочке. Но потом они поняли, их охватил революционный энтузиазм, и баррикады из картин, скульптур, арт-объектов сместилась на улицу Герцена.
Четвертый этап. Теперь мы перемещаемся в колыбель революции к хорошо знакомому, я думаю, Льву Лурье художественному объединению «Что делать?» <сайт платформы «Что делать?»>, в котором есть не только художники, но и социологи, аналитики, которые, уже живя в эпицентре путинской стабилизации и проведя большую рефлексивную работу над европейским интеллектуальным наследием левой критической мысли, начиная осваивать наследие перестройки и перестроечного политического опыта, делают серию акций. Начинают тоже с омажа французскому опыту, с Дрейфа, с ситуацианистского дрейфа по Нарвской заставе <подробнее> и затем, если выбрать одно знаковое событие на площади Нарвской заставы, они с группой делают перформанс, в очень высокой степени эстетизированный, в силу того что все это продолжается в ситуации отсутствия реального политического общественного действия, они делают манифестацию, политическую акцию, в которой участники несут плакаты с текстами стихотворения Брехта, они делают брехтианский театр в реальности, и, что очень важно и нужно признать как сдвиг в сторону реального политического действия, этот перформанс сделан в соавторстве с реальными активистами. Статисты, актеры, участники – это реальные политические активисты.
И последний завершающий этап состоялся недавно на проспекте Сахарова. Уже третье поколение постсоветских художников, молодые художники отреагировали на это, уже, наконец, состоявшееся общественно-политическое действие в центре города, на проявление гражданской воли, которое уже было абсолютно ясно, высоко эстетизированно. Они ставят палатку в центре проезда Сахарова, куда сносят разного рода инструменты, с помощью которых можно делать лозунги. Бумагу, ткани, краску, фломастеры, маркеры, и это была иерархия. Они отказались от собственного эстетического действия, точнее свели его к рудиментарному социальному жесту, отдав статус художника гражданской толпе сограждан.
Таков лаконичный, но иллюстрировавший сегодняшние тезисы дискуссии, набор событий из сферы художественного мира.
Алексей Титков. Самоорганизация протестной «человеческой реки»
Алексей Титков — доцент Факультета прикладной социологии ГУ ВШЭ, доцент кафедры Теории политики и политического анализа ГУ ВШЭ
- Уже много говорилось по теме выступлений на тему городской среды. Борьбы за нее, ее освоения и присвоения, конфликтов, какая там смесь архитектуры, символики и топографии. Я хочу немного изменить масштаб, и говоря о пространственном измерении протестной волн, хотел вспомнить небольшой топографический эпизод: митинги в их самом знаменитом варианте, когда на площадке размером с клумбу и даже с детскую коляску, создается политическое действие.
Одна из самых интересных познавательных вещей, которые я узнал за эти три месяца, оказывается, все смуты и волнения производятся психотропной пушкой, которую американцы поставили на Аляске. Из-за нее была засуха прошлого года, землетрясения и Гольфстрим, и люди вышли на площадь тоже из-за этой пушки.
Теперь я вернусь к сюжету о том, что пространство — это то, что создается телами из камня и людей, и буду говорить, как эта, в хорошем смысле, протестная биомасса сама организуется. Вспомним первый митинг на Чистых прудах, после него было большое количество откликов, что самое главное, мы наконец увидели друг друга, поглядели на себя, какие мы честные добрые, хорошие, замечательные. Нам вместе стало тепло и весело и поэтому мы разошлись и соберемся еще. После митинга на Болотной это получило законченный зрительный образ, в плане – шарообразной формы, в центре которой находятся опять мы, самые частные и замечательные боремся с несправедливостью. Потом было самолюбование человеческой рекой на Якиманке.
И продолжая тему человеческой массы, занимающей площадь, по законам школьной физики сила, помноженная на единицу площади, — энергия, которая при этом получается в менее творческих, в социологических терминах – эта вещь, которую описывал Эмиль Дюркгейм сто лет назад, – общественная солидарность создается людьми, которые собираются в одно месте совершают одинаковые к действия, испытывают эмоции от того, что они находятся вместе (он описывал это на примере австралийских аборигенов). Вместе кричать кричалки, вместе подпрыгивать, как рок-н-ролл Троицкого, вместе держаться за руки, как на Садовом кольце, и за счет этого создавать новую общность. И важный дюркгеймовский момент, это маркируется двумя вещами – полицейские кордоны и рамки, заходя за них вы оказываетесь в другом пространстве, необыденном и второе – это символические белые ленточки, которые, сначала ожидалось, будут носить на улицах, и в общественном транспорте и на работе. Этого не произошло. Но каждое праздничное событие люди достают постиранные поглаженные белые ленточки и идут с ними на праздник.
Здесь важный сюжет самоорганизации, только ключевые моменты – казалось бы, митинг, простая вещь, — есть сцена, с которой выступают, есть сцена, с которой слушают. На Болотной так и было. На проспекте Сахарова началось более сложное деление. Появился промежуточный слой политических активистов -2 тысячи человек, которые были ближе к трибуне, стояли с партийными флагами. Появилась випзона для особо приглашенных, такая центроперифирийная структура. В следующий раз, чтобы избавиться от подозрений в некотором таинственном центре, партийной зоны актива не было и не было драк между людьми появилась идея шествия на колонны, бульон, в котором самоорганизация происходит. Здесь говорится о протестных акциях, и стоит вспомнить организационную структуру митингов за-путинских , которая представляет ячейки, кружки людей, которые стоят и общаются между собой на интересные, приближенные к их месту работы темы, по корпоративным делам, и заметен разрыв между этими кружками и тем, что происходит на сцене. Нет интереса к сцене и нет интереса сцены к людям, которые склеивают уровни реквизита, в этом участвуя.
Я начал со скачка масштабов и закончу ими. Последний сюжет, который часто встречается, и о котором нам напомнил Жан в связи с революцией 1968- го года, это тема продвинутых столиц и закостеневших провинций. и как будто бы некоторый драматизм в связи с этим существует. С одной стороны, знаменитое выступление нижнетагильских и уральских рабочих, тех, которые соберутся и покажут московским, что они представляют из себя, с другой стороны <подробнее про рабочего из Нижнего Тагила>, статьи в продвинутых либеральных газетах, в «Ведомостях», что есть Россия одна – светлая прогрессивная замечательная, которая уже готова и к демократии и к свободе, и есть Россия-2 и Россия-3, с которыми все гораздо сложнее. Но у нас разрыв по степени модернизации культуры и образа жизни был в 1990-е годы. Уже в нулевые годы он рассеялся, стало основное различие не в области политики, а между богатыми и бедными, кто приспособился, а кто нет. В 2010-е годы, когда основная тема — это качество государства и его отсутствие — затрагивает и жителей столиц и периферий, различия будут минимальными, и по результатам декабрьских выборов это было хорошо видно. Нелюбовь к правящей партии в региональных центрах с супермаркетами и сетевым ресурсом и в небольших рабочих городках была примерно одинакова. Разница заключается в том, что столица не любит власть и выступает с разного рода протестами, глубинка не любит власть и пока молчит. Но этот разрыв — такой же миф, как все речи о движении хипстеров с айфонами, которые такие креативные, на самом деле по опросам движение становится все более бедным и левым, все более националистическим. Далеким от идеала креативного класса, но это пока не заметно. Станет заметно потом.
ДИСКУССИЯ
Ирина Щербакова. Пространства протеста как символы исторической памяти
Ирина Щербакова – руководитель образовательных программ Международного Мемориала, главный редактор сайта urokiistorii.ru:
- Я не согласна с Алексеем Титковым, не совсем поняла смысл его высказывания. Получается, все площади, о которых мы говорили, события, о которых мы говорили, не имеют символического значения? Что все равно где что происходит?
Я хочу продолжить мысль , которую выказывает здесь Александр Высоковский, продолжить ее с точки зрения историка .Это мероприятие, круглый стол, организовано сайтом «Уроки истории». Поэтому — несколько слов об исторической памяти, ведь эти все пространства становятся значимыми символами, символами исторической памяти.
Интересно посмотреть, как шло завоевание пространства городского и что осталось в нашей памяти, после этого жуткого периода стагнации. Люди пошли к памятнику Маяковского с формами, невероятно характерными для этого времени. С формами тогда возможного протеста, с чтением стихов — и к фигуре, которая их относила к протесту 1920- х годов. И, если помните, как назвали улицу Горького, которую тогда пытались осваивать люди протеста – ее называли Бродвей. В моем детстве говорили – “хилять на Бродвей”. Никто улицу Горького вообще не произносил. Таких примеров городских пространств назвать можно много. Вспомним, как этот протест переместился на Пушкинскую площадь. Это произошло неслучайно. Потому что Маяковский перестал играть ту роль, которую он играл в 50-е , потому что Пушкин стал играть эту роль, стал нашим всем. Мы говорим о положительных примерах, но когда мы говорим о мюнхенских пивных, как бы нам не приятно было в них сидеть, все равно мы понимаем, с чем у нас, прежде всего, символизируется это место, тоже самое, когда мы говорим слово «Сорбонна». Это очень важно, когда идет борьба исторической памяти, борьба за эти символы. Как это происходит, как Бастилия меняет свое значение и смысл после разрушения, как Уолл-стрит стал вдруг совершенно стал другим символом за несколько недель на наших глазах. Стена «Мауер» может стать символом. Слово «стена» у немцев потеряло свое значение, поменяло на противоположное значение. Для немцев означает сейчас не Мауер, слово стена теперь означает – разрушение этой стены.
Алексей Титков. Протестные движения в обход пространств
– Я ни в коем случае не говорю что сюжет с городским пространством его конфигурацией и символикой, не значим. В доказательство возьмем слово, которое из учебников истории мы знаем, «огораживание пространства». Пространство, которое было в позднее советское время общедоступно, а в последние два десятилетия оказалось за забором. С точки зрения массовых протестов, драматичный пример того, что на карте называется площадью гостиницы «Россия», куда сейчас не пройти. Там забор с воротами. Это огораживание Китай-города последние два года, которое тоже на протестные настроения повлияли. Я считаю важным, как эта умная толпа соорганизовывалась и на стимул внешнего мира отвечала. Что эту массу стали называть хипстерами, а она ответила десантниками, старым рокером Юрой Шевчуком. Да, хочу сказать об этих всех символах, Майдан, — абсолютно никто не помнит, кто на них выступал. Помнят название этого места, символ того, что там происходило.
Ведущий: Александр Юрьевич Даниэль – руководитель отдела истории инакомыслия «Мемориала»
Александр Даниэль. Митинг гласности 5 декабря 1965 г.: трансформация символов
 |
 |
| 5 декабря 1965 года состоялось не на Маяковской, а на Пушкинской площади: …Маяковский перестал играть ту роль, которую он играл в 50-е , потому что Пушкин стал играть эту роль, стал нашим всем / …мы долго разбирались, как было выбрано это место | |
- Я давно не руководитель. Но буду говорить с замечания Ирины Лазаревны о перемещении протестного движения с Маяковки на Пушку. Мы когда составляли этот сборник, «5 декабря 1965 года» < 5 декабря 1965 года; подробнее>, что Мемориал издал в 2005-м году, мы долго разбирались в том, как было выбрано место. Инициатором этого митинга гласности был Александр Сергеевич Есенин-Вольпин. Он разные точки придумывал, долго писал свою листовку, свое гражданское обращение, два месяца писал. Сначала написал тракт в 47 страниц, потом сокращал, Лена Строева и Валерий Никольский, присоединившись к нему, помогали. В итоге сократили до пол страницы. Мы брали интервью у него, дальше они думали, где это провести. Я говорю — у прокуратуры, может быть, здания верховного суда. И Лена Строева, художественная натура и жена художника предложила провести на Пушкинской площади, рядом с памятником Пушкина. Вольпин говорит – хорошо, тут рядом «Известия» давайте там и проведем. Лена страшно расстроилась. У нее была другая система ассоциаций: «Пушкин наше все», и это было точкой взаимного непонимания; Вольпин, в этих своих штудиях, был абсолютно не поэт. Он умел раздваиваться в своих ипостасях. В этой ипостаси он был крайне позитивистом, и на права человека ему было наплевать. Соблюдение законодательств — это да. А права человека, все это уже придумала московская публика, которая решила, что этот митинг защищает права человека. А тут Пушкин — залог величия и «милость к падшим призывал». Когда Алик понял, что это место влечет за собой литературные ассоциации, он страшно расстроился, но менять уже было поздно, и этот митинг гласности на Пушкинской площади гласности состоялся, который с тех пор таки стал восприниматься не в том ключе, в котором его придумал Вольпин, а в том ключе в котором он был осмыслен московской публикой.
Анатолий Голубовский. Медийные образы пространств протеста
- Я хотел сказать о том, часто происходит аберрация памяти и мы забываем, что конкретно происходило в местах протестных действий, ориентируемся на существенные обстоятельства, например, на медийный образ того публичного пространства, в котором происходит то или иное протестное действие. Когда стало понятно, что будут массовые протесты, в разных СМИ появились фотографии того, что происходило на Манежной площади и на Крымском мосту, на участке от Садового кольца до Октябрьской площади в 1990-м году. И всех заботило, что эти пространства, к которым доступ был иначе устроен, чем в наши дни, будут ли они освоены так же полноценно и тот протестный ресурс, будет ли окончательно реализован. И ориентируясь на этот образ, не получилось освоить в полной мере то, о чем говорил Высоковский, — проблема доступа к публичным пространствам. Те процедуры, которые существуют у нас и связаны с доступом к общественным местам, возможным для публичного протеста, свидетельствуют о том, что мы существуем не вполне в городах, что уровень самоуправления в наших городах абсолютно не соответствует функциональной наполненности его пространств и гражданской функции протестных движениях. Мы живем не в городах, пространства, в которых мы существуем, они не самоуправляются .
И о медийных образах – здесь упомянута площадь Тяньаньмэнь. Там произошли ужасные вещи. Китайские товарищи переживают из-за того, что в европейском сознании существует не вполне адекватный, в основном медийный образ того, что там происходило. Образ с известной фотографией, где невероятно большое пустое пространство танка и перед ним стоит маленькая крошечная фигурка студента. Такое впечатление, что туда вышел один человек и ему противостоит огромная тоталитарная машина. Студенты были, конечно, сильно пострадавшей категорией граждан при разгоне на площади, но и самой радикально настроенной. Основная часть демонстрации состояла из рабочих и крестьян, которые приехали в Пекин и выступали как раз против либеральных экономических реформ. Против того, чтобы Китай двигался в сторону реформ либерально-капиталического толка и выступали по большей части за стабильность. Китайские товарищи говорят, на площади где считается, что вышла несчастная горстка студентов, на самом деле была огромная толпа консервативно настроенная, нам с большим трудом удалось толкнуть китайцев к экономическим реформам, вы не понимаете, что там происходило. Да, мы не вполне понимаем, но это не значит, что мы не должны изменить оценку того, что там произошло. Это означает, что образ медийный пространства часто формирует неадекватные представления о том, что в действительности происходит на этом пространстве протеста.
Павел Митенко. Протестный акционизм: как сделать протест эффективным?
- Добрый вечер, я занимаюсь исследованием протестного акционизма, движения, которое было в 90-е годы, и акции которого сегодня описывал Виктор Мизиано. Интересная дискуссия, но разочаровало, что не многие выступающие уделили внимание проблеме смыслов и символов уличных выступлений. В то время как сама такая постановка проблемы и ведения митингов может быть задана в той точке наблюдения, к которой мы слишком привыкли за годы управляемой демократии и стабильности. Это точка телезрителей, а не участника этих событий. Потому что, если мы считываем смыслы того, как люди взялись за руки, оградили центр города, мы анализирует с точки зрения искусства, которое наблюдаем с точки зрения птичьего полета, мы воспроизводим модель телезрителя. Было бы интереснее услышать анализ этих митингов с точки зрения того, какие они производят эффекты, не что они символизируют и какие смыслы можно считать нейтрально, а как они работают. Проблема этих митингов связана с тем, что они не работают. У многих людей возникал вопрос – мы пришли сюда вместе, это здорово, но как это изменит нашу жизнь и политическую ситуацию. И хотелось бы спросить специалистов, которые размышляют о пространстве, где можно устроить митинг, как он может пройти, чтобы это заработало. Чтобы были перевыборы, например. Что мы должны оккупировать?
Ярослав Леонтьев. Пространства протеста внутри истории
- Про Манежку, я хотел сделать несколько маленьких семантических уточнений. Почему возникает такая реакция, например, по отношению к Манежной площади? Это типичная аберрация.
Манежка — это не только лужковское пространство, она была активна и в 1905 и в 1917 году, и Охотный ряд, который ей противостоял, где находился старый московский университет и где полиция загоняла, Манежка была символом, которому противостоял Охотный ряд. Есть какие-то сакральные удивительные повторения, если вспомнить последние события, начавшиеся после митингов на Чистых прудах на Мясницкой, 5 декабря 1905 года и те события, которые вылились кульминацией потом на Красной Пресне, это был последний этап, когда отступили на Бронной, когда закончилось противостояние в историческом, последние баррикады, а до этого начиналось движение оттуда, когда на Ваганьковском шли по Мясницкой когда хоронили Баумана, у Пастернака это описано. Именно оттуда было движение.
Почему некоторые площади возвращаются, а некоторые нет. В 88-м году, когда Пушкинская площадь превратилась в гайд-парк , после того как там начали происходить акции Демократического союза, это была традиция 65-го года и шестидесятников. А Маяковка тогда ушла. Она вернулась в другой исторической ситуации, ее вернули нацболы, для которых не Пушкин, а Маяковский — культовая фигура, и была попытка вернуть смоговскую традицию чтения и многочисленных протестов.
Ведущий:
- Спасибо, передаю слово докладчикам, подавайте ремарки.
Карин Клеман:
- Мне было очень интересно выслушать доклады, реакции людей. Я хотела бы пояснить: я исследую протестные действия и вообще низовые гражданские инициативы, социальные движения уже давно, и для меня нет ничего неожиданного. Можно было прогнозировать то, что сейчас происходит, но самое главное, нельзя сказать, что сегодня наконец-то гражданское общество проснулось. Это значит игнорировать полностью все, что у вас происходило после перестройки – ведь это есть в исторической памяти, но скорее всего все же, больше связано с тем, насколько своевременно мы помним. Мы знаем о происходящем неравномерно. Мы знаем обо всем из СМИ, и здесь, в столице, и, может быть, еще в Питере мы знаем, что происходит, а регионы как будто отделены. При этом в регионах, на самом деле, все эти годы происходили самые массовые события. В Калининграде — 10 тысяч человек в январе 2009-го года. Представляете, что это такое для Калининграда?
Лев Лурье:
- Я для Карин хотел сказать, дело в том, что Калининград — это не совсем обычный город. Калининград, Мурманск и Владивосток — это морские города с очень активным населением, и протест во Владивостоке для создания общества «Тигр», он параллелен Калининградской истории. Что касается перспективы изучения, это очень важно. Массовый протест выражается разными вещами. Мы знаем, что движение стиляг состояло из людей, которые хотели носить какие-то вещи, и вообще было довольно глупое но при этом они рисковали, это была форма борьбы. Или какая-нибудь галера. Галера на Невском проспекте или «катькин садик» как место сосредоточения геев. Любая группа, особенно в советское время, была протестной по определению, и в этом смысле я себе представляю карту Москвы и Петербурга, где эти места были локализованы.
Александр Филиппов:
– Спасибо, я слушал с огромным интересом всех, под конец у меня начало нарастать беспокойство, и я им хочу поделиться. У меня создалось впечатление в какой-то момент, что в объяснении очень важных вещей нарастает то, что можно назвать культурным автоматизмом. Собрались культурные люди, которые живут в культуре и в истории, для которых символ связан со смыслом. Я тут видел прекрасную майку – «Не помню, значит не было». Я подумал, я человек недобрый и мог бы надеть другую: «Помню, значит было». Память не равна истине свершившегося. И наоборот, совершающееся переделывает историю на наших глазах. Та история, которую мы хотим видеть, работает сама с собой, сама по себе, частично разгружая нас от ответственности. Побуждая идти определенным курсом, не очень продуктивным для будущего, для умных людей, тех, кто хочет изучать протестующих, кто вообще хочет понять что происходит.
И вот здесь было уже сказано, я хочу повторить, подчеркнуть в отношении Москвы. Самая страшная опасность - считать, что Москва — это город, хотя она и устроена, как город. Для объяснения городской жизни 15 миллионов, находящихся в данный период в Москве, а это и люди, приехавшие на маршрутках из Троицка, живущие в Бутово, приехавшие вахтовым методом из Калуги, так вот, для них не годятся единые методы описания. Что для всех них имеет значение? Вот вопрос. Нас пытаются убедить тут, что происходит на трех квадратных километрах центра. Я в том не уверен. И когда это произойдет, ему, этому настоящему движению, будет все равно. Оно отольется в то пространство, в которое сможет отлиться. А не в то, пространство, в котором мы хотели считать культурный смысл. Когда ему перекроют весь центр, оно найдет себе место в Лужниках. Когда перекроют Лужники, оно в Бутово создаст новый центр. И потом потомки будут говорить – да Бутово — это такое место! Все когда-то было нулевым и стало чем-то.
Ведущий:
- Спасибо всем участникам, моим коллегам которые помогали в подготовке, Наташе Колягиной, Елене Фанайловой, радио Свобода. До свидания.
